Джон Рид - Восставшая Мексика Страница 20

Глава V

Похороны Авраама Гонсалеса

Вилья ненавидит всякие пышные и ненужные церемонии, и поэтому любое его публичное выступление производит сильное впечатление. Он обладает необыкновенной способностью выражать чувства народных масс. В феврале, в день первой годовщины убийства федералистами губернатора Авраама Гонсалеса в каньоне Бачимба, Вилья отдал приказ устроить погребальную церемонию в городе Чиуауа. Два поезда с армейскими офицерами, консулами и представителями иностранной колонии должны были отбыть из Чиуауа рано утром, чтобы привезти тело убитого губернатора, покоившееся под грубым деревянным крестом в пустыне. Вилья отдал распоряжение майору Фиерро, своему директору железных дорог, приготовить поезда, но Фиерро напился и совершенно забыл о приказе, так что, когда на следующее утро на станцию прибыл Вилья со своим блестящим штабом, единственным поездом там оказался обыкновенный пассажирский поезд, через несколько минут отходивший в Хуарес. Вилья на ходу вскочил на паровоз и заставил машиниста подать состав обратно. Затем он сам прошел по вагонам, приказал пассажирам выйти, а поезд направил в Бачимбу. Как только поезд отошел, Вилья вызвал к себе Фиерро, сместил его с должности директора железных дорог и на его место назначил Кальсадо, которому приказал немедленно отправиться в Чиуауа и ко времени его возвращения узнать все, что полагается знать о железных дорогах.

В Бачимбе Вилья безмолвно стоял перед могилой, слезы текли у него по щекам. Гонсалес был его близким другом. Десять тысяч человек, несмотря на духоту и пыль, ожидали на вокзале Чиуауа траурный поезд и, когда он прибыл, со слезами на глазах провожали покойника по узким улицам. Вилья шел впереди воинских частей, рядом с катафалком. Ему был подай автомобиль, но он сердито отказался сесть в него и упрямо брел по пыли, потупив глаза в землю.

Вечером в «Театре Героев», до отказа набитом впечатлительными пеонами и их женами, состоялась velada. Кольцо лож блестело парадными мундирами офицеров, а выше все пять балконов были забиты оборванной беднотой. Velada – самобытный мексиканский обычай. Сперва произносится речь, кто-нибудь играет на рояле, потом новая речь, за которой следует патриотическая песня, исполняемая пискливым хором робеющих школьниц-индианок, затем опять речь и соло из «Трубадура» в исполнении жены какого-нибудь чиновника, потом еще речь, и так не менее пяти часов. Всякий раз, когда хоронят: какое-нибудь видное лицо, во время национальных праздников в честь годовщины вступления на пост президента или еще по какому-нибудь подобному же поводу обязательно устраивается velada. Это наиболее принятый и торжественный способ отмечать важные события.

Вилья сидел в левой литерной ложе и руководил всей процедурой, позванивая колокольчиком. Сцена была великолепна в своем безобразии: черные траурные полотнища, огромные букеты искусственных цветов, отвратительные раскрашенные фотографии Мадеро, Пиньо Суареса и самого убитого губернатора, а также красные, белые и зеленые электрические лампы. И где-то внизу подо всем этим стоял маленький черный ящик, в котором покоились останки Авраама Гонсалеса.

Velada, неторопливая и утомительная, шла своим чередом около двух часов. Местные ораторы, смущаемые обращенными на них тысячами глаз, декламировали приличные случаю пышные кастильские фразы, маленькие девочки, переминаясь с ноги на ногу, убили «Прощание» Тости. Вилья сидел, устремив взгляд на черный гроб, не шевелясь и не произнося ни слова. Когда было нужно, он машинально звонил в колокольчик, но в конце концов он ее выдержал. Когда какой-то тучный мексиканец огромного роста исполнял на рояле «Ларго» Генделя, Вилья вдруг вскочил, перекинул ногу через барьер ложи, спрыгнул на сцену, опустился на колени и поднял гроб. Генделевский «Ларго» смущенно смолк. Театр онемел, парализованный удивлением. Нежно, словно мать ребенка, обнимая черный гроб, не глядя ни на кого, Вилья направился по ступенькам в проход театра. Все зрители, как по уговору, встали и, когда Вилья вышел на площадь, безмолвно доследовали за ним. Стуча волочившейся по земле саблей, он прошел между шеренгами ожидавших снаружи солдат л направился к губернаторскому дворцу, где и поставил гроб на приготовленный для него усыпанный цветами стол в приемном зале. Было постановлено, что четыре генерала по очереди будут нести у гроба почетный караул, каждый по два часа. Свечи бросали слабый свет на стол, освещая лишь небольшой круг; весь остальной зал тонул во мраке. Двери были забиты безмолвной толпой, слышно было лишь дыхание множества людей. Вилья отстегнул саблю и швырнул в угол, она с лязгом упала на пол. Затем он взял со стола свою винтовку и первым встал в почетный караул.

Глава VI

Вилья и Карранса

Для тех, кто не знает Вилью, покажется невероятным, что этот замечательный человек, в течение трех лет из провинциального бандита ставший первым лицом в Мексике, не испытывает ни малейшего желания стать президентом. Но это находится в полном соответствии с простотой его характера. Когда его спросили об этом, он ответил с присущей ему прямолинейностью, не вдаваясь в рассуждения, может или не может он быть президентом.

– Я солдат, а не государственный деятель, – сказал он. – Я недостаточно образован, чтобы быть президентом. Я научился читать и писать только два года назад. Разве я сумею, никогда нигде не учившись, разговаривать с иностранными послами и образованными господами в парламенте? Плохо придется Мексике, если во главе ее правительства станет необразованный человек. Я никогда не займу поста, для которого не гожусь. Даже если бы мой jefe (Карранса), все приказы которого я всегда в точности выполнял и буду выполнять, приказал мне стать президентом или губернатором, я и то отказался бы.

От имени моей газеты мне пришлось задать ему этот вопрос раз пять или шесть. Наконец он вышел из себя:

– Я вам без конца повторял, что никогда не буду президентом. Может быть, газеты хотят поссорить меня с моим jefe? Запомните, я в последний раз отвечаю на этот вопрос. Следующего корреспондента, который меня об этом спросит, я прикажу отшлепать и выслать из пределов Мексики.

В течение нескольких дней после этого он шутливо ругал chatito (курносого), который приставал к нему с вопросом, хочет или не хочет он быть президентом. Такал мысль ему казалась потешной. Каждый раз, когда я приходил к нему после этого, он неизменно спрашивал меня в конце беседы:

– А разве сегодня вы не спросите меня, хочу или по хочу я быть президентом?

Вилья всегда называет Каррансу «мой jefe» и безоговорочно повинуется малейшему приказу «первого вождя революции». Его преданность Каррансе граничит с упрямством. Он видит в Каррансе воплощение всех идеалов революции, хотя многие его советники пытались втолковать ему, что Карранса – по преимуществу аристократ и сторонник реформ, а народ борется не за простые реформы.

В политической программе Каррансы, сформулированной в Гваделупском плане, тщательно обойден вопрос разделения земли, если не считать неопределенного подтверждения выдвинутого Мадеро плана Сан-Луис-Потоси, и вполне очевидно, что Карранса не намерен отстаивать передачу земли народу, пока не будет назначен временным президентом, да и тогда он начнет действовать с большой осторожностью. А пока он предоставил земельный вопрос на усмотрение Вильи, равно как и другие частности проведения революции на севере. Но Вилья, сам пеон, как и все пеоны, безотчетно чувствовал, что главная причина революции – земля, и он начал действовать с характер-рой для него прямотой и поспешностью. Тотчас же после образования правительства в штате Чиуауа и назначения Чао временным губернатором он издал прокламацию, объявлявшую, что все население штата мужского пола получает из конфискованных поместий по шестьдесят два акра земли на душу и что эта земля ни под каким видом не подлежит отчуждению в течение десяти лет. В штате Дуваню Вилья разрешил земельный вопрос точно таким же образом, и нет сомнения, что он будет держаться этой политики и в других штатах по мере очищения их от федеральных гарнизонов.

Глава VII

Правила войны

Вилье пришлось также выработать свои собственные методы ведения войны, ибо он никогда не имел возможности познакомиться с общепринятой военной стратегией. В этом отношении он, несомненно, величайший полководец, которого когда-либо видела Мексика. Его военная тактика удивительно напоминает тактику Наполеона. Тайна, быстрота передвижения, приноравливание своих планов к характеру страны и солдат, близость к рядовым и умение убедить противника в непобедимости своей армии и в том, что его жизнь заколдована, – вот что характеризует Вилью-полководца. Он совершенно незнаком с общепринятыми европейскими понятиями стратегии и дисциплины. Одна из слабых сторон мексиканской федеральной армии заключается в том, что ее офицеры до мозга костей пропитаны европейской военной теорией. Мексиканский солдат по своему духовному складу все еще воин конца восемнадцатого века. Он прежде всего свободный, своевольный партизан. Бюрократические формальности просто-напросто парализуют военную машину. Когда армия Вильи идет в бой, ей не мешают такие вещи, как отдавание чести и строгое чинопочитание, тригонометрические вычисления траекторий снарядов, теория о процентном отношении попаданий на тысячу выстрелов, распределение функций кавалерии, пехоты и артиллерии и строжайшее подчинение ничего не объясняющему командованию. Армия Вильи напоминает оборванную республиканскую армию французов, которую Наполеон повел в Италию. Сам Вилья, конечно, тоже мало разбирается во всей этой военной премудрости. Но он прекрасно понимает, что солдат-партизан нельзя слепо гнать в бой стройными рядами, что солдаты, сражающиеся каждый по-своему и по своей собственной воле, проявляют гораздо больше храбрости, чем засевшие в траншеях стрелки, которых офицеры бьют ножнами, чтобы они вовремя давали залпы. А когда бой особенно горяч, когда оборванная толпа разъяренных смуглых солдат с гранатами и винтовками в руках мчится под градом пуль по улицам только что взятого города, тогда Вилья с ними и дерется, как рядовой боец.