Владислав Бахревский - Боярыня Морозова Страница 20

Крестный ход вышел из Кремля под радостные и одобрительные возгласы успокоенного народа. Впереди с крестом шествовал государь, но на Красной площади наперерез процессии выкатилась, как огромный пчелиный гудящий рой, другая толпа – из московских слобод пришли посадские люди.

– Да когда же это кончится! – крикнул государь, оборачиваясь к боярам.

Патриарх Иосиф осенил новую толпу архиерейским крестным знамением.

– Православные, успокойтесь! Не препятствуйте богоугодному делу. Не гневайте Господа!

– Царь, ребят наших освободи! – закричали из толпы. – Освободи! Они зла не чинили, челобитную тебе несли!

– Царь! Вели Плещеева в застенок посадить!

– Да в чем же провинился Леонтий Стефанович?! – воскликнул Алексей Михайлович.

– О-о-о! – взревела толпа. – Грабит! Всех! Всех грабит! И бедного грабит! В дома врывается! Товары берет – денег не платит! Людей невинных сажает в тюрьму, чтоб взятку с них спросить.

– Да это же разбой! – вскричал государь. – Православные, обещаю вам, придя из монастыря, во всем разобраться. Сегодня же!

Опять гул одобрения. Толпа распалась, давая дорогу крестному ходу.

Во время молебна к Алексею Михайловичу подошел думный дьяк Волошенинов, ведавший сыском политических противников царя.

– Великий государь, пешим идти в Кремль опасно. На улицах толпы холопов и посадских людей, к ним присоединилась часть стрельцов и разогнанных дьяком Чистым драгун.

– Я поеду на лошади, – согласился государь.

…Коня схватили за узду.

– Стой, государь! Выполняй свои обещания!

Волошенинов конем сшиб наглеца, но из толпы передали челобитную.

– Прими, государь!

– До того ль теперь великому государю! – закричал Волошенинов, выхватывая и разрывая челобитную. – Не останавливайся, государь.

Бояре, ехавшие за Алексеем Михайловичем, принялись кто плетью, кто посошком бить обнаглевшую чернь.

– Господи, пронеси! – шептал Алексей Михайлович, страшась поднять глаза на бушующую стихию толпы; он на бродячих собак глядеть боялся, бежит мимо – пусть себе бежит, а поглядишь на нее, она и привяжется.

Народ за государем следом повалил в Кремль.

– Почему стрельцы не закрыли ворота? – кричал на своих подручных Морозов. – Уж я прознаю, чьи это происки!

Приказал московскому стрелецкому войску, всем шести тысячам, прибыть в Кремль, очистить его от народа, да и на Красной площади чтоб ни единой души!

Бунт бунтом, но пора было садиться за праздничный стол. Государь обедал сегодня с патриархом Иосифом, с Морозовыми, Борисом Ивановичем и Глебом Ивановичем, с Ильей Даниловичем Милославским, с Никитой Ивановичем Романовым, князем Темкин-Ростовским и оружейничим Григорием Гавриловичем Пушкиным.

– Видно, Бог наказывает! – пожаловался государь. – Я, пребывая в счастье и радости, забыл о моем богомольце Никоне, а уж он доставил бы мне челобитную от обиженных, и не было бы сегодняшнего ужасного дня.

– Коли заноза загноила, пусть созреет нарыв да и лопнет! – сказал Морозов. – Теперь все зачинщики на виду.

Долгим взглядом поглядел почему-то на Никиту Ивановича Романова.

– Да где же их сыскать теперь, зачинщиков? – удивился Алексей Михайлович. – Вся Москва на улицы высыпала… Ах, Плещеев! Леонтий Стефанович! Сегодня же взять его и спросить за все неправды!

– Великий государь! – воскликнул Борис Иванович. – Надо еще разобраться, кто на Плещеева поклеп возводит! Плещеев – человек строгий. От пьяных Москву избавил, от убийц. Они-то и кричат, небось, громче всех!

Никита Иванович Романов засмеялся.

– Неблагодарное у тебя дело, Борис Иванович, – такого черного разбойника взялся обелить… Да у них в роду это! Забыл, что ли, деяние братца Леонтия Стефановича? Где он ныне? В Нарымском остроге?

– А что его брат совершил? – спросил государь.

– Да в каком это было?.. В сорок первом году! – вспомнил Никита Иванович. – Чтоб самому поживиться и слугам своим заплатить, старший Плещеев поджег домов сто. Дом подожгут и помогают барахлишко из огня вытаскивать, а после такой помощи хозяин гол как сокол.

– Брат за брата не ответчик, – сказал Морозов. – Но вот кто нынешний гиль заводит, я, государь, клянусь тебе, скоро распознаю.

– Господи, не унимаются! – сказал Алексей Михайлович, прислушиваясь к долетавшему в покои гулу толпы.

Ложку отложил.

– Пусть государь кушает спокойно, – сказал Борис Иванович. – Я вызвал стрельцов. Скоро наступит тишина.

В столовую палату вбежал дьяк Волошенинов.

– Государь! Народ ломится в Терем! Долго не сдержим!

– Стрельцы прибыли? – спросил Морозов.

– Прибыли, но они нам не помогают.

Алексей Михайлович встал.

– Князь Темкин-Ростовский, выйди к народу да скажи, что тех, кого вчера взяли под стражу, государь велел отпустить. А ты, Борис Иванович, без промедления дай волю всем вчерашним зачинщикам. Отпуская, покажи народу.

Едва князь Темкин-Ростовский вышел на Красное крыльцо, его сдернули со ступенек.

– Пусть сам царь выйдет! А князя его под залог берем!

Кравчий ставил перед царем одно блюдо за другим, но Алексей Михайлович ни к чему не притронулся.

– Боярин Григорий Гаврилович, – обратился государь к Пушкину, – поди ты к ним. Скажи, что государь печалуется на такое непокорство. Пусть без мешканья отпустят князя.

С Пушкина сорвали платье, били кулаками куда ни попадя, еле дворцовая стража выхватила, втолкнула во дворец. Государь стоял у окна и все видел. Перекрестился, подошел к патриарху.

– Благослови, святой отец.

Пошел.

Толпа прибывала. Среди простолюдинов стояли, не мешая бесчинству, стрельцы.

– Вышел! Вышел!

– Что означает такое неотступное!.. – крикнул государь, и голос у него сорвался. – Такое неотступное домогательство?

– Где наши товарищи? Ты обещал отпустить! – ответили государю.

– Вот они! – Из дворцовых дверей выпускали по одному вчерашних зачинщиков.

– Плещеева своего выдай! – не успокоились бунтовщики.

– Я хочу сам расследовать, в чем вины Леонтия Стефановича, – ответил государь. – Пусть он за свои худые дела держит ответ. А наказание ему будет самое строгое.

С тем государь удалился, а Морозов, не появляясь перед толпой, приказал стрелецким полковникам построить войско и выбить не унимавшуюся толпу из Кремля.

Раздались команды, но стрельцы, поднявшись на крыльцо, крикнули народу:

– Люди! Не бойтесь нас! Кричите громче, чтоб сегодня же выдали нам изменщика и тирана Плещеева! Мы – с вами!

Стрельцы выбрали десять человек, и те пошли к государю и сказали:

– Великий государь Алексей Михайлович! За тебя мы готовы голову положить, но за лютого супостата Плещеева нам не стоять! А если за него пойдем, то будет нам от людей вечное проклятие! Выдай, бога ради, Плещеева, пока дело не дошло до большой беды.

Алексей Михайлович снова вышел на Красное крыльцо.

– Мой кроткий, добрый народ! – воскликнул он со слезами. – Видно, крепко тебя обидели, коли ты в таком смятении и буйстве. Но Богом вас молю, люди! Не проливайте крови в пятницу. Завтра я выдам вам головой Леонтия Стефановича.

Морозов сложа руки не сидел. Он послал верного человека с приказом своим дворовым холопам вооружиться и напасть на изменников стрельцов.

На кремлевских площадях завязались драки. Одного старика стрельца зарезали.

Стрельцы кинулись в царские палаты.

– Великий государь, защити от Морозова! Наших людей слуги его калечат и до смерти ножами режут!

– Защитите вы меня от самоуправства слуг Морозова! – ответил Алексей Михайлович. – Если они позволяют себе слишком много, то отомстите за себя!

Неосторожные вырвались слова у государя.

Прямо из царевых палат стрельцы и толпа кинулись к кремлевскому дому Бориса Ивановича Морозова.

Анна Ильинична стояла в горнице, подняв над головой икону Спасителя.

Икону у нее вырвали, разбили. Боярыню вытолкали из дома, приговаривая:

– Не будь ты сестра царицы, мы бы тебя изрубили на мелкие куски!

И начался погром.

Морозов, заботясь о казне, платил стрельцам голодное жалованье, и стрельцы ему припомнили теперь свои обиды.

Драгоценные иконы разбивались топорами, платья рвали и резали, жемчуг и драгоценные камни толкли в порошок и выкидывали в окна.

– Не трогайте! То кровь наша! – кричали бунтовщики.

Серебряная карета, стоявшая под особым навесом во дворе, вызвала у народа неистовую злобу. Снаружи и изнутри карета была обита золотой парчой, подкладка на соболях, ободы на колесах, чеки, гвозди – все из серебра. Карету протыкали, резали, сминали дубинами.

Кинулись в погреба, откупоривали бочки с медами, винами, водками. Напились, но выпить все сил не хватило, бочки разбили. Вина в подвалах набралось по колено, а в доме уже разложили несколько костров, огонь добрался до подвалов, и в небо пыхнул столб синего пламени, пожирая постройки и людей.