Владислав Бахревский - Долгий путь к себе Страница 20

— Не наговаривайте на себя! — Лицо у его преосвященства было серьезно. — Во-первых, вы уже меня видали и приехали ко мне не случайно, а после долгих раздумий и наверняка зная, что в этом доме вам пойдут навстречу… Вашего ума достало бы на то, чтоб вершить судьбой государства. У меня государства нет, у меня епархия, я кладу ее к вашим ногам… Но простите, я собирался показать свою коллекцию.

Его преосвященство подошел к печи, отодвинул целый блок изразцов, открыл ключом тайник и достал шкатулку, доверху наполненную самоцветами.

Пани Ирена играла блестящими камешками, счастливая, как девочка, которая нашла кучу красивых черепков.

— Я бы хотел просить вас выбрать какую-то безделушку в память этого дня.

Пани Ирена задумалась, и было видно, что щедрый жест уколол ее, совсем другими глазами смотрела она теперь на шкатулку. Взяла булавку с небольшими, но очень хорошими сапфирами.

— Благодарю вас, ваше преосвященство!

Он захлопнул шкатулку, поставил на место, поцеловал руку у пани Ирены.

— Я умоляю вас к этой скромной броши присоединить и другой мой дар — дворец над озером.

— Вы будете приплывать ко мне на челне?

— Если пани прикажет. Сюда есть ход.

— Под озером?! — у пани Ирены вспыхнули глаза.

— Да, под озером.

Пан Чаплинский — рука на перевязи, голова стянута белым платком с разводами от запекшейся крови — спрыгнул с коня и, слегка пошатываясь, попросил доложить о себе епископу.

— Я не щадил жизни, ваше преосвященство. Тому подтверждением мои раны! — воскликнул пан подстароста, припадая к благословившей его руке.

— Но?.. — беспокойно спросил Савва Турлецкий.

— Но пани Мыльская — львица! Она не только отбила нападение, причинив нам немалый урон, она загнала нас в Кохановку, окружила, и отряд сложил оружие.

— Отряд сложил оружие? — недоверчиво переспросил Савва Турлецкий, вспоминая своих головорезов, которых он послал вместе с паном Чаплинским.

— Хлопы пани Мыльской зажгли село и открыли огонь из пушки. У них оказалась пушка. Ваши люди стали требовать от меня выкинуть белый флаг, и тогда я с четырьмя самыми надежными гайдуками сделал попытку вырваться из окружения… — Тут пан Чаплинский зашатался, а так как поддержать его было некому, то он не стал падать.

— Я убежден: вы сделали все, что было в ваших силах, — сказал Савва Турлецкий, — я обещал вам помочь и помогу. Вашу супругу, изъявившую желание принять постриг, ждут в одной тайной обители. Подойдите ко мне поближе.

Пан Чаплинский подошел, наклонился, и его преосвященство шепнул ему название монастыря:

— Да не перепутайте! Надеюсь, вы будете более удачливы в этом нешумном деле. Предупреждаю вас, в нешумном.

— Я уничтожу ее! — Пани Ирена улыбалась, она слушала беседу с паном Чаплинским за тяжелой бархатной занавесью. — Ваше преосвященство, немедленно отправьте гонца к Иеремии Вишневецкому. Село Кохановка — его село.

«Эта бешеная гордячка поможет мне добыть регалии кардинала!» — неожиданно осенило Савву Турлецкого.

В тот же день к епископу приехали пани Мыльская и пани Выговская. Приехали в рыдване, одетые скромно, как истые богомолки.

Обе были в храме, сделали небольшие дары и только потом явились в палаты епископа. Его преосвященство принял женщин.

— Я хотела бы видеть пани Ирену Деревинскую, — подойдя под благословение, твердо сказала пани Мыльская и, когда епископ попробовал сделать большие глаза, жестко добавила: — Я пообещала зажарить пана Чаплинского в доме пани Ирены. Он был вынужден рассказать мне, кто его послал жечь и грабить мое село.

— Пан Чаплинский был у вас в плену?

— А куда бы он делся? Мы очень быстро поладили, и я отпустила его. Ваших гайдуков я тоже отпущу, как только они выстроят хаты, которые разрушили.

— Для чего вам нужна пани Ирена?

— Я привезла деньги, которые брала у нее. Уж очень дорого обошлась мне посессия.

— Деньги? Извольте! Я приму их! — Пани Ирена явилась из-за портьеры.

— Извольте и вы вернуть документ.

— Ваше преосвященство, нельзя ли послать человека в мой дворец за моей шкатулкой?

Человек был послан.

— Я буду молить Бога, чтобы между вами наступил мир, — сказал его преосвященство. — От ссор господ больше всего страдает ни в чем не повинное крестьянство. В народе идет брожение, и мы сами тому виной.

