Демидовы - Акимов Владимир Владимирович Страница 2

— Заводишко на реке Нейве, что на Урал-горах, отдан мне, государь, в наем… — у Никиты, пока говорил, с лица потекло, как в парной.

— Звать как? — спросил Петр.

— Антуфьев Никита. Сын Демидов.

— Хорош. — Петр зло притопнул ботфортом. — Жаден ты, Демидов.

— И предерзок! — добавил Меншиков. — Казенный завод ему подавай! А фузеи пущай делает, а, мин херц?

— Фузеи делать! — приказал Петр. — Вскорости приеду, погляжу.

— Выходит, Никита, ты и есть этот… с бугра, — съязвил Меншиков и обидно засмеялся.

Никита горестно опустил голову. Сорвалось! И вдобавок в такую кабалу впрягся!

Солнце уже скатилось за дальний лес, но небо еще было ярко.

Акинфий подкараулил Марью, когда она шла через кладбище к дому. Прячась за большим, черным крестом, он смотрел, как Марья положила на могилку охапку полевых цветов, посидела у изголовья, потом пошла по тропинке, петляющей меж могил. Была она светлоглазая, тоненькая.

Акинфий, таясь за кустами, обогнал девушку, спрятался за толстой, старой березой и вдруг выскочил перед Марьей, раскинув руки, и загукал по-совиному. Девушка тихо ойкнула, отпрянула в сторону. Стремительно нагнулась, подхватила с тропки увесистый камень.

— Это я, Акинфий! — едва успев увернуться, крикнул он. — Прости ради Христа, Марья… Попужать хотел малость…

— Простила уже… — мягко улыбнулась она, усаживаясь на ствол ивы. — Что ж ты столько времени не приходил? Иль другая приглянулась?

— Отец, чтоб его! — поморщился Акинфий и сел рядом. — С утра до ночи царю фузеи делаем! — Он разжал кулаки и показал ей незаживающие раны на ладонях

— Богатыми хотите быть? — тихо улыбнулась Марья, беря его руку, и осторожно подула на ладонь.

— По рублю да восемь гривен за фузею. В пору по миру идти, какое уж тут богатство… А он прям как взбесился! Думаешь, легко молотом-то махать?

— Вижу, что нелегко, — Марья сорвала два листа подорожника. — Приложи-ка…

— Где Акинфий? — строго спросил Никита Демидов, входя в кузню.

— Отлучился, — перекрывая работный шум, откликнулся младший сын Григорий. — По какой-то надобности.

Отец принялся осматривать готовые фузеи, что шеренгой стояли вдоль стены. Каждую чуть не на зуб пробовал.

— Эт-то хто исделал? — уставился на одну.

— Я, батя… — робко ответил Григорий.

— Кто ж так делает! Это ж позорище… — Никита прищурился. — Брат брата, стало быть, выручает… Это по-божески… — И вдруг хрястнул фузею о наковальню с такой силой, что погнул ствол, в щепы разнес ложе.

— Ежели наша затея лопнет, — жарко зашептал он, вжавшись бородою в сыновье ухо, — мы с матерью по миру пойдем… А перед тем тебя с Акишкой запорю до смерти! — Резко отстранился от сына, громыхнул на всю кузню: — Царю делаем!

Для войска! Чтоб сие, как «Отче наш», помнили, рассукины дети!

Молоты в кузне заработали еще быстрее, из горна пыхнуло таким жаром, что у Никиты борода затрещала.

Луна мчалась сквозь тучи, а они все еще сидели, тесно прижавшись, и молчали…

— Отец меня все женить грозит… — охрипшим голосом вдруг сказал Акинфий.

— Так женись, — усмехнулась Марья. — За такого-то молодца любая пойдет. Вон Евдокия все глаза об тебя обломала.

— А-а… — Акинфий отмахнулся и быстро спросил: — А ты?

— Что — я?

— Ты-то… — он засмущался, — пошла б?

— И я… — Она пожала плечами.

— А ежели я не шучу?

— Так ведь это твой отец решать будем, — с тихой грустью сказала Марья. — Л я ему ни к чему, сирота худородная. Ему приданое богатое надобно.

Он притянул ее к себе, жадно обнял, поцеловал в губы. Она задрожала вся, вскочила и быстро пошла прочь.

— Сватов ожидай, Марья! — весело крикнул Акинфий. — Мое слово железное!

В доме Никиты Демидовича было чисто, опрятно. На столе щи с бараниной, огромный пирог, рыба, закуски-заедки.

Рядом с царем по одну сторону сидел Меншиков, а по другую рудознатец Пантелей, в чистой рубахе, умытый, причесанный. Никита достал из горки праздничные серебряные стакашки, а перед Петром поставил иной, черного металла.

— Это железо непростое, — степенно отвечал на удивленный взгляд царя Никита. — С Урал-гор по твоему указу к нам перевезено. И я его опробовал.

— Хитер хозяин-то наш, — Петр подмигнул Меншикову. — Чуешь, сколь крепко он линию свою гнет? А что, Алсксашка, может, и впрямь отдать завод тот Демидову?

Пущай радеет на пользу государства Российского.

— А деньги у него есть, мин херц? Чтоб дело начать.

— Нету, государь… — развел руками Никита. — Мне фузеи в такой убыток стали, что и подумать страшно.

— Так ведь и у меня денег нету, Демидыч, — вздохнул Петр. — А цену за фузеи ты сам назначил, никто тебя за язык не тянул.

Воцарилось молчание. Никита столбом стоял посреди горницы.

Петр сам стал разливать всем из баклаги водку. Никита подошел, взял чарку. Пальцы его дрожали, на скатерть капало.

— А за ружья спасибо, Демидыч. — Петр потянулся к Никите черной чаркой. — От всего сердца спасибо!

Занавеска дрогнула, и из-за нее появился Акинфий, державший обеими руками ларчик, обитый цветной жестью. На бордовом бархате лежал пистолет работы знаменитого Кухенрейтера. Сын осторожно передал ларчик отцу.

Петр нетерпеливо выхватил пистолет, осмотрел, пощелкал курком. Его кругловатая физиономия с тонкими усиками засияла от удовольствия. Прицелился в печку:

— Алексашка, ну-ка заряди!

— Царь-государь! — сказал вдруг Пантелей, безмятежно улыбаясь. — Пойди-ка ты лучше во двор. Там с пистолетом сподручнее…

…Со двора донесло раскатистый выстрел.

— Охо-хонюшки… — прохрипел Никита и поднял жалкие, как у побитого, глаза на Акинфия. — Цену-то, говорит, сам назначал… Да еще этот, — кивнул на Пантелея, — варнак сибирский, в соблазн ввел: Урал, Урал, железо знатное…

Грохнул второй выстрел.

— Прибить его, что ли, а, Акиша? — тоскливо продолжал Никита. — До смерти.

— Чего «прибить»? — Пантелей испуганно округлил глаза.

На дворе выстрелили в третий раз и скоро — в четвертый.

— Чего он палит-то так много? — неизвестно у кого спросил Никита. — Мажет, что ли?

— Нетто государи мажут? — укоризненно покачал головой Пантелеи. — У их, знаешь, какой глаз? Это когда оружье дрянь, тогда конечно.

— Нет, надо прибить. — Никита решительно встал, сжимая пудовые кулаки. — Держи его, Акиша, с него все началось…

Пантелей проворно скакнул к двери и чуть не столкнулся с Петром. Царь подбежал к помертвевшему Никите, рванул за плечи и… поцеловал:

— Бьет, как по заказу! Как же ты его починил, Демидыч? Ведь сам Кухенрейтер делал!

— То не я, государь… То мои старший, Акишка.

Акинфий несмело шагнул к царю, потупился. Царь протянул руку.

— Молодец, мастер! Молодец!

— Благодарствую, государь, — Акинфий поклонился степенно и к всеобщему изумлению достал из-за пазухи второй пистолет, точь-в-точь как первый, только курок у этого болтался бессильно.

Выпучив глаза, Петр рассматривал два совершенно одинаковых пистолета и ничего не понимал:

— К-как это?

— У Кухенрейтера-то боечек с пружиной так поломаны, — пояснил Акинфий, — что починить никакой возможности не было. Пришлось другой такой пистолетишко сделать.

Петр захохотал, облапил вконец смущенного Акинфия и трижды расцеловал.

…Потом все порядком захмелели. Никита принялся бренчать на балалайке, а Григорий с Пантелеем плясали посреди горницы, били каблуками в выскобленные доски, выкидывали коленца. Потом все хором запели про то, как девица в лесу грибы собирала и встречала удалого разбойника. Охальную ухарскую песню.

Никита исподволь наблюдал за царем, будто удобный момент выжидал. Наконец тихо прихлопнул ладонью струны, полез с лавки на пол, на колени. Петр, ласково глядя, подхватил его, поднял.

— А если я сыщу денег, государь? — совсем трезво спросил Никита, вновь усаживаясь на лавку.