Антуан Прево - История отчаявшегося с Нового моста Страница 2

Я так пылко произнес эту речь, с такой любовью и искренностью, что на лекаря она произвела сильнейшее впечатление, и ее воздействие превзошло все мои ожидания. Возражения его свелись лишь к боязни оскорбить моего отца и навлечь на себя гнев столь влиятельного человека, чья вспыльчивость хорошо ему известна. Но я легко убедил его, что в моем возрасте я вправе выбрать себе жену по собственной склонности, а приданым ей послужит ее добродетель. Что же касается отца, то я готов принять все меры предосторожности и скрою от него нашу любовь и обязательства, которые собираюсь на себя принять. Я дал ему также обещание скрывать мои чувства и от других, что, конечно же, не повлияет ни на их пылкость, ни на целомудрие. В заключение столь откровенного и искреннего объяснения я получил разрешение лекаря видеться с его дочерью. Он поставил мне только два условия: во-первых, чтобы рассеять все сомнения, я должен был немедля вступить в законный брак с его дочерью, во-вторых, на два года я должен был отказаться от своих супружеских прав, поскольку ее юность и телесное развитие вызывали у него опасения за ее здоровье. Чувства мои были столь чисты, что, не сетуя на этот приговор, который откладывал на столь долгий срок осуществление моих желаний, я счел себя слишком счастливым уже тем, что получил. Я тут же принял оба его условия и скрепил свое согласие торжественной клятвой у ног его дочери, которая, казалось, была не менее, чем я, довольна таким неожиданным оборотом дела. Мы условились, что отныне я могу свободно приходить к ним, однако, чтобы про эти визиты не прознало мое семейство, они переедут жить в другой квартал. Я взялся подыскать им удобный дом и обставил его со вкусом и роскошью. В тот день, когда они въехали в него, мы отпраздновали нашу свадьбу. Отказавшись от пышных церемоний, я, однако, позаботился о том, чтобы все приличия были соблюдены и чтобы наш брак, который должен был стать отрадой моей жизни, был заключен подобающим образом.

Вас, конечно же, должно поразить мое благонравие и долготерпение, столь не свойственные нашему распущенному веку. И все же с тех пор, как два года назад я имел несчастье скрепить эти узы, я ни разу не нарушил своих обещаний. Я был счастлив уже и тем, что в любую минуту мог видеть предмет моего обожания, заботливо наблюдать, как расцветают ее прелести, и потому терпеливо ждал установленного срока. Я всячески старался угодить ей, был с ней неизменно ласков, предупредителен, постоянно искал случая проявить свою нежность. Я стремился направить ее ум и сердце к светочам знания и благородного вкуса, призвав на помощь все свое образование и все, чему научил меня опыт. И мне казалось, что мои усилия приносят плоды. Я нанял ей лучших учителей и окружил ее самой изысканной обстановкой. Два года я пребывал на вершине блаженства, отказавшись от светской жизни, от удовольствий, свойственных моему возрасту, и даже от общества друзей, избегая всего того, что могло разлучить меня с моей избранницей, в которой сосредоточились для меня все мирские блага. Мой отец, который заметил перемену в моем поведении и привычках, встревожился и неоднократно убеждал меня открыть ему их таинственную причину. Он даже заподозрил, что любовь толкнула меня на необдуманный поступок, но его подозрения лишь усиливали мою бдительность, и я тем более успешно их усыплял.

Но вот три дня назад я осведомился у лекаря о здоровье его дочери, которое, как мне казалось, достаточно окрепло и больше не должно было вызывать у него опасений, заодно я напомнил ему, что установленный нами срок уже близок и что если у него не появилось новых причин для отсрочки, я готов вступить в свои более чем заслуженные права. Дочь его не присутствовала при нашей беседе. Я был такого высокого мнения о ее нравственности, что опасался этим разговором смутить ее невинную душу. Когда мне случалось иной раз позволить при ней вольную шутку, глаза ее обращались на меня с таким недоумением, что, уважая ее скромность, я тут же менял тему разговора. Отец ее ответил мне, что, по его мнению, дочь его теперь вполне готова выполнять свои супружеские обязанности, и я откровенно признался ему, что мечтаю поскорее проводить с ней не только дни, но и ночи. Он предложил устроить по этому случаю небольшой праздник, пригласив с моего позволения несколько близких родственников и посвятив их в нашу тайну. Я дал указания приготовить к завтрашнему вечеру роскошный ужин, и, уведомив своего отца, что следующим утром уезжаю на неделю в имение к своему другу, расположился провести это время с гораздо большей приятностью, и утолить наконец мою страсть. Ждать оставалось всего лишь один день, однако более чем когда-либо мне не терпелось повидаться с моей невинной и кроткой возлюбленной. Я отправляюсь к ней, но не застаю ее дома. Отец объясняет мне, что она с его позволения наняла фиакр и уехала в сопровождении лакея в гостиный двор подбирать себе украшения, а оттуда заедет к одной из своих тетушек, которая пригласила ее на ужин, и вернется домой поздно вечером, не раньше десяти или одиннадцати.

Ждать я не в силах, к тому же горю желанием сам купить ей в подарок все, что она только пожелает, и спешу вслед за ней в гостиный двор. Два часа я напрасно ищу ее там. Возвращаюсь к ее отцу, сожалея лишь о том, что моим желаниям не суждено было сбыться, но уйти, не повидавшись с той, кого люблю более всего на свете, я не в состоянии, и потому решаю ее дождаться.

И вот, пока я предаюсь мечтаниям о наслаждениях, которые ожидают меня завтра, и предвкушаю восторги, мне вдруг приходит в голову мысль, что ничто не обязывает меня откладывать на завтра то, что я могу получить сегодня же. Я делюсь своими соображениями с лекарем, и он охотно идет мне навстречу. Приняв такое решение, я спешу встретить свою возлюбленную на пути домой, и узнав, где живет ее тетушка, более получаса терпеливо ожидаю на улице в полном одиночестве: своего лакея я отослал, чтобы он под каким-нибудь благовидным предлогом объяснил родным мое отсутствие, зайти же за ней в дом тетушки я не осмелился, стремясь, как всегда, оберечь ее скромность.

Наконец она вышла. Лакей ее нанял портшез, и они сразу же двинулись в путь. Я стоял в двадцати шагах, ожидая, когда портшез поравняется со мной, и уже открыл было рот, чтобы остановить носильщиков, как вдруг увидел, что они останавливаются сами. Приказ остановиться отдал им лакей. Он стоял по другую сторону портшеза, но мне было слышно, как он настойчиво уговаривал свою хозяйку вернуться на набережную Орфевр. Он уверял, что время еще не позднее, что она может задержаться по крайней мере еще на час. Немного поколебавшись и выразив некоторые опасения, она согласилась. Носильщики двинулись в путь.

Хотя у меня в ту минуту не зародилось ни страха, ни подозрений, я из одного лишь любопытства решил последовать за ними. Что побудило мою возлюбленную в одиннадцать часов ночи отправиться на набережную Орфевр? Я прижался к стене дома, чтобы пропустить портшез и, следуя за ними на некотором расстоянии, дошел до набережной почти в то же время, что и носильщики. Лакей указал им ворота, возле которых они остановились. Затем он велел им ждать, а сам повел хозяйку к дому. Как только она скрылась в воротах, я, ни минуты не раздумывая, двинулся следом, и не вступая в переговоры с носильщиками, которые, вероятно, приняли меня за жильца этого дома, спокойно прошел мимо них и попал на темную аллею, которая привела меня к подножию лестницы.

Я стал подниматься следом за ними, прислушиваясь к шуму их шагов. Они постучали в дверь на третьем этаже, и дверь, впустив их, сразу же захлопнулась. Несколько минут я с любопытством прислушивался. В сердце мое уже закралось сомнение, и мне легче было бы вынести любое объяснение, чем тишину, царившую вокруг меня. В конце концов мною овладело нетерпение, но решив соблюдать все меры предосторожности, я тихо постучал в дверь и столь же тихо обратился к служанке, которая мне открыла. Я осведомился у нее, долго ли пробудет здесь мадемуазель, и она ответила мне, что ей это неизвестно, но что ее хозяйка не привыкла так поздно терпеть девиц в своем доме. От ее ответа меня бросило в дрожь. Но у меня хватало сил все так же осторожно выведать у нее еще кое-какие сведения, которые окончательно просветили меня относительно того, в какое ужасное место я попал. Не могу вам передать, чего мне стоило сдержать крики гнева и не впасть в другие крайности, хотя вы, конечно, понимаете, до какого исступления могло довести меня подобное открытие. Однако во мне еще теплился остаток надежды, и я стал умолять служанку потихоньку провести меня в прихожую, где ей было приказано находиться. За луидор, который я ей предложил, она охотно согласилась мне услужить, и воображая, будто я тоже вознамерился получить удовольствие, принялась давать мне различные указания, которые я пропустил мимо ушей. Я только попросил ее показать мне, где находится мадемуазель, и она, ни минуты не задумываясь, указала мне на дверь комнаты, выходящую в прихожую.