Валентин Пикуль - Крейсера Страница 21

– Вы это к чему? – насторожился Стемман.

– К тому, что таблицы девиации на все компасы крейсера последний раз выверял я… Наверное, помните?

Стемман набулькал ему в стакан коньяку:

– Вам, мичман, обязательно хочется остаться в роли благородного подсудимого. Не надо. Прошу вас. Молчите. Никому ни слова. Если даже и сплоховали с девиацией, так тут, помимо вас, уже много скопилось виноватых… К черту все это!

Утром матросы вернулись на крейсер. Облегчая его, сняли многие тонны цепей с якорями, комендоры начали демонтаж носовой артиллерии, опустошили погреба от груза снарядов. Не забывая об угрозе с моря, люди следили за горизонтом. Частые рефракции в атмосфере рисовали мнимую опасность… В этих краях такое бывало: видели в океане города с заводскими трубами или эскадры кораблей, которых не существовало. Как раз в эти дни полиция Владивостока схватила подозрительного «манзу», в лохмотьях которого нашли японский вопросник. В числе многих вопросов к шпиону был и такой: «Крепко ли сидит на камнях „Богатырь“, есть ли у русских надежды на его спасение?» Выходит, японцы об аварии крейсера были извещены…

Но что они могли сделать сейчас? Да ничего не могли. После «черного дня» японского флота, потеряв множество кораблей, Того не мог ослабить себя у Порт-Артура, чтобы усиливать эскадру Камимуры для набега на Владивосток. В другое время самураи, конечно, не упустили бы случая разделаться с «Богатырем», который превратился в беззащитную мишень, лишенную главного фактора обороны – движения. Только потому русские инженеры и моряки спасали крейсер в спокойной, деловой обстановке. Но все же иногда поглядывали на горизонт океана, пронизанный чудовищными призраками рефракции…

8 мая Иессен велел людям передохнуть, побриться:

– Прибывает поезд с адмиралами Скрыдловым и Безобразовым, надо же встретить новых командующих честь честью…

Адмиральский флаг был перенесен им на «Россию».

………………………………………………………………………………………

Через всю страну – в одном вагоне – ехали два вице-адмирала, оба бородатые, оба заслуженные: Николай Илларионович Скрыдлов, командующий флотом Тихого океана, и Петр Алексеевич Безобразов, должный командовать 1-й Тихоокеанской эскадрой (2-ю эскадру формировал тем временем на Балтике приснопамятный Зиновий Рожественский). Ехали долго…

За Байкалом адмиралы пересели в экспресс КВЖД, но, не доезжая до Харбина, были остановлены известием, что Порт-Артур уже отрезан, сообщения с ним нет. Наместник квартировал в Мукдене, видеть адмиралов он не пожелал. Явно огорченные оскорбительным невниманием наместника, адмиралы катили по рельсам дальше. Ужиная перед сном, беседовали о Порт-Артуре, который уже стал капканом для русской эскадры. Скрыдлов всегда считал непростительной ошибкой арендование Порт-Артура, ему было жаль миллионов, что бухнули на устройство города Дальний (называемый моряками «Лишний» или даже «Вредный»).

– Мы имели, и мы имеем, – утверждал Скрыдлов, – одну лишь базу на Дальнем Востоке – это Владивосток, и потому глупо было оставлять его в небрежении для базирования одних крейсеров. В результате… чего не закусываешь, Петр Алексеич?

– Да все тошно. И настроение… дрянь!

– В результате я, командующий флотом, отрезан от флота тысячами миль, а ты, Петр Алексеич, только во сне и увидишь ту могучую эскадру, которой тебя назначили командовать…

Отчасти критика Порт-Артура в устах Скрыдлова звучала весомо. Англичане, прежде чем присвоить себе Вэйхайвэй, убедились в непригодности Порт-Артура для стоянки флота и не стали возражать против занятия его русскими. Гавань там – как западня, выходы из нее мелководны, поэтому броненосцы эскадры Витгефта могли выползать в открытое море лишь в недолгие моменты наивысшей точки прилива.

– Витгефту, – говорил Скрыдлов, – приходится оперативные планы сочетать с амплитудой колебаний уровня моря. Конечно, англичане не дураки: возьми, убоже, что нам негоже. А мы-то, сиволапые, и обрадовались! Давай таскать туда мешки с барахлом своим. Иные-то даже дома в Порт-Артуре построили! Библиотеки да рояли из Питера потащили. Театр завели… с цыганами! Теперь танцы-шманцы кончились. Одни пузыри остались…

Утром адмиралы проснулись.

– Где мы уже? – спросил Безобразов.

Скрыдлов бывал в этих отпетых краях и, глянув в окно, где мелькали дачи и огороды, крепко зевнул:

– Седанку проехали. Сейчас разъезд – и город…

На вокзале Владивостока адмиралы обозрели громадную рекламу папиросной фабрики «Дарлинг». Джентльмен с красоткой выпускали клубы дыма, а внизу были стихи: «С тех пор как „Дарлинг“ я курю, тебя безумно я люблю. 10 шт. – 20 коп.».

– И д и о т ы, – точно реагировали адмиралы.

На перроне их встречали городские власти, чины комендантского правления, начальник порта адмирал Гаупт, были и дамы, без которых нигде немыслима нормальная жизнь человеческая.

Скрыдлов сразу же высмотрел Иессена:

– На сколько футов рассадили днище «Богатыря»?

– На сто шестьдесят, считая от носа.

– При Петре Великом вам отрубили бы голову.

– Знаю! – браво отвечал Иессен.

– Что мне толку от ваших знаний… крейсера-то нет! Было четыре, а стало три. Теперь на три ваших крейсера из Петербурга прислали двух заслуженных адмиралов. Считая и вашу персону, на каждый крейсер – по одному адмиралу. Шуточка?

Безобразов тем временем уже «вставлял фитиль» начальнику порта Гаупту – из-за неразберихи с калибром сна–рядов.

– Вы доносили об этом безобразии в Адмиралтейство?

– Так точно. Докладывал.

– Сколько раз?

– Не помню. Кажется, раза четыре.

– Четыре? А почему не каждый день? Почему не сто, почему не тысячу раз? Или вы первый день на свете живете? Или пятаков на телеграммы пожалели? Жаль, что здесь дамы… я бы сказал вам!

Среди ублажавших начальство своим присутствием, конечно, был и мичман Игорь Житецкий, выдающийся кандидат в мужья Виечки Парчевской. Вестимо, что мичман – птичка невелика, вроде уличного воробья, но бдительный орел Скрыдлов все же высмотрел его ничтожную личность в своем окружении:

– Представьтесь. Кто вы такой?

– Бывший адъютант адмирала Рейценштейна…

На свою беду, Житецкий был с папиросой фирмы «Дарлинг», украшенной золотым ободком, как обручальным кольцом.

– А почему вы курите в присутствии адмиралов?

– Я думал, на свежем воздухе можно…

Николай Илларионович неожиданно рассвирепел:

– Свежий воздух… да с чего вы это взяли? Там, где собрались сразу три адмирала, разве может быть свежий воздух? Прежде чем говорить, вы думайте, что говорите…

Окруженные дамами, воркующими, как голубицы, адмиралы последовали к коляскам в строжайшем кильватере: сначала шел командующий флотом Скрыдлов, за ним командующий эскадрой Безобразов, потом и несчастный Иессен, флаг которого еще развевался над крейсером «Россия». Житецкий проводил их отдаванием чести, думая, что его карьера при штабе рухнула. При этом он мысленно облобызал нежный образ Рейценштейна: «Вот душа был человек! Обещал даже орден Станислава выхлопотать…» Но тут Житецкий заметил в конце свиты адмиралов некоего капитана 2-го ранга, который держался осанисто, будто академик, случайно попавший в общество жалких дилетантов. Узнать его нетрудно – это был Николай Лаврентьевич Кладо.

Житецкий представился Кладо и сказал:

– Уже читали… т р у д ы ваши. Следили за вашими труда–ми. Очень много нового. Такого, что заставляет задуматься каждого честного патриота. Тем более флотского офи–цера…

Кладо был радостно изумлен, что здесь же, еще на перроне вокзала Владивостока, ему довелось встретить своего читателя. Каждому ведь лестно знать, что у него «труды» имеются! Теперь из своего читателя оставалось сделать еще и своего человека.

– Возьмите у меня чемодан, – распорядился Кладо.

Житецкий охотно подхватил поклажу. Он тащил чемодан начальства с таким упоением, с каким мичман Панафидин таскал на своем горбу волшебную виолончель работы Гварнери.

– Тяжело… Что у вас там, Николай Лаврентьевич?

– Т р у д ы, – важно отвечал Кладо, не оборачиваясь.

………………………………………………………………………………………

Вы помните, что японцы в знак памяти адмирала Макарова устроили траурную церемонию. Их шествие по улицам с фонариками было добровольным. Но теперь, дабы восславить битву при Тюренчене и блокаду Порт-Артура, была устроена официальная манифестация с участием 150 000 человек. Этот праздник в Токио устроила полиция, посаженная на лошадей.

«Лошади, напуганные громом холостой пальбы, криками „банзай“ и ракетной шумихой, вставали на дыбы, бросались в толпу и разбивали черепа». Громадная толпа была оттеснена и сброшена в старинный ров подле дворца Сегунов, а в узких воротах древней стены, ограждавшей дворец, людей стиснули так плотно, что ворота стали красными от крови раздавленных. Эта японская «Ходынка» стоила жителям Токио немалых жертв, больницы переполнились изувеченными. Пресса обвиняла полицию за ее неумение управлять лошадьми, а полиция призывала население засыпать ров… Чем закончился этот спор, я не знаю.