Станислав Сенькин - Крест и меч Страница 21

— С нашей стороны мы поможем, но мудрецам рассеяния нужно знать наверняка, что ты сам думаешь. Каков твой образ мысли?

— Мой образ мысли почти совпадает с твоим, вот только Всевышний дал мне власть над каганатом, поэтому я должен остановить смуту любыми способами. Мне нужно принести в жертву кагана ради того, чтоб в каганате установился порядок…

Рабби Шима ушел из дворца бега неудовлетворенным, хотя и понимал правоту Аарона. Наверное, действительно не было другого способа исправить положение вещей, кроме как всесожжение.

В каганате этим приемом не злоупотребляли и за всю историю использовали всего несколько раз. Обряд всесожжения заключался в том, что кагана приносили в жертву на центральной площади Итиля рядом с его дворцом. Сначала кагана торжественно закалывали, обмазывали кровью рога жертвенника, а затем сжигали в печи жертвенника. Поскольку никто никогда не видел лица кагана, вместо него умерщвляли другого человека, впрочем, в первый раз был принесен в жертву настоящий каган, посмевший выступить против усиливающейся власти бега Булана и против принятия им иудейства. Бег Булан вынудил кагана пойти на это под угрозой умерщвления потомства. Следующие каганы были уже гораздо сговорчивей и не вмешивались в политическую жизнь каганата, довольствуясь титулом главы государства.

Через какое-то время Булан понял, что показательная казнь кагана, замаскированная под жертвоприношение, надолго успокоила хазар и придала им ощущение уверенности в завтрашнем дне. После этого был придуман ритуал всесожжения, ставший вскоре похожим на грандиозное представление. На всесожжение приглашались послы государств и именитые гости. Для народа же не хватало площади — горожане взбирались на крыши соседних домов, чтобы понаблюдать за казнью. Для всесожжения на площади устанавливался жертвенник, который стоял на пирамиде из пятнадцати ступеней — приблизительной, уменьшенной модели Иерусалимского храма. После обряда жертвенник возвращали во дворец, а пирамиду разбирали по частям и раздавали жителям, которые разносили их по своим жилищам, уверенные, что это сохранит их дома от болезней и воровства.

На этот раз было решено, как и раньше, принести в жертву «замену» кагана. Люди, которые знали обо всех подробностях этого представления, предпочитали держать язык за зубами. Избранный на смерть был смертельно больным вельможей, он верил, что, очистившись огнем, будет вечно пребывать с Тенгри. Перед тем как отправить его к пылающему пламени жертвенника, Аарон пришел во дворец кагана, чтобы лично поговорить с вельможей и подбодрить его:

— Тенгри видит твой подвиг, друг мой!

Вельможа сидел на полу своей комнаты, обхватив голову руками и корчась от невыносимой боли. Бег вытащил было из кармана пузырек с опиумом, но избранный в жертву печально покачал головой:

— Смерть — момент возвышенный, хочу принять ее со светлой головой.

Аарон кивнул, затем прочитал завещание, которое подготовил судья, и согласился с требованиями вельможи — тот просил больших привилегий для своего рода и пожизненного обеспечения жены. Бег и обреченный вельможа поговорили совсем немного, потому что обреченный торопил смерть, страдая от боли. Актер был настроен мужественно, и было видно, что он сыграет свою роль достойно. Его облачили в белые одежды кагана — символ ритуальной чистоты — и накрыли лицо покрывалом, а на голову водрузили тиару. Выбеленная ткань закрыла его не только от глаз слуг, но и самого бега.

В это время в комнату вошел великий каган, одетый, как простой служащий дворца. Он с подобострастной улыбкой поприветствовал бега, а затем и вельможу теми же словами, что и бег:

— Тенгри видит твой подвиг, друг мой! — Они побеседовали немного втроем, и вельможа на несколько мгновений смог ощутить себя настоящим правителем могущественного каганата…

В это время Русудан находилась в одной из комнат дворца бега, окна которой выходили на площадь. Она услышала, как музыканты на площади стали трубить. Народ зашумел, как листва большого леса. Царевна выглянула во двор. «Кагана» вели под руки два хазарских священника-жреца, облаченные по подобию древнееврейских левитов. Лжекаган взошел по пятнадцати ступеням к жертвеннику, за ним стояла печь, куда один из хазарских священников мгновением ранее бросил факел. Печь быстро разгорелась, жар от нее расходился по всей площади. Один из жрецов начал читать воззвание ко Всевышнему с просьбой очистить от грехов кагана и весь народ. Его сильный голос лился ровно и мощно по улицам Итиля — на эту роль пригласили самого голосистого муэдзина. Народ, затая дыхание, внимал воззванию и сердцем присоединялся к нему. Никто не хотел умирать от меча печенега, от голода, чумы или землетрясения. Все хотели жить и благоденствовать. Приносимый в жертву «каган» был хорошим умилостивлением для Всевышнего. И хотя все — христиане, мусульмане и иудеи — осуждали обряд всесожжения, никто не мог прямо выступить против него. Обряд успокаивал не только чернь, но и мужественных воинов, купцов и политиков. Всесожжение давало надежду, которая в последние месяцы среди подданных кагана начала оскудевать.

Царевна без особого любопытства наблюдала за происходящим на площади, когда дверь медленно отворилась и в комнату, из окна которой она могла наблюдать за всесожжением, вошел молодой бег Иосиф. Он, крадучись, как вороватый кот, почти раболепно поклонился аланской царевне и поставил на кипарисовую тумбу небольшую шкатулку:

— Как вы спали, луноликая Русудан? Надеюсь, ничто не омрачало ваш сон?

Царевна нехотя обернулась.

— Сон у меня здоров и крепок, вот только явь, — она кивнула в сторону окна, — вызывает раздражение.

Рыжеволосый бег взял с тумбы шкатулку, приоткрыл ее, подошел к столу, за которым сидела Русудан, и поставил подарки перед царевной. На большом столе, также из кипарисового дерева, стояла большая ваза с виноградом и яблоками, а рядом — два серебряных кувшина с водой и вином. Иосиф хотел было налить себе вина, но передумал. Продолжая стоять, он принялся нахваливать принесенные драгоценности. В его голосе проскользнули довольные нотки:

— Здесь, прекрасная царевна, золотые серьги, кольцо и бриллиантовый крест с цепочкой. Это мой вам подарок сегодня на праздник всесожжения. Любая царица гордилась бы таким подарком!

Каждый день молодой бег старался дарами приобрести благоволение царевны. Иосиф надеялся, что сердце луноликой Русудан дрогнет под тяжестью драгоценностей и дорогих подарков, которые наследник дарил со всей возможной учтивостью. «Капля камень точит, — думал он, — не выдержит Русудан алмазного дождя и растает ее сердце».

Царевна посмотрела на подарки. На шкатулке она заметила едва заметный выгравированный вензель известного византийского ювелира Карамиди. Золото радовало глаз, и бриллиантовый крест давал еле заметное свечение. Это был роскошный подарок, но сердце царевны не поколебалось:

— Благодарю вас, Иосиф. Я позже взгляну на содержимое вашей шкатулки.

Напрасно прождав несколько минут, напрасно думая, что Русудан заинтересуется подарком, Иосиф кисло улыбнулся и обвел глазами стены, украшенные великолепными картинами:

— Дорогая царевна, как вам нравится эта, приготовленная специально для… нас, комната? Из нее нам будет удобно наблюдать за всесожжением. Отсюда, как вы наверное уже заметили, видно лучше всего. — Молодой бег покраснел. — Все для того, моя милая Русудан, чтобы вы смогли получить высшее удовольствие от зрелища. — Иосиф посмотрел в окно. — Как занятно! Толпа в предвкушении крови и чуда. Они будут радоваться священному убийству, как дети веселой игрушке, и разойдутся в уверенности, что грехи их прощены, что теперь Хазарию ждут годы процветания. Подымется дух их, и мы сможем достойно ответить на все вызовы, что бросает нам судьба. Где, царевна, вы еще увидите такое? Мы, правители Хазарии, — отцы своему народу. Святая ложь позволяет нам решать большие задачи с малыми потерями.

Русудан постаралась скрыть свое отвращение.

— К чему такой варварский способ держать подданных в повиновении? Когда распяли нашего Господа Иисуса Христа, прошло совсем немного времени и от славного некогда Иерусалима не осталось камня на камне. Не такая ли судьба ждет Итиль?

Иосиф взъерошил копну своих рыжих волос.

— Вы же умная дева! Как можно верить в эти христианские байки?

— Мать, родину и веру не выбирают, — твердо ответила Русудан. — Я всего лишь девушка, а не богослов. Если хотите поговорить на тему веры, найдите себе священника или монаха. Мне же скучны эти беседы. Разве вы — наследник хазарского престола — не знаете, как обращаться с девушкой?

Иосиф опять смутился. Русудан была так же умна, как и красива, и он робел перед ней, как ребенок. Молодой бег попытался взять себя в руки: