Добро не оставляйте на потом - Адриана Трижиани Страница 2

рядом на ежедневной мессе, последовательность их действий была так же неизменна, как изображение геральдических лилий на церковном гранитном полу. Они встали, склонили головы и, пока священник чертил в воздухе воображаемый крест, перекрестились. Обе преклонили колени в тот момент, когда в церкви Сан-Паолино раздался колокольный звон «Господи, помилуй!» – тот самый, что во времена их детства собирал женщин на утреннюю службу.

В Виареджо не нуждались в часах, чтобы узнавать время, там жили по колокольному звону и по расписанию местного пекаря. Когда дон Скарелли начинал мессу, Умберто Эннико доставал из печи противни с корнетто[4]. К концу службы булочки остывали, и Умберто смазывал их абрикосовой глазурью, чтобы прихожане могли угоститься по дороге домой.

– Давай выпьем кофе, – предложила Ида, накидывая на голову платок и завязывая его под подбородком.

– Не сегодня.

– Но у тебя же день рождения.

– Прости, Ида. Анина должна прийти.

– Ну тогда в другой раз. – Ида отклонила назад голову и внимательно посмотрела на подругу сквозь бифокальные очки. – Обещаешь?

– Обещаю.

Ида полезла в карман и протянула Матильде небольшой сверток, перевязанный ленточкой.

– Это еще зачем?

– Пустяки, не заводись. – Ида спрятала руки в рукава шерстяного полупальто, словно священник, готовый произнести проповедь. – Давай, открывай.

– Что это? – Матильда встряхнула белый пластиковый флакон с капсулами.

– Пробиотики. Они изменят твою жизнь.

– Мне нравится моя жизнь.

– С пробиотиками она понравится тебе еще больше. Если мне не веришь, спроси своего доктора. В наше время здоровое пищеварение – самое главное.

– Зачем ты на меня тратишься?

– На тебя невозможно потратиться. У тебя все есть.

– Ида, если к восьмидесяти одному году у тебя нет всего, чего ты хочешь, то, вероятно, уже не будет.

Ида быстро расцеловала подругу в обе щеки, затем повернулась и медленно пошла вверх по крутой, мощенной булыжником улице к своему дому. Розовый платок соскользнул с ее головы, и седые волосы растрепались на ветру. Семейство Метрионе – Касичьяро были людьми трудолюбивыми, крепкими, все они когда-то работали на шелковой фабрике, считавшейся в те времена огромным бизнесом. Матильда вспомнила, как ее подруга, у которой тогда были темные волосы, с легкостью взбегала по склону после долгой смены. «Когда же мы успели постареть?» – удивилась Матильда.

2

Городок Виареджо располагался на Лигурийском побережье на границе с Il Tirreno Mare[5], к югу от Генуэзского залива и к северу от побережья Амальфи. Виллы карамельного цвета с видом на море прятались в тени высоких тонкоствольных сосен, увенчанных пышными куполами зеленой хвои. Пляж Виареджо растянулся вдоль западного побережья Италии подобно нити изумрудов.

Когда Матильда поднималась по шатким ступенькам на дощатую набережную, в воздухе еще стояли запахи древесного угля и серы. Карнавал[6] официально завершился ночью, когда фейерверк превратился в пепел и рассеялся в черном небе. Последние туристы покинули пляж еще до восхода солнца. Розовое колесо обозрения стояло неподвижно. Карусельные лошадки застыли в воздухе. Слышно было лишь хлопанье брезента над опустевшими прилавками.

Стоя на безлюдной набережной, Матильда облокотилась на парапет и наблюдала, как завитки дыма от заброшенных кострищ устремлялись в небеса, словно приношение. Затянутое облаками небо плавно переходило в размытый горизонт и сливалось с серебристым морем. Она услышала рев туманной сирены и увидела вдалеке роскошный круизный лайнер, за которым шлейфом расходились пенные волны. Элегантный корабль бесшумно проплыл мимо, растянув над водой рассветный флаг. Всю жизнь Матильда считала, что увидеть большой корабль – к удаче. Она не могла вспомнить, откуда взялась эта примета, просто всегда ее знала.

Возвращайся, подумала Матильда, когда белоснежный корабль с бордовым корпусом и темно-синей отделкой взял курс на юг. Слишком поздно – корабль уже спешил в теплые края. Матильде надоела зима, и она с нетерпением ждала прогулок вдоль пляжа в солнечную погоду. Ее грела мысль, что совсем скоро бирюзовые волны снова заплещут под безоблачным весенним небом.

Утром после мессы Матильда обычно заходила в магазин, купить продукты на день, а после обеда совершала длинную прогулку, чтобы поразмышлять. Из таких ритуалов и состояла заключительная глава ее жизни, после того как она ушла на пенсию с должности бухгалтера их семейного ювелирного магазина. Наконец она нашла время, чтобы привести в порядок дом: ей не хотелось оставлять детям кипы бумаг и горы старой мебели. Как могла, она пыталась подготовить их к неизбежному.

Вероятно, ей чудом удалось избежать встречи с болезнью, косившей жителей Бергамо на севере, – вирус, убивающий стариков, определенно знал ее адрес. Она спокойно относилась к ситуации, ведь выбора у нее не было. Судьба словно шаровой таран: ты не знаешь, когда последует разрушительный удар, но собственный опыт подсказывает, что это непременно произойдет.

Она не избавилась от привычки практиковать «испытание совести»[7], привитой монахинями еще в детстве. Матильда вспоминала обиды, причиненные ей, и те, что причинила сама. Тосканцы, хотя и жили сегодняшним днем, никогда не забывали о прошлом. А если бы и забыли, каждый уголок родного городка хранил напоминания. Она знала Виареджо и его жителей как свои пять пальцев и в каком-то смысле была с ними единым целым.

С окончанием карнавального веселья и началом Великого поста в городке воцарялось совсем другое настроение. На сорок дней наступала пора духовных размышлений, воздержания и покаяния. В детстве ей казалось, что Великий пост тянется целую вечность. Она никак не могла дождаться Пасхи – дня, приносящего облегчение. «Нельзя испытать радость пасхального воскресенья, не пережив мук Страстной пятницы, – напоминала им мать. – Без креста – нет венца», – добавляла она на диалекте, понятном лишь ее детям.

Воскресение Господне приносило городку искупление, а детям – свободу. Со статуй святых снимали темную ткань[8]. Алтарь вновь украшали миртом и маргаритками. Пустой бульон – основное блюдо во время поста – сменяла сладкая выпечка. Когда на Страстной неделе мама замешивала тесто для пасхального хлеба, ароматы сливочного масла, апельсиновой цедры и меда уже поднимали настроение. Вкус мягкого яичного хлеба, плетеные буханки которого подавались горячими и поливались медом, означал, что жертвоприношение завершилось, по крайней мере, до следующего года. Матильда хорошо помнила один Pranzo di Pasqua[9], на котором присутствовали все члены семьи. Папа тогда соорудил длиннющий стол из деревянных дверей, чтобы все смогли уместиться. Мама накрыла стол желтой скатертью и украсила корзиночками со свежими плетенками.

«Мы – одна семья, одно целое», – произнес отец, поднимая бокал. Вслед за ним свои бокалы подняли ее дяди, тети, братья и сестры.

В жизни Матильды случалось немало счастливых моментов, но то первое после войны пасхальное воскресенье было особенным. Матильда не сомневалась, что если когда-нибудь память окончательно ей изменит, она все равно будет помнить, как вся семья разговлялась в саду под ярким солнцем. В молодости Матильда гналась за временем, чтобы получить желаемое. Теперь –