Александр Майборода - Путь на юг Страница 20

Гостомысл поморщился.

— Боярин, к чему такие церемонии? Князь Вяйнемяйнен отец моей жены и мой лучший друг, так стоит ли его томить ожиданием встречи со мной?

— Конечно, это так, — сказал Стоум, — но церемония предназначена не для вас, а для ваших бояр. Вы вожди своих племен, но ты старший, а князь Вяйнемяйнен твой данник, поэтому негоже...

— Не надо читать мне нотации. Пусть заходит, — прервал его Гостомысл и, кивая боярам, прошел к трону.

Медвежья лапа и Стоум поспешили за ним.

Как только Гостомысл сел, парадные двери распахнулись, и в горницу торжественно вошел князь Вяйнемяйнен.

Он был в нарядной одежде. Лицо хмурое и напряженное.

Следом за ним шел воевода Йовкахайнен.

Боярин Стоум громко объявил:

— Карельский князь Вяйнемяйнен!

Немного помедлив:

— И воевода Йовкахайнен!

Далее по протоколу князь с воеводой должны были чинно пройти к трону, поклониться Гостомыслу, после чего начнется длинный разговор о здоровье князя и его близких.

Но Гостомысл сломал процедуру. Вместо того чтобы смирно сидеть и ждать, когда гости подойдут, он вскочил с кресла и сам быстро прошел навстречу карельскому князю, обнял его и поцеловал в щеки:

— Здравствуй, батюшка. Я рад видеть тебя.

Закончив с объятиями, Гостомысл провел карельского князя к трону и посадил рядом с собой.

Но без традиционных расспросов о здоровье все равно не обойдешься. Расспрашивая тестя о здоровье, Гостомысл мучился любопытством, желая скорее узнать причину появления карельского князя с дружиной в Словенске. Однако по обычаям гостеприимства нельзя спрашивать гостя, зачем он приехал, и Гостомысл терпел.

Наконец выяснилось, что оба здоровы, и князь Вяйнемяйнен, улыбаясь, проговорил:

— А я тебе, зятюшка, привез твою жену.

Он подал знак, и в горницу вошла Кюллюкки. Следом за ней яркий цветник из сопровождающих девиц.

Гостомысл не видел Кюллюкки чуть больше пары недель, тем не менее он снова поразился ее красоте.

Кюллюкки с лицом ангела и, скромно потупив глаза, подошла к Гостомыслу и поклонилась.

Гостомысл встал и спустился к жене. Взяв ее за руку, проговорил: — Здравствуй моя любимая жена, — и хотел поцеловать ее в губы, но Кюллюкки быстро уклонилась, и он мазнул губами ее щеку.

В ответ Кюллюкки коснулась холодными губами его лба.

Девицы прыснули мелким смешком, и Гостомысл почувствовал, как его лицо охватило жаром. Князь Вяйнемяйнен сердито нахмурил седые брови, и девицы спрятали улыбки за рукавами.

Поцелуй жены показался Гостомыслу ледяным, и он подумал, что Девана права — как бы ни была Кюллюкки красива, но не было в ней того огня, что так опаляет и привлекает в любимой женщине.

Закончив с процедурой приветствия, оскорбленный Гостомысл поспешил отделаться от жены: сказал Кюллюкки, что весь дворец в ее распоряжении, и приказал Стоуму немедленно показать Кюллюкки дворец и выделить в ее распоряжение комнаты, какие она пожелает.

Князь Вяйнемяйнен покачал головой.

— Прости ее, князь. Молодая она и глупая. Это моя вина. Мать ее умерла, когда она была маленькая, а мне некогда было заниматься ее воспитанием. Вот и выросла дикая, как лесная рысь. Не знаю, что теперь и делать с ней.

— Теперь она моя жена, и это моя забота, — сказал Гостомысл.

Стоум, разумеется, перепоручил Кюллюкки ключнице Милане. Избавившись от Кюллюкки, он вернулся к Гостомыслу.

Услышав разговор между князьями, он заметил:

— Однако не дело, когда мысли мужей заняты поведением дерзкой девчонки.

— Верно, — сказал Гостомысл, —- по случаю встречи надо было бы устроить пир, но вот беда, ночью мы собрались выходить в поход.

— Ты с кем-то собрался воевать? — спросил князь Вяйнемяйнен.

— С разбойниками.

— Но разбойников же ты прогнал.

Гостомысл оглянулся, — вокруг стояли дружинники, с интересом слушавшие разговор князей, — и умышленно громко проговорил:

— Разбойников-то мы прогнали из города, но дошли до меня слухи, что Готлиб остановился в истоках Невы и готовится снова напасть на город. Дело ожидается серьезное, потому что к Готлибу должна подойти помощь из Дании. Но так как они до сих пор не напали на нас, то, похоже, помощь к ним пока не подошла. Это и надо использовать, — изложил ситуацию Гостомысл.

Князь Вяйнемяйнен кивнул головой и рассудительно заметил:

— Врага надо бить, пока он еще не готов к войне.

Гостомысл вздохнул и тихо, так, чтобы никто не слышал, проговорил:

— Плохо, только что у меня дружина пока слабая. Старые-то дружинники разбежались, а новых мало. Да и нет у них опыта.

— Знаю я твою беду, — с сочувствием, так же тихо, проговорил князь Вяйнемяйнен, — новую дружину ты соберешь не раньше чем через год.

— А воевать надо сейчас, — сказал Гостомысл.

— Так, может, данов встретить в городе? За крепостными стенами малыми силами лучше обороняться, — сказал князь Вяйнемяйнен.

— Лучше. Но есть одна проблема.

— И какая же?

— Городские старшины не хотят меня иметь князем.

— Как это не хотят? Ты князь не по выбору старшин, а по рождению. Твои предки привели в эти края славян. Ты вождь племени, а не города, поэтому городские старшины не могут решать, быть ли тебе князем или не быть! — возмущенно проговорил князь Вяйнемяйнен.

— Мой отец был силен, но он не успел передать мне свою дружину и власть. Узнав, что дружинники отца ушли от меня, городские старшины решили, что настало время, когда они могут решать, кому быть их князем. Они поставили мне условия.

Князь Вяйнемяйнен вскинул голову.

— Какие еще могут быть условия?

— Я и моя дружина не можем судить горожан. Судить горожан должны избранные горожанами судьи. Я не могу собирать дань напрямую с горожан. Городские старшины сами будут собирать с горожан дань и отдавать мне положенную долю. Мне и моим дружинникам запрещается приобретать в собственность землю. И, наконец, я должен согласился с их правом приглашать себе князя, какого пожелают, а также изгонять князя, если он станет им неугоден.

— Это нарушение старых родовых обычаев! — с негодованием проговорил князь Вяйнемяйнен. — Неужели ты дал такое обещание?

— Собиралось вече, мои сторонники склонили народ на мою сторону. Требуемых старшинами обещаний прилюдно я не дал. Но старшины не унимаются. Бывший городской голова Богдан тому зачинщик.

— Проклятый хорек! — выругался князь Вяйнемяйнен.

— Но многие старшины колеблются, вот я и рассудил, — чтобы склонить старшин на свою сторону, я должен показать, что могу побеждать врага.

— Правильно, — сказал князь Вяйнемяйнен, — победа — лучший довод в свою пользу.

— Но в душе у меня большие сомнения, — признался Гостомысл. — Я могу погибнуть. Смерти я не боюсь, но детей у меня нет. Я не хочу, чтобы на мне прервался род словенских князей.

— Так уж случилось, что у меня не осталось сыновей, поэтому надежда на продолжение рода только на тебя и Кюллюкки. Гостомысл, ты мой зять. Дети твои и моей дочери будут моими внуками и продолжением моего рода. Кюллюкки здоровая девушка, а дурь из ее головы быстро выветрится. У вас обязательно будет много детей. Поэтому я обязан помочь тебе, — решительно сказал князь Вяйнемяйнен и встал, — пошли, объявим всем, что мы идем на врага вместе.

— Пошли, — сказал Гостомысл и поднялся.

На его лице сияла радость. Пусть дружина карельского князя и не была сильной, однако сообща две дружины могли победить многочисленного врага.

Князь Вяйнемяйнен придержал его за локоть и шепнул:

— Но лучше было бы, если бы зачинщики смуты вдруг умерли.

Гостомысл покраснел, — князь Вяйнемяйнен угадал его мысли, — но ничего не ответил.

Высказанное вслух слово имеет свойство становиться известным всем, — и если кто-либо из городских старшин узнает, что Гостомысл хотя бы намеком допускает убийство кого-либо из них, то они точно прогонят его из города.

Поэтому Гостомысл осторожничал.

Глава 27

После разговора с командирами отрядов Готлиб не смог уснуть. Он лежал на толстом ковре, постеленном на ворох мягкого елового лапника, и, как завороженный, смотрел на огонек в очаге из камней, выложенных посредине шатра.

Дрова в очаге давно прогорели, и теперь на их месте лежало черное пятно с мерцающими красными прожилками, похожими на извивающихся змей. Слабый огонек пробивался сквозь прожилки, на несколько секунд ярко освещал внутренности шатра, затем, словно испуганный сурок, нырял в горячую черноту

В очаг следовало было подбросить дров, но в шатре было тепло, а одиночество было приятно, точно сладкий сон, и Готлибу не хотелось, чтобы его беспокоили.

Обычно вечера Готлиб проводил вместе с Харальдом, который был его верным другом. Но сейчас Харальд куда-то пропал, и на сердце Готлиба от этого чувствовалась странная гнетущая тяжесть.