Виктор Вучетич - Сиреневый сад Страница 20

– Сивачев? – протянул Сибирцев. – Каков он из себя, напомните.

Ротмистр натянуто улыбнулся одними губами.

– Каков? – повторил он. – То-то и оно, что никаков. Рост средний, черты лица правиль-

ные, глаза серые. Подпоручик… Впрочем, я готов его предъявить вам очно.

– Если это необходимо… – Сибирцев вздохнул. – Но в чем должна заключаться моя миссия? Опознать и все? Или еще что-нибудь?

– Главная неприятность в том, Мишель, что в числе людей, которых он знает, он назвал и вашу фамилию.

– Ну какая ж это неприятность? – удивился Сибирцев. – Вполне вероятно, что по долгу своей службы этот ваш шифровальщик – так? – знает многих, в том числе, не исключено, и вас, и самого Григория Михайловича. Вы же понимаете, что такое штабная работа? Знать все и обо всех. К сожалению, немало народу по какой-то абсолютно для меня непонятной причине считают необходимым вмешиваться в сугубо ваши прерогативы. Вы не можете мне объяснить, почему? Что это, особая какая-то страсть или всеобщее помешательство на почве шпиономании?

– Возможно, вы правы, Мишель, – сухо заметил контрразведчик. – Но мне не хотелось бы углубляться в абстрактные рассуждения. Поставьте себя на мое место, и вы поймете, что поводов для беспокойства, если не сказать жестче, более чем достаточно.

– Согласен. Однако и вы, господин ротмистр, поставив себя на мое место, сочтете себя, мягко выражаясь, оскорбленным. Полагаю, что мой послужной список дает мне право так думать. Покойный адмирал…

– Оставим покойного.

– Есть немало других, включая нашего атамана, а также хорошо вам известного полковника Скипетрова. Я уж не говорю о Дмитрии Леонидовиче Хорвате, Вологодском, Путилове, Калмыкове, наконец. Вот видите, я называю вам самых разных людей, у которых вам нетрудно навести обо мне справки. И потом, почему я должен в чем-то оправдываться? – Сибирцев неприязненно смотрел на Кунгурова.

– Мне не оправдания нужны, Мишель, – примирительно сказал Кунгуров, видимо, названные фамилии произвели на него впечатление, – а ваша помощь. Вы меня неверно поняли.

– Помощь – другое дело, – сразу остыл Сибирцев. – Еще коньяку?

– С удовольствием, – буркнул Кунгуров, – только, с вашего позволения, не такими лошадиными дозами.

– Это как желаете, – рассмеялся Сибирцев.

Он откупорил новую бутылку и, налив себе полфужера, подвинул бутылку Кунгурову. Поднял свой фужер и, вертя его за ножку, стал рассматривать коньяк на свет.

– Вы бы не торопились, Мишель, – сказал Кунгуров, чувствуя, что Сибирцев может опьянеть.

– Нализаться? – усмехнулся Сибирцев. – А что еще прикажете делать, Николя?

– Вернемся к нашему разговору.

– Сухой вы человек, ротмистр, – вздохнул Сибирцев и отставил фужер. – Ну, слушаю вас.

– Мне нужно, чтобы вы вспомнили, где и когда встречались с Сивачевым и о чем могли говорить. Иными словами, какие сведения, если таковые были, мог он почерпнуть из ваших разговоров?

– Боюсь, что помощь моя будет невелика, – помолчав, сказал Сибирцев. – Ну, во-первых, я его, честно говоря, никак не вспомню… Хотя… Надо увидеть. А во-вторых… Что я мог выболтать? А черт его знает?… Полагаю, ничего достойного внимания. Мы ведь с вами, Николя, принадлежим к тому поколению, которое научили держать язык за зубами. Правда, при моем общительном характере… Нет, не думаю.

– Я мог бы вам предъявить этого Сивачева. Может быть, вспомните?

– Делайте как считаете нужным.

И они поехали в контрразведку.

Комната, куда они вошли с Кунгуровым, была полутемной, низкой и сырой. Свет, казалось, с трудом просачивался в узкое, забранное решеткой окно. Кунгуров повернул выключатель, и под потолком вспыхнула пыльная тусклая лампочка без абажура.

– Садитесь, Мишель. – Кунгуров показал на широкую скамью у стены. – Сейчас его приведут, и я вас оставлю на минутку. Постарайтесь вспомнить.

Посреди комнаты стояла привинченная к полу табуретка. На нее, вероятно, должен был сесть Яков. Обитая железом дверь с волчком. Оттуда Кунгуров будет наблюдать за ними Удобная позиция. Поэтому ни одного лишнего слова, ни одного неосторожного движения, ни одного жеста.

Послышались тяжелые шаги. Тягуче заскрипела дверь, и двое солдат ввели человека в истерзанной, окровавленной рубашке. Он сел на табуретку, держа руки за спиной. Солдаты вышли, закрыв за собой дверь.

Наступила тягостная до звона в ушах тишина. Скрипнула табуретка. Сибирцев услышал тяжелое, прерывистое дыхание арестованного. Ничто в этом человеке не напоминало Якова. Спутанные грязные волосы, опухшее от кровоподтеков лицо.

Двумя руками оттолкнувшись от скамьи, Сибирцев поднялся, шагнул ближе. Арестованный медленно поднял голову, и Сибирцев чуть не вскрикнул: он увидел почерневшие от боли Яшины глаза. В них было только тупое, покорное, животное равнодушие, и больше ничего. Никаких чувств. Яков бессмысленно посмотрел на Сибирцева, и голова его поникла. Сибирцев постоял еще мгновение и повернулся к двери. Она тотчас отворилась, и вошли солдаты. Один из них взял Якова за плечо, он послушно поднялся и, с трудом передвигая ноги, пошел из комнаты, не оборачиваясь и не поднимая головы.

Вошел Кунгуров, пытливо взглянул на Сибирцева.

– Узнали, Мишель?

– Ну и поработали вы… – Сибирцев сглотнул комок в горле. – Конечно, узнал.

– Служба, – пожал плечами Кунгуров. – Что скажете?

– Может быть, не здесь? – Сибирцев брезгливо огляделся.

– Не возражаю, – охотно подхватил контрразведчик. – Поднимемся ко мне.

В кабинете Кунгурова, безвкусно обставленном пышной мебелью, Сибирцев позволил себе слегка расслабиться. Слегка, ибо понимал, что сейчас начнется второй допрос. Он развалился, закинув ногу на ногу, в широком и низком кресле и после разрешающего кивка хозяина кабинета закурил. Кунгуров и сам вставил в угол рта папиросу, но не зажег ее, а подвинул пепельницу Сибирцеву.

– Дайте чего-нибудь выпить, – небрежно бросил Сибирцев.

Кунгуров тут же сделал какое-то непонятное движение рукой, и в кабинет вошел солдат. Кунгуров молча кивнул ему, и тот достал из шкафа точно такую же, как у Сибирцева, бутылку «Мартеля» и, откупорив ее, поставил на край широкого письменного стола вместе с двумя небольшими серебряными рюмочками. Кунгуров снова кивнул, и солдат вышел.

Сибирцев курил, пуская дым в лепной потолок.

– Прошу, Мишель, – пригласил Кунгуров, но тут же словно спохватился: – Виноват, виноват…

Он подошел к шкафу и достал из него фужер, взглянул на свет: чистый ли? – поставил рядом с рюмками, налил наполовину.

– Хозяин должен помнить привычки гостя, – и капнул себе в рюмку. – Прошу.

Сибирцев молчал, так же рассматривая потолок и чувствуя нетерпение контрразведчика.

– Кажется, я могу вам кое в чем помочь, – наконец сказал Сибирцев. – Не уверен, что это то, что вам нужно, но… Кто знает?… Помните, в прошлом декабре… нет уже в январе, когда примчался этот наш сумасшедший Скипетров, Григорий Михайлович готовил иркутскую акцию? Вы помните, по поводу нашего несчастного адмирала… Так вот. Я зашел к шифровальщикам и, если не ошибаюсь, говорил с ним, с Сивачевым, о скором наступлении… Он мне, кстати, казался вполне приличным человеком.

Сибирцев рассказывал контрразведчику об одной из секретных акций по спасению Колчака из Иркутской губчека. Она готовилась в строжайшей тайне, но именно поэтому была известна даже нижним чинам, никакого отношения к штабу не имеющим.

– Так вот, если Сивачев оттуда, – Сибирцев пальцем показал под свое кресло, – то я теперь понимаю, почему это дело с треском провалилось.

Кунгуров внимательно смотрел на Сибирцева и соображал, правду он говорит или валяет дурака. Но Сибирцев был серьезен и даже заметно удручен.

– Но почему именно с ним возник этот разговор? – спросил контрразведчик.

– Ах, Николя, – Сибирцев слабо махнул ладонью, – вы же понимаете… Видимо, я что-то сказал об адмирале, Сивачев посочувствовал. Вы прекрасно знаете о моем отношении к Александру Васильевичу… Я сказал, он посочувствовал. Сочувствие в наше время – единственное, что осталось из всех естественных человеческих проявлений. Падки мы на него. Думаю, поэтому. Впрочем, не помню. Хотя разговор такой, если не ошибаюсь, был.

Сибирцев достал из внутреннего кармана выигранные вчера у ротмистра часы и, щелкнув крышкой, посмотрел время.

– А что, – сказал он, пряча часы обратно, – не закатиться ли нам куда-нибудь позавтракать? Если вы, разумеется, свободны?

Кунгуров проследил за его движением.

– Вы с ним говорили о чем-нибудь?

– Я же сказал, – удивился Сибирцев.

– Нет, сейчас.

– Помилуйте, о чем?… Я даже не уверен, узнал ли он меня, так вы его обработали…

– Между прочим, – помедлив, словно решился Кунгуров, – это его часы.

– Как?

– Да-да, его. – Губы Кунгурова зло скривились. – Взяты при обыске.