— Я готова все забыть, ваше преосвященство, — сказала пани Мыльская, — я говорю это при вас и при пани Выговской.

— Я тоже! — воскликнула пани Ирена. — Не выпить ли нам по бокалу токайского по случаю примирения?

Вино принесли. Бокалы были выпиты. Явился человек со шкатулкой для бумаг. Пани Ирена открыла ее, достала документы и первая передала их пани Мыльской. Пани Мыльская отсчитала деньги, дело было улажено.

Когда двери за визитерами закрылись, по лицу пани Ирены пошли красные пятна, она задыхалась от ненависти.

— Гонец к Вишневецкому уехал?

— Но разве история не закончена?

— История только начинается! Если вы тотчас, при мне, не пошлете гонца, я поеду к князю сама! — пани Ирена топнула ножкой.

Город Лубны — гнездо князя Иеремии Вишневецкого — заходился в женских слезах и стонах. Вооруженная рать князя сгоняла на площадь горожан — пусть старый и малый испытает ужас кровавой расправы.

Был возведен помост, приготовлена плаха, и палач, в красном одеянии, с капюшоном на голове, скрывавшем лицо, ждал сигнала — начинать работу. Работа предстояла тяжкая. Нужно было предать смерти три дюжины мужского полу от пятнадцати до семидесяти лет, жителей села Горобцы, бывшего села. Князь Иеремия не только спалил хаты, но и само место трижды перепахал.

Бунтарей поставили лицом к помосту.

Иван Пшунка глядел сверху на этих людей, здоровых, живых, и неведомая сила шевелила ему волосы под красным колпаком. Среди осужденных на казнь были старики и совсем еще молодые хлопцы.

— Крушить надо! — бормотал Иван Пшунка, вцепившись обеими руками в топорище. — Поляков надо крушить. Кинусь вот сей миг. Хоть одного, да прикончу.

Гайдуки втащили на помост первую жертву. Старый сломленный человек покорно положил голову на плаху.

— Чего ждешь?! — подтолкнул палача шляхтич, которому князь приказал следить за исполнением казни. — Чего ждешь? Вон их сколько!

Пшунка сделал два шага к плахе, поднял топор, зажмурился… Ударил!

Бедный человек закричал. Хлестала кровь. Пшунка отшатнулся было прочь, поскользнулся, еще ударил. Человек закричал пронзительнее. Третий удар! Голова стукнулась о помост, покатилась.

— Помучь, помучь их, скотов! — похвалил шляхтич Пшунку.

Гайдуки волокли здоровенного детину. Тот упирался, падал. Его били ногами, тянули за волосы по ступеням, по шершавым доскам помоста, и, видно, веревки перетерлись. Здоровяк порвал их, отшвырнул от себя гайдуков, его опять схватили, но он успел вцепиться в красный колпак палача. Одежда на палаче затрещала, колпак лопнул, и вот стоял Иван на видном своем месте перед всем народом.

— Да ведь это же — Пшунка! — закричали люди в ужасе. — Пшунка! Христо-о-опродааавец!

— Руби! — услышал палач окрик шляхтича. — Руби!

— Христопродавец! — выворачивая глаз, хрипел мужик, прижатый наконец к плахе. — Я к тебе еще приду!

Пшунка ударил. Он видел, куда бьет. Все получилось с одного раза.

— Давай живей! — крикнул он гайдукам.

— Ирод! Ирод! — кричала площадь.

— Ирод! Ирод! — кричали осужденные на смерть.

— А я-то жалел вас! — завопил Пшунка, мечась по своему помосту. — Я вам покажу — ирод! Я вам покажу!

Он прыгнул наземь и стал кромсать топором сплеча, куда попало, только бы по живому.

— Руби! — дал знак своре гайдуков шляхтич — исполнитель казни.

Дело было кончено в минуты.

— Ты — прирожденный палач, — сказал князь Иеремия Ивану Пшунке. — Но ты — варвар. Ты устроил из казни чудовищную резню… Я посылаю тебя в Европу. Ты должен обучиться ремеслу у лучших мастеров своего дела.

Пани Мыльская, ограбленная и разоренная, ехала в Варшаву на своих лошадях и в своем рыдване. И кучер у нее был свой, и двое слуг на запятках тоже свои. В сундуке и под сиденьем рыдвана пани Мыльская везла не серебро и не золото, а овес для лошадей и всяческую снедь для себя и слуг. На поездку у нее и двадцати злотых не нашлось. Просить взаймы было совестно. И так все пороги обила, собирая на выкуп имения из посессии. Спасибо пани Хелене, кошелечек, провожая, сунула, а в кошелечке — тридцать злотых. Так что охранять было нечего, однако пани Мыльская собиралась в путь, как на войну. Слуги на запятках получили по два пистолета да по мушкету, кучеру было дадено три пистолета, себе пани Мыльская взяла полдюжины.