Александр Кравчук - Нерон Страница 21

Разумеется, император хотел, чтобы процедура открытия канала прошла безупречно и надолго сохранилась в человеческой памяти. Чтобы привлечь на торжества как можно больше зрителей, объявили о блестящем представлении: предполагалось показать настоящий бой судов на озере. Император и Нерон явились облаченными в пурпурные воинские плащи, Агриппина же в одеянии, сотканном из чисто золотых нитей.

Где-то неподалеку от императорской трибуны стоял Гай Плиний, дядя того Плиния, который полвека спустя будет так возмущаться чванством Палланта. Плинию было не более тридцати, но его уже отметили высокими воинскими званиями. Он отличался работоспособностью и широтой интересов. Его занимало все: техника и грамматика, история и медицина, национальные обычаи, чудеса природы, жизнь животных. Поэтому Плиний не мог не явиться к Фуцинскому озеру. Так же, как и прочие, он обратил внимание на платье Агриппины и не упустил случая сохранить для потомства упоминание о нем. Но более всего заинтересовал его сам канал. Плиний должным образом оценил грандиозность этого творения. Много лет спустя он писал: «Просто невозможно определить стоимость строительства и число трудившихся на нем. Размах земельных работ не в состоянии представить себе никто, кроме тех, кто сами это созерцали».

Плиний был прав. Строительство канала и ныне вызывает уважение, хотя оно и велось довольно примитивными орудиями труда. Не все, однако, сумели беспристрастно оценить грандиозность этого сооружения. Один историк, писавший полвека спустя после Плиния, а следовательно, современник Плиния Младшего, известный и поныне, едва упоминает о самом канале, однако долго и пространно рассуждает по поводу зрелища, которое придало блеск открытию канала. Речь идет о Таците. Основным принципом своих исторических работ он провозглашал полную беспристрастность и объективность. В действительности же факты деформировались им ловко и последовательно. Одним из средств, к каким прибегал Тацит, было умолчание или скупое упоминание о лицах ему несимпатичных либо акцентирование внимания на событиях и персонажах малозначительных. Клавдия Тацит не любил.

Правда, и зрелище, развернувшееся на озере, было запоминающимся.

Друг против друга стояли две флотилии — «Родос» и «Сицилия». Каждая насчитывала по нескольку десятков настоящих многорядных военных судов. Команды состояли из смертников, общим числом 19 тысяч человек! Чтобы воспрепятствовать их бегству, у берегов озера разместили большие плоты. На них в полном вооружении расположились когорты преторианцев и мощные машины для метания камней.

Обе флотилии приблизились к трибуне. Команды приветствовали властителя могучим криком:

— Да здравствует император! Идущие на смерть приветствуют тебя!

На что Клавдий заметил:

— Как сказать…

Реплика его имела свой смысл, ибо не все сражавшиеся должны были погибнуть, однако смертники превратно истолковали ее, как освобождение от кровопролития. Поэтому, когда был подан сигнал к бою, корабли устремились вперед, но вскоре разошлись в разные стороны, не причинив никому никакого вреда. Клавдий сорвался с места. Начал бегать по берегу, угрозами и просьбами призывая к настоящей битве. Наконец флотилии сошлись! Раздался треск сталкивающихся носовых частей и бортов, ломающихся весел, крики гибнущих людей.

Когда зрители насытились в конце концов созерцанием битвы и крови, уцелевшим была дарована жизнь.

Только тогда открыли запруду.

Через какое-то время оказалось, что канал не выполняет своей задачи, ибо в некоторых местах недостаточно глубок. Поэтому после проведения дополнительных работ в 53 году состоялось повторное его открытие, снова сопровождавшееся зрелищем. На этот раз созерцали бои гладиаторов, сражавшихся на больших деревянных помостах. После этого Клавдий приступил к пиршеству неподалеку от входа в русло канала. Неожиданно раздался ужасный грохот. Рухнула часть горного склона, подмытого водой. Пирующие с криком разбежались. В опасности оказался и сам император.

Агриппина воспользовалась испугом и недовольством мужа. Она нашла виновника: по ее мнению, им мог быть только Нарцисс. Ведь это он контролировал работы. Видимо, они выполнялись небрежно, были допущены злоупотребления, а государственные деньги пополнили доходы вольноотпущенника. Она прямо заявила:

— Склоны горы подмыло водой не случайно! Нарцисс намеревался замести следы плохой работы.

Подвергшись нападкам, тот не стал отмалчиваться, а принялся открыто упрекать Агриппину в чрезмерных амбициях и во вмешательстве в государственные дела, но как он мог бороться со столь энергичной, находчивой, не знающей пощады женщиной?

Нарцисс

Опасное свидетельство своего могущества Агриппина продемонстрировала и в следующем, 54 году. На этот раз ее восстановила против себя тетка Нерона, Домиция Лепида, та, у которой мальчик воспитывался в печальные годы после смерти отца и изгнания матери. Тогда Лепида не проявляла по отношению к нему особой заботы. Теперь, однако, когда звезда племянника поднималась все выше, она не жалела усилий, чтобы завоевать его благосклонность. Осыпала его подарками и лестью.

Агриппина не могла стерпеть, чтобы кто-то осмелился влиять на ее сына. Сестре своего первого мужа она нанесла разящий удар. Она обвинила Лепиду, что та пытается повредить ее здоровью с помощью магических заклятий и что своих рабов на юге Италии она не держит в повиновении, а это опасно для империи.

Дело рассматривалось в сенате. Свидетелем был вызван и Нерон, ибо несколько лет он провел в доме Лепиды, да и позже нередко там гостил. Юноша дал показания, значительно усугубившие положение тетки. Многие упрекали его за это. На самом же деле он поступил предусмотрительно: судьба Лепиды была предрешена, чего ради ему навлекать на себя материнский гнев?

Зато Нарцисс сделал все, чтобы спасти Лепиду. Он понимал, что эта богатая, влиятельная, энергичная женщина способна по крайней мере отчасти уравновешивать влияние Агриппины. Но он проиграл. Домиции Лепиде предстояло погибнуть. С тех пор сторонники императрицы и ее сына были почти всемогущи и в сенате и при дворе. Вольноотпущенник мог рассчитывать только на свое громадное богатство и на тех, кто непосредственно от него зависел. Но он не сложил оружия. Он знал, что после смерти Клавдия его положение будет одинаково трудным и при Нероне, руководимом Агриппиной, и в том случае, если на престоле окажется Британник, сын женщины, в смерти которой повинен прежде всего он, Нарцисс. Поэтому он бдительно следил за здоровьем и безопасностью Клавдия, ибо, пока Клавдий жив, ни один волос не упадет с его головы.

К Британнику Нарцисс теперь относился с явной нежностью. Обнимал и целовал его, громко заявляя:

— Сын Мессалины вправе не испытывать ко мне симпатии. И все же я молю богов, чтобы он быстрее рос и отомстил как убийцам матери, так и врагам отца.

Он заявлял это с определенным умыслом. Нарцисс надеялся, что его слова достигнут ушей Цезаря. Пусть знает, что для него благо господина превыше собственной безопасности!

Чтобы удостовериться, какое будущее ждет Британника, Нарцисс доставил ко двору известного тогда метопоскопа, или физиономиста, предрекающего судьбы человека по чертам его лица. Введенный в комнату, где играли два мальчика, знаменитый прорицатель тотчас указал на одного из них:

— Можешь быть спокоен, он будет владычествовать!

Нарцисс изумился и огорчился:

— Ты ошибаешься! Это всего лишь товарищ по играм императорского сына, Тит Флавий. Британник — это тот, второй.

Однако предсказатель стоял на своем:

— Я не вижу, чтобы Британник когда-нибудь мог стать правителем. Что же касается Тита, то здесь я не сомневаюсь!

Итак, и предсказания не давали Нарциссу надежд. Слишком много выпало на его долю неудач и разочарований. Вольноотпущенник чувствовал усталость, сделался нервным, ему начали докучать резкие подагрические боли. Влажный климат Рима и окрестностей был ему противопоказан. Требовался длительный отдых, хорошее лечение. Нарцисс, однако, не желал отдаляться от столицы. Наконец после долгих проволочек он решил отправиться в городок Синуесса, на рекомендованные врачами теплые минеральные воды. Свою роль сыграло и то, что Синуесса от Рима находилась на расстоянии около ста миль в южном направлении, располагалась на границе Лациума и Кампании, горы там подступали к самому морю, и путь до нее занимал всего один день.

Нарцисс отправился туда поздней осенью 54 года с тяжелым сердцем. Его беспокоило положение в Палатине, дурные предчувствия еще более усиливал страх, вызванный появлением кометы. Каждую ночь комета всходила на северной стороне небосклона, грозная и кровавая. День ото дня она поднималась все выше и выше, к середине небесного купола. В городе ходили всяческие слухи и из уст в уста передавались пророчества, вселяющие тревогу.