Борис Тумасов - Усобники Страница 21

Не принял Новгород великого князя, отказался признать его. Озлобился Дмитрий: на кого ему опору держать? Андрей к Тохте отправился, и хотя не дал ему хан ярлык, но Русь разорил. Как ему, Дмитрию, власть сохранить?

И мысль, что ни день, все назойливее в голову лезла. Ныне два хана в Орде. Тохту, слухи есть, породил хан Ногай. Из небытия создал, в ханы возвел. Ногая теперь сам Тохта опасается. А что, ежели Ногаю поклониться?

Сошлись бояре из старшей дружины в хоромах княжеских в Переяславле-Залесском. Знали, зачем званы. Надобно совет Дмитрию подать, как поступить. Великий князь на бояр с надеждой смотрит: что они скажут, как приговорят. И за всех высказывался воевода Ростислав:

— Князь Дмитрий Александрович! Мы не год служим тебе и вместе с тобой Русь берегли. Могли ль укрыться от нас козни брата твоего, князя городецкого? И в том, что он навел на нас татар, его происки. Доколе терпеть? В поисках великого княжения успокоится ли он? Ноне ушли ордынцы, не сел Андрей на владимирский стол, но кто ведает, найдет ли он покой? Нет, княже, наш тебе сказ: отправляйся к хану Ногаю, заручись поддержкой Орды Ногайской…

Дмитрий кивнул согласно:

— Андрею ума-разума набраться бы, а не стола великого искать. — Чуть повременив, заметил: — Кабы писал я хроники, страницы гневом бы полнились. Сколь зла творил Андрей! Только ли мне — люду нашему!

Когда березы стояли в самом соку и в чащах ночами свистели соловьи, из Переяславля-Залесского выехала дружина. Три десятка гридней сопровождали князя Дмитрия. Подобно Андрею, обозом великий князь себя не отягощал, всю кладь везли на вьючных лошадях. Первое время остерегались людей городецкого князя: в пути всякое могло случиться.

Дорога пролегала землями княжества Смоленского, миновали городки Дмитров и Можайск, Козельск и Трубчевск. Эти городки крепко стояли на пути хана Батыя.

День ото дня все дальше удалялись гридни от Переяславля-Залесского. Лесные места сменялись лесостепью, а однажды как-то незаметно Дмитрий обнаружил, что уже началась черноморская степь с ее буйными травами.

Теперь они поехали не торопясь, делая ночные остановки и давая отдых коням. Степь еще не томилась от безводья и жары, напоминала огромный пестрый ковер. Левобережная окраина некогда могучей Киевской Руси, измордованная частыми набегами степняков, ныне страшила безлюдьем, разрушением могучего стольного города Киева. Стоило ордам Батыя дважды пройтись здесь, и от прежде цветущего города остались лишь развалины.

Дмитрий слышал о Киеве многое, знал о его князьях, о том, как родилась на Днепре и его притоках христианская вера, о крещении Руси.

Местами дорога, какой ехал князь с дружиной, жалась к Днепру. Оттуда вечерами тянуло свежестью. То был древний славянский путь из варяг в греки, путь гостей торговых, путь воинов.

На десятые сутки услышали князь и гридни грозный рык: то подавали голоса хищные днепровские пороги. За ними начинались кочевья Ногайской Орды.

Ковыльная причерноморская степь. Где ей начало, где край? Когда Дмитрий с дружиной оказались в степи, они были подобны зеленому океану. Нередко травы скрывали конного, и мелькала только голова человека, да иногда из зеленой пучины вдруг выносился на взлобок табун диких лошадей, тарпанов, или выбиралось стадо животных.

Степи тысячелетиями служили приютом многим кочевникам. Ставили в причерноморских степях свои вежи скифы и сарматы, жили здесь легендарные амазонки, побывали готы и свирепые гунны, тревожили днепровских славян печенеги и половцы. А когда из азиатских глубин выкатились многочисленные орды воинственных племен, опытной рукой великого Чингисхана объединенные в единый народ татар, степи стали их родным домом, а внук Чингиса Батый, покоритель Руси, на степных просторах и в низовьях Волги создал целую могущественную державу.

Многие языки слышала степь, многие народы повидала. И каждый из них оставлял в причерноморских степях свои памятники, седые курганы. Малые и большие, поросшие и с залысинами, они немо повествовали о прежних обитателях этого благодатного и тревожного края земли…

На вершинах могил восседали всевидящие, чуткие степные орлы, тяжело взлетали коршуны, а в сини неба пели жаворонки.

Проезжая степью, Дмитрий думал не о далеких племенах и народах, живших некогда здесь, а о Ногайской Орде, о хане Ногае. Как-то встретит он русского князя, который не в столицу Золотой Орды отправился за поддержкой, а к всесильному хану?..

О том, что русский князь держит путь к главному становищу Ногая, тому давно известно. Безлюдная с виду степь имела глаза и уши. Едва копыта княжеского коня подмяли степную траву, как к Ногаю уже поскакали с донесениями зоркие лазутчики.

Знал об этом и князь Дмитрий, а потому давно высматривал ордынские становища, вежи, дымки костров, таборы. Не знал одного великий князь: получив известие о нем, Ногай усмехнулся и, позвав мурзу Курбана, сказал:

— Ты, мурза, встретишь конязя урусов. Он будет жить в дальней юрте, а когда я захочу, ты приведешь его.

Зевнув и почесав живот, хан промолвил:

— Урусы власть делят. Хе! Городецкий конязь у Телебуга милости выпрашивал, а Тохта его, как собаку, пнул. Конязь Димитрий ко мне на брюхе приполз. Знаю, о чем плакаться будет… Дети храброго Искандера, однако, не волки — шакалы: падалью довольствуются…

Во времена Берке-хана на берегу притока Итиля, Ахтубе, восточные каменотесы возвели дворец. И был он легким, словно парил в небе. Но Ногай не любил дворец, где дуют ветры и несутся пески. А еще он презирал дворец, где плетутся интриги, а жизнь и смерть зависят от ханского настроения.

Потому, объявив себя ханом Ногайской Орды, он не возводит дворцов и живет в степи. Ему ставят шатры там, где он захочет, и Ногай видит на много верст юрты и кибитки своих соплеменников.

Неисчислимые табуны Ногая пасутся от уделов русских княжеств до вод моря Черного и от гор Угорских до кочевий Золотой Орды…

Горят костры ногайских становищ, и их дымы стелются по степи. Хан любит этот горьковатый кизячный запах, он напоминает ему голодное детство и его многочисленный нищий род.

Прикроет Ногай глаза, и видится ему крытая войлочная кибитка, где войлок прохудился и через дыры смотрится небо, а в дождь льет вода. Мальчишкой высунется он из кибитки, поглядит на отца, трусившего на мохнатой лошаденке с вислым брюхом. Отец гонит трех жеребых кобылиц. Это и весь табун Ногая. Когда кобылы ожеребятся, мать напоит Ногая кобыльим молоком и будет сбивать в бурдюке кумыс.

Но то было далекое прошлое. Теперь он самый богатый и самый могущественный хан, потому как много лет был непобедимым военачальником и во всех походах водил тумены Орды…

Великий хан принимал смиренно склонившегося перед ним владимирского князя Дмитрия. Хан сидел на высоких кожаных подушках в окружении мурз и темников.

Посреди белого шатра стояла чаша с горячей вареной молодой кониной и бурдюк с кумысом. Сподвижники хана молча пили кумыс, жадно рвали зубами мясо и тыльной стороной ладони или рукавами вытирали сальные губы. Чавкали дружно, когда, откинув полог шатра, в него вступил русский князь.

Дмитрий поклонился Ногаю, все перестали есть, уставились на князя.

— Здрав будь, великий хан, и вы, его сподвижники, — сказал Дмитрий. — Справедливости пришел я искать у тебя, могучий хан.

Ни один мускул не дрогнул на лице Ногая, он повел рукой, проговорил:

— Садись, конязь Димитрий, ты мой гость. Я гостя люблю. Ты проделал длинный путь и привез мне дорогие подарки. Я видел их. Эти меха будут греть меня снежной зимой. Теперь я хочу, чтобы ты поел с моими верными темниками и мурзами.

Поджимая калачиком ноги, князь сел. Ему налили в чашу кумыс, протянули кусок мяса. Дмитрий пил кислый, отдающий резким запахом кумыс и чувствовал на себе взгляды татар. Потом он ел мясо, и Ногай одобрительно покачивал головой. А вокруг все жадно ели, причмокивали, сыто отрыгивали.

Так тянулось долго. Дмитрию это время показалось вечностью. Но вот Ногай спросил, и все дружно перестали жевать:

— Что привело тебя, конязь, ко мне?

И глаза-щелочки хана вперились в Дмитрия.

От неожиданности он вздрогнул. Однако тут же ответил:

— Справедливости твоей ищу, мудрый хан. Орда твоя несметна, а сам ты подобен библейскому Соломону. Брат мой, городецкий князь, несправедливостью живет, великого стола ищет и на хана Тохту расчет держит. Он на Русь орду навел.

При имени Тохты Ногай поморщился:

— Хе, конязь Андрей нарушил закон Ясы. Не ему, а тебе, конязь Димитрий, конязь Искандер дал Владимир. Городецкий конязь, сын Искандера, против воли отца поступил и за это достоин наказания. — Неожиданно он хитро посмотрел на Дмитрия, и его губы скривились в усмешке: — Отчего вы, дети Искандера, грызетесь, подобно лютым псам?