Алекс Маркман - Заговор против террора Страница 21

— Ты можешь на меня во всем рассчитывать, Лаврентий, — твердо сказал Маленков. — Сейчас остается Вознесенский.

Берия хохотнул. Вознесенский, с его образованностью и блестящими деловыми качествами, был как кость в горле у Маленкова. Будь Сталин не так помешан на власти, не быть бы Маленкову вторым человеком в его эшелоне. А если Сталин внезапно умрет, и механизм власти подберут деловые люди, что станет с ним, с Маленковым?

— С Вознесенским мы скоро покончим, — Берия говорил спокойно, как о деле решенном. — Без Жданова он ничего не может. Подожди немного, все скоро устроится. Доверься мне, я долго служил в разведке, и до сих пор у меня есть определенный контроль над МТБ.

Они уже сделали полный круг и подошли к тому зданию, откуