Елена Руденко - Долгий летний праздник Страница 2

— Не понимаю вас, — пожимает плечами Бриссо.

— Вы требуете референдума, отсрочки принятия конституции, хотите сорвать выборы в законодательное собрание! — говорю я. — Неужели вы не понимаете, к чему это приведет?

— ЛуиТупого уберут ко всем чертям! — хмыкает Бриссо.

— А дальше? — иронично спрашиваю я. — Начнётся политическая война, которая перерастет в войну гражданскую! Политические партии и кружки будут драться за власть, не щадя никого! Наступит хаос! Ни о каком благосостоянии нации и речи быть не может!

— Ради свободы можно ненадолго пожертвовать благосостоянием, — гордо отвечает Бриссо.

М-да. Сумбурный вспыльчивый человек, сначала делает, а потом думает.

— А что вы–то предлагаете? — спрашивает Бриссо. — Неужели вы будете спокойно молчать? Это на вас никак не похоже, Робеспьер!

— Я не собираюсь молчать! — возражаю я. — Разумеется, я буду требовать, чтобы короля призвали к ответственности!

— Эх, Робеспьер! Неужели вам не ясно, что сейчас самый подходящий момент для республики?! — восклицает Бриссо.

— Я думаю, что как раз наоборот! — возражаю я.

— Что ж, ваше право! — пожимает Бриссо плечами. — Однако мои призывы возымели действие. И нравится вам это или нет, но мне уже поручили составить петицию против короля Собранию. Вам остаётся только выбирать — поддержать нас или нет.

Составить петицию. Это предложил Лакло. Конечно, для него и Дантона это самый подходящий момент отодвинуть Луи и сделать правителем герцога Орлеанского.

— Если бы всё было так просто, — вздыхаю я. — Но ведь речь идет о жизнях тысяч людей.

— Ох, ну не обязательно же будет война! — отмахивается Бриссо.

Ох, он меня не понял. Я имел в виду, что петиция подвергнет опасности каждого, кто её подпишет.

Эх, Бриссо, Бриссо, «обязательно», «необязательно», что за манера. Такая неопределенность и сумбурность просто недопустима!

— Кстати, а вы чем занимаетесь? — вдруг спрашивает Бриссо.

Этот вопрос адресован Светик, которая с широко распахнутыми глазами слушает наш разговор.

— Помогаю Максу в расследовании, — затараторила она, — пропала дочь мсье Бриона.

— Бриона? — переспрашивает Бриссо.

Светик кивает.

— У него пару месяцев назад погиб брат, Жан Брион, лошадь понесла, — информирует нас Бриссо. — Пренеприятнейший был братец. Промышлял шантажом, контрабандой. Не без оснований считают, что он был связан с работорговлей. Тёмные делишки.

На этом наш разговор закончен. Сказанное Бриссо о погибшем брате Бриона показалось мне любопытным. Странно, что такой тип погиб, просто упав с лошади.

— Макс, — зовут меня.

Я оборачиваюсь. Пред нами предстает Луиза Робер. Маленькая шустрая особа с большими черными глазами.

— Не понимаю, почему вы настроены против петиции! — говорит она. — Вы ведь смелый человек! Вы же привыкли рисковать!

— Дорогая Луиза, — с поклоном говорю я. — Одно дело рисковать самому, другое — подставлять под удар других.

Луиза вопросительно смотрит на меня, хлопая большими глазами.

— Представьте картину, — поясняю я. — Площадь, сотни людей пришли подписать петицию. Достаточно лишь роты вооруженных солдат…

— Нет! Нет! — мотает головой Луиза. — Они не посмеют применить силу против народа!

Ох, ещё один ребенок. Все сегодня, как дети малые.

— Против народа не посмеют, — киваю я. — А против мятежников… Ладно, подождем, что будет. Если они примут закон, оправдывающий короля Луи, то о петиции сразу следует забыть. Поддержка этого документа будет приравнена к преступлению против закона.

Луиза погружается в задумчивость.

— Петицию мы все же составим! — говорит она. — А там видно будет!

К нам подходит её супруг.

— Тебе удалось убедить Робеспьера? — спрашивает он Луизу.

— Увы, нет, — хитро улыбается она. — Но только пока…

— Большинство за то, чтобы составить петицию! — весело говорит Робер. — Нас поддержит весь клуб Кордельеров!

— Отлично! — щелкает пальцами Луиза. — Редактирование петиции мы с супругом берём на себя. Бриссо не возражал.

Я киваю.

— Я краем уха слышала, что вы расследуете исчезновение дочери Марселя Бриона, — переходит Луиза на другую тему. — Мадемуазель Мариэль, моя приятельница, была близкой подругой покойного Жана Бриона. Она прожила с ним двадцать лет! Была ему женою, но их брак не был узаконен! Просто жили как жили. Поэтому после его смерти бедняжка не получила ни гроша! Завещания Брион не составил, а по закону она ему никто! Значит, ей ничего не положено.

Луиза торжествующе оглядывает наши лица. Это тоже любопытно. Похоже, дело о пропавшей дочери не так уж просто. Интересно…

— Поэтому я и не люблю новомодных браков без законного венчания! — важно произносит Луиза. — Светик, на будущее, обязательно регистрируй свой брак! В противном случае останешься ни с чем! Все мы зависим от воли Божьей.

Светлана, кивая, выслушивает нравоучение мадам Робер.

— Мой милый супруг, — ласково обращается Луиза к мужу, — когда мы пойдем домой?

— Уже сейчас, — пожимает Робер плечами.

Так мы и расстаемся. Меня очень волнует петиция… Никто не хочет слушать моих советов. Где ваша логика, граждане?

— Не понимаю, почему все вцепились в эту петицию?! — восклицает Светик. — Макс, ты же всё им понятно объяснил!

Я пожимаю плечами. Что тут поделаешь. Если уж люди что–то вобьют себе в голову, то даже сила небесная их не переубедит. Печально, но факт.

Я, Антуан Барнав, мне 30 лет. Мои успехи в политике нельзя не заметить. В свои молодые годы я имею широкую популярность не только в Париже, но и во всей Европе. А поклонницы мне просто проходу не дают. Любовные послания приходят пачками. Зимой я топлю ими камин.

Сейчас я в растерянности. Вопрос о судьбе короля — решающий. Удастся ли нам добиться того, чтобы Собрание его оправдало?

Очень печально, но популярность нашего триумвирата — Ламета, Дюпора и меня — начинает падать. Мы уже не пользуемся былым влиянием в Якобинском клубе. Вчера в клубе мы не могли даже слова вставить. А насмешливые взгляды оборванцев вроде Демулена выводят меня из себя!

— Вопрос о судьбе короля остается открытым, — говорит Ламет. — Всё очень сложно. Однако далеко не безнадежно.

— Меня беспокоит то, что мы постепенно теряем нашу популярность, — говорю я.

— Да, — кивает Дюпор. — Якобинский клуб уже давно не наш. А ведь этот клуб очень влиятелен. Его слава гремит по всей Франции.

— У меня есть предложение, — продолжаю я. — Я давно думал об этом… Сейчас как раз самый подходящий момент! Надо открыть свой клуб!

Ламет и Дюпор вопросительно смотрят на меня.

— Кого сейчас удивишь клубами, — пожимает плечами Ламет. — Их открываются сотни! Но настоящее влияние имеют только те клубы, что открылись на заре революции…

— Это будет не совсем новый клуб, — поясняю я. — Мы дадим клич, что все истинные патриоты и друзья Конституции отныне перебрались в наш новый клуб! В прежнем клубе остались лишь враги и мятежники.

— Открытие клуба довольно хлопотное дело, — говорит Дюпор.

— У меня уже всё готово, — успокаиваю я его. — Всё это время я трудился, чтобы приготовить нам этот путь. Простите, что держал в тайне, у меня не было уверенности, что нам удастся применить этот план.

— Простите, но чем нынешняя ситуация более благотворна для открытия клуба? — спрашивает Ламет.

— Петиция против короля, которую хотят утвердить в клубе Якобинцев, — поясняю я, — если Луи Тупого оправдают, то поддержавшие петицию будут мятежниками — а мы, истинные друзья Конституции, не можем находиться рядом с мятежниками! Вы меня понимаете?

Ламет и Дюпор переглядываются. На их лицах появляются улыбки!

— Ловко придумано! — восклицает Ламет.

— Браво! — хлопает Дюпор.

Я самодовольно усмехаюсь:

— Открыв новый клуб, мы лишим шайку Робеспьера его политического веса, и привлечем на свою сторону клубы провинций.

— А если Луи призовут к ответственности? — спрашивает Дюпор. — Что тогда?

— Я этого не допущу! — горячо восклицаю я.

— Я тоже, — кивает Ламет.

Да, Ламет председатель Собрания, от него многое зависит.

— Простите, но, на мой взгляд, было бы лучшее вообще не допустить петиции, — делится мыслями Дюпор. — Если Луи оправдают, мы можем покинуть клуб и без петиции, сославшись на мятежное настроение наших коллег.

— Почему вас так пугает эта петиция? — интересуется Ламет.

— Любой бунт опасен, — верно замечает Дюпор. — Он может стать стихией. Составление петиции может обернуться для нас тем, чем обернулось взятие Бастилии для короля.

Дюпор прав. Петиция представляет для нас опасность.

— Я постараюсь скорее увидится с Лафайетом и мэром Байи, — говорю я. — Мы это обсудим.