Михаил Загоскин - Аскольдова могила Страница 21

– Ах, Всеслав, Всеслав! – сказала Надежда. – Душа твоя жаждет постигнуть славу господа нашего, но тебя смущает враг божий. Я простая, неразумная девушка: не мне состязаться с тобою о законе нашем; я умею только любить и верить. Вот если бы ты побеседовал с отцом моим…

– Да, Надежда, я желаю узнать твоего родителя, и если он захочет назвать меня своим сыном…

– Чу! Что это такое? – прервала девушка. – Не зверь ли какой?

В близком расстоянии послышался необычайный шорох; какой-то гул раздался по лесу; с треском ломались сучья, и мелкий лес, раздаваясь направо и налево, заколебался, как в сильную бурю.

– Не бойся, Надежда: мой меч со мною! – сказал Всеслав, вынимая его из ножен.

– Посмотри, посмотри! – шепнула девушка, указывая на опушку леса.

С левой стороны, шагах в двадцати от них, показался из-за кустов огромной величины медведь; наклонив к земле свою косматую голову, он стонал жалобным голосом, ревел и старался вырвать лапами длинную стрелу, которою пробита была его шея. Всеслав, обнажив меч, бросился к нему навстречу; но зверь, не дожидаясь его, побежал вкось через поляну и скрылся в противоположном лесу.

– Надежда!.. Надежда! – раздался в то же время с правой стороны громкий голос.

– Это отец мой! – вскричала с ужасом девушка. – Ах, Всеслав, беги, спеши к нему на помощь!

Но прежде чем Всеслав добежал до опушки леса, седой старик, весьма просто одетый, вышел на поляну. Надежда кинулась к нему на шею.

– Слава богу, – вскричала она, – ты не повстречался с медведем! Ах, как я испугалась!

– Я шел за тобою, – сказал старик, – и вдруг в пяти шагах от меня пробежал этот дикий зверь. О, как слаба еще моя вера! – прибавил он, обнимая Надежду. – Я забыл, что без воли божией и единый волос не утратится с главы твоей!.. Я испугался за тебя, дочь моя!

Всеслав, не замечаемый отцом Надежды, стоял подле него и смотрел с каким-то благоговением на величественный и вместе кроткий вид старца. Он был высокого роста; как лунь, седая борода его опускалась до самого пояса; глубокая мудрость изображалась на открытом челе его, ясном и спокойном, как тихие осенние небеса; а взор, исполненный доброты и простосердечия, казалось, высказывал все, что было на душе его.

– Я за себя не боялась, батюшка! – сказала Надежда, отвечая на ласки отца своего. – У меня был защитник.

– Защитник, – повторил старик, поглядывая вокруг себя. – Кто этот незнакомец? – продолжал он, увидя Всеслава.

– Его зовут Всеславом, – шепнула девушка.

– Надежда, – сказал строгим голосом старик, – ты знать его имя, а отец твой слышит о нем в первый раз!

– Не досадуй на дочь свою, добрый Алексей, – прервал Всеслав, поклонясь ласково старику, – она сама в первый раз сегодня говорила со мною.

– А успела уж узнать твое имя и объявить, как зовут ее отца!

– Не сердись, батюшка! – сказала девушка. – Если б ты знал, какой он добрый человек! Он приходил сюда один-одинехонек молиться на матушкиной могиле.

– Но разве он знал ее? – спросил с удивлением старик,

– Нет, – продолжала девушка, – он приходил сюда только для того, чтоб помолиться нашему богу

– Нашему богу?.. Я знаю всех христиан, а не помню, чтоб когда-нибудь видал этого юношу.

– Вот то-то и беда, что он язычник. Поговори с ним, батюшка, – так, может статься, и он сделается христианином.

– Да, Алексей, – сказал Всеслав, – дозволь мне иногда беседовать с тобою и с твоею прекрасною дочерью.

– С моею дочерью! – повторил старик, и приметное неудовольствие изобразилось на челе его. Он посмотрел молча на Надежду: весело и спокойно, как невинное дитя, кроткая девушка глядела на отца своего. Он улыбнулся и обратил на Всеслава свой недоверчивый и испытующий взгляд; их взоры встретились: благородный и откровенный вид юноши рассеял в одно мгновение все подозрения отца Надежды. Помолчав несколько времени, он спросил Всеслава:

– Какой нечаянный случай привел тебя на эту поляну, окруженную со всех сторон непроходимым лесом?

– В первый раз это случилось нечаянно, – отвечал Всеслав, – но после я приезжал сюда для того, чтоб увидеть дочь твою.

– Итак, ты сегодня не в первый раз ее видел? – спросил с приметным беспокойством старик.

– Я видел ее дней десять тому назад на этой же самой поляне, – продолжал Всеслав, – но сегодня в первый раз говорил с нею.

Старик снова призадумался.

– И ты желаешь, – сказал он наконец, устремив проницательный взгляд на юношу, – принять веру нашу?

– Нет, Алексей, я не хочу тебя обманывать: я отрок великокняжеский и не могу быть христианином.

– Дай мне свою руку, Всеслав! – сказал с приветливою улыбкою старик. – Я вижу, ты не обманщик, а честный и благородный юноша. Но скажи мне, если ты не хочешь быть христианином, так что за утеха тебе, отроку великокняжескому, вести знакомство и приязнь с простым дровосеком? Признайся, ты желаешь беседовать не со мною, а с моею дочерью?

– И с тобою, Алексей! Ты был некогда, так же как я, витязем, видел много знаменитых городов, людей иноземных…

– Как?.. Надежда, – прервал почти суровым голосом старик, – ты сказала ему?..

– Нет, батюшка, нет, – вскричала с робостью девушка, – я ему ничего не говорила, а только сказала, что ты был прежде воином!

– Не опасайся ничего, – продолжал Всеслав. – Если ты скрываешь свое истинное имя…

– Мое истинное имя Алексей, – прервал старик. – Это имя дано мне при втором моем рождении.

– При втором рождении? – повторил с удивлением юноша.

– Да, Всеслав. Ты не понимаешь меня; но скажи, как назовешь ты сам то мгновение, когда прозревший слепец увидит впервые свет, дотоле ему неизвестный? Не родился ли он снова? Не приучается ли он, как малое дитя, узнавать понемногу, что лазурный, беспредельный шатер, раскинутый над его главою, – это жилище господа бога нашего, наречено небесами; что рассыпанные по оным сверкающие искры, эти бесчисленные светильники, горящие пред престолом Всевышнего, именуются звездами; что это пламенное, неугасаемое горнило, льющее жизнь и свет на всю вселенную, называется солнцем? Скажи, не должно ли казаться этому слепцу, что он родился снова?

– Ах, Алексей, – вскричал с горестью юноша, – и я такой же точно слепец: и моя душа тоскует о свете!

– Полно, так ли, Всеслав? – прервал с улыбкою старик. – Не привыкла ли она к потемкам? Когда наше земное, скудельное тело обуяет лень, так ему и дневной свет не взмилится; ночью спи да прохлаждайся сколько хочешь, а днем надобно бодрствовать и работать. Ведь и душа-то наша подчас не лучше тела: как полюбится ей дремать в темноте, так не вдруг ее добудишься; да и будить-то надо с опасением: не в меру яркий свет не просветит, а разве ослепит ее. Послушай, Всеслав, ты, верно, устал и желаешь подкрепить себя пищею: ты привык пировать в чертогах княжеских, но если не погнушаешься нашей убогой трапезы, так милости прошу в мою хижину. Да не погневайся, молодец, – чем богаты, тем и рады.

Всеслав, приняв с благодарностью предложение Алексея, отвязал коня своего и, ведя его в поводу, пошел вместе с ним к опушке леса, которая опоясывала с полуденной стороны поляну. В то же самое время на противоположной стороне из-за деревьев показался человек необычайного роста, в пестрой рубашке, сверх которой накинуто было верхнее платье темного цвета. За его украшенным медными бляхами поясом заткнуто было несколько стрел; из-за широких плеч виднелся длинный лук, а в правой руке своей он держал наперевес толстую охотничью рогатину. Увидев Всеслава, который обернулся, чтоб сказать что-то Надежде, отставшей на несколько шагов позади, колоссальный незнакомец указал на него пальцем и спросил вполголоса:

– Это он?

– Да, он! – отвечал кто-то шепотом, и из-за густого орешника высунулось безобразное лицо прохожего, в котором читатели наши, вероятно, давно уже узнали служителя верховного жреца, Торопку Голована.

VII

Едва заметный след, по которому шел Всеслав с Алексеем и его дочерью, довел их в несколько минут до широкого оврага. Опустясь по узенькой тропинке на самое его дно, они пошли берегом небольшого ручья, который то терялся среди мелких кустов дикой черешни и колючего терновника, то появлялся снова; в одном месте, выступая из берегов своих, он разливался по низменному лугу; в другом, извиваясь посреди больших деревьев, подмывал длинные корни дупловатой ивы или журчал под тенью высокого клена. Дойдя до того места, где ручей, покидая русло свое и разливаясь во все стороны, составлял довольно обширный пруд, Алексей остановился.

– Вот моя хижина! – сказал он Всеславу, указывая на противоположный скат оврага, который в этом месте приличнее было бы назвать глубокою долиною.

Всеслав поднял глаза и увидел небольшую избушку, обнесенную высоким и крепким тыном. Тенистые липы осеняли ее с трех сторон; несколько повыше стояла другая хижина, гораздо менее первой; над ее кровлею возвышался деревянный крест, а внутри теплился слабый огонек. Перейдя через ручей по узкому мостику, настланному из необтесанных бревен, они начали потихоньку взбираться на противоположный скат оврага.