Колин Маккалоу - Падение титана, или Октябрьский конь Страница 20

К тому времени, как наступившая темнота положила конец боевым действиям, римляне захватили бирему и квинкверему со всеми матросами и гребцами, потопили три квинкверемы и серьезно повредили десяток других александрийских кораблей, которые еле-еле убрались в Кибот, оставив Цезарю всю гавань Эвноста. А римляне не потеряли ни одного корабля.

Зато у противника оставались часть Гептастадия и бухта Кибот, сильно укрепленные и с большим гарнизоном. Да, Фарос римляне взяли, но ближе к Киботу ситуация становилась иной. Серьезным препятствием для Цезаря была узость Гептастадия, которая не позволяла поместиться на нем больше тысячи двухсот человек, а такого количества людей явно недоставало, чтобы сломить оборону александрийцев.

Как и всегда, когда наступал тяжелый момент, Цезарь со щитом и мечом поднялся на крепостной вал, чтобы подбодрить своих людей. Его алый плащ был далеко виден. Однако страшный шум, поднявшийся в задних рядах, создал у солдат впечатление, что их окружили. Они стали отступать, оставив Цезаря в трудном положении. Его собственная лодка была на воде, прямо под ним. Он прыгнул в нее и направил вдоль дамбы, крича, что александрийцев в тылу нет — наступайте, ребята! Но все больше и больше солдат спрыгивали с дамбы на суда, рискуя опрокинуть их. Внезапно решив, что сегодня Кибот не захватить, Цезарь прыгнул из лодки в воду, зажав между зубами свой алый генеральский плащ, который служил всем ориентиром, пока он плыл. И все последовали за ним — к спасению.

В итоге Ганимеду пока удалось удержать Кибот и материковый конец Гептастадия. Цезарь же контролировал теперь остальную часть дамбы, остров Фарос, всю Большую гавань и гавань Эвноста. Без Кибота, к сожалению.

Война опять перешла на сушу. Ганимед, казалось, сделал вывод, что Цезарь уже достаточно разрушил город и что пора за это взяться ему самому. И александрийцы начали разбирать второй ряд домов по другую сторону ничейной полосы, позади особняков на западной стороне Царской улицы, используя камни, чтобы возвести сорокафутовую стену с плоским верхом для размещения на ней крупной артиллерии. Потом они целый день и ночь обстреливали Царскую улицу, правда без особого успеха: роскошные особняки, превращенные Цезарем в своеобразные бастионы, устояли. Галльская кладка murus gallicus (чередование слоев камня и длинных деревянных брусьев) придала этим сооружениям чрезвычайную прочность. Камень обеспечивал жесткость конструкции, а дерево не давало ее разорвать. Эти дома были отличным укрытием для солдат Цезаря.

Поскольку бомбардировка не увенчалась успехом, александрийцы стали катать взад-вперед по Канопской улице деревянную осадную башню в десять этажей высотой, осыпая врага градом булыжников и тучами копий. Цезарь с вершины Панейона начал контробстрел. Башня была буквально завалена связками горящей соломы и подожжена горящими стрелами. Ревущий ад, орды кричащих людей, прыгающих вниз… Башню укатили в недра Ракотиса, и больше ее не видели.

Война зашла в тупик.

Через три месяца постоянных сражений, в которых ни одна сторона не могла ни сдаться, ни запросить перемирия, Цезарь вернулся во дворец, передав ведение осады компетентному Публию Руфрию.

— Ненавижу сражаться в городах! — в ярости сказал он Клеопатре, раздетый до алой туники на подкладке, которую он носил под кирасой. — Это вроде Массилии, только там я поручил все легатам, а сам отправился громить Афрания и Петрея в Ближней Испании. А здесь я застрял, и каждый день этой задержки дает фору так называемым республиканцам, засевшим в провинции Африка.

— Туда ты и направлялся? — спросила Клеопатра.

— Да. Я надеялся найти там Помпея Магна и поговорить с ним о мире, который мог бы спасти драгоценные жизни множества римлян. Но из-за вашей отвратительной продажной системы евнухов и педерастов, отвечающих за детей и за город — не говоря уже об общественных деньгах! — Магн мертв, а я торчу здесь!

— Прими ванну, — предложила она. — Ты сразу почувствуешь себя лучше.

— В Риме говорят, что царицы из Птолемеев купаются в ослином молоке. Откуда пошел этот миф? — спросил Цезарь, погружаясь в воду.

— Понятия не имею, — сказала она, стоя у него за спиной и разминая удивительно сильными пальцами его плечи. — Может быть, это придумал Лукулл. Он был здесь недолго, а потом уехал в Киренаику. Птолемей Нут подарил ему изумрудный монокль. Нет, не монокль. Большой изумруд с чьим-то профилем. То ли Лукулла, то ли своим, я не помню.

— Мне это безразлично. Лукулл по натуре был вздорным. Я презирал его, — пробурчал Цезарь.

Он обернулся, сгреб ее в охапку и поставил перед собой.

Почему-то в воде она не выглядела худосочной. Ее маленькие коричневые грудки словно бы пополнели, а соски стали крупными и очень темными, с отчетливым ореолом вокруг них.

— Ты беременна, — вдруг сказал Цезарь.

— Да, уже три месяца. Я понесла в первую же ночь.

Взгляд скользил по ее зарумянившемуся лицу, а ум лихорадочно работал, пытаясь найти место в его планах для этой удивительной новости. Ребенок! У него не было детей, и он уже не ожидал иметь их. Поразительно. Отпрыск Цезаря будет сидеть на египетском троне. Может быть, станет фараоном. Цезарь зачал царя или царицу. Ему было совершенно все равно, какого пола будет ребенок. Для римлянина дочери так же важны, как и сыновья, с их помощью можно заключить политический союз огромной важности.

— Ты доволен? — заволновалась она.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — вместо ответа спросил он, гладя ее по щеке мокрой рукой.

Оказывается, в этих красивых львиных глазах легко утонуть.

— Я чувствую себя замечательно.

Клеопатра повернула голову, чтобы поцеловать его руку.

— Тогда я доволен.

Он привлек ее к себе.

— Пта сказал, что у нас будет сын.

— Почему Пта? Разве не Аммон-Ра ваш верховный бог?

— Амун-Ра, — поправила она. — Аммон у греков.

— Что мне нравится в тебе, — вдруг сказал он, — это то, что ты не прочь поговорить даже во время интимной игры. Не стонешь, не пытаешься изображать страсть, как профессиональная шлюха.

— Ты хочешь сказать, что я — любительница? — спросила она, целуя его лицо.

— Не говори ерунду. — Он улыбнулся, получая удовольствие от ее поцелуев. — Беременность тебе идет, теперь ты больше походишь на женщину, чем на девочку.

Прошел январь. Александрийцы послали к Цезарю делегацию. Ганимеда среди прибывших не было. Делегацию возглавлял главный александрийский судья, человек, от которого Ганимед посчитал возможным избавиться, если Цезарю захочется взять пленников. Чего никто из них не знал — это то, что Цезарь хворал: у него болел желудок, и болезнь с каждым днем обострялась.

Аудиенция проводилась в большом тронном зале, где Цезарь ранее не бывал. Роскошь невероятная, непостижимая. Вокруг бесценная мебель в египетском стиле. Стены покрыты золотом, инкрустированным самоцветами. Пол выстелен золотыми же изразцами. Так же отделаны потолочные балки; правда, сам потолок очень прост, без сложных карнизов, без накладных сот (видимо, местные умельцы не освоили штукатурку). Но кто в таком блеске заметит подобную мелочь? В глаза первым делом бросались невероятные статуи из цельного золота, водруженные на постаменты. Пантеон египетских богов. Очень странные существа. У большинства человеческие тела, но головы принадлежат различным животным, среди них крокодил, шакал, львица, кошка, гиппопотам, сокол, ибис, бабуин с мордой собаки.

Цезарь отметил, что новый евнух царицы, Аполлодор, одет как египтянин. Длинное плиссированное платье из полосатого красно-желтого льна, золотой воротник с изображением ястреба и головной убор немес — треугольный кусок жесткой золотой ткани, плотно прилегающий ко лбу и завязанный на затылке, так что концы свисают за ушами. Двор явно переставал быть македонским.

Беседу повел не Цезарь. Ее повела Клеопатра, одетая как фараон, — большое оскорбление для главного судьи и для его приспешников.

— Мы пришли договариваться не с Египтом, а с Цезарем! — резко сказал он, глядя на Цезаря, который сидел с посеревшим от недомогания лицом.

— Я правлю здесь, а не Цезарь, и Александрия — часть Египта! — громко, жестко и немелодично отрезала Клеопатра. — Главный управляющий, напомни невеже, кто я и кто он!

— Ты отреклась от своих македонских предков! — крикнул главный судья, когда Аполлодор заставил его преклонить колени перед царицей. — Где Серапис в этом зверинце? Ты не царица Александрии, ты — царица зверей!

Этот выпад позабавил Цезаря. Курульное кресло, в котором он находился, стояло на месте трона маленького царя. Очередное потрясение для заносчивого македонца! Фараон вместо царицы и римлянин там, где должен быть царь.

— Доложи мне, зачем ты пришел, Гермократ, а потом можешь покинуть общество стольких животных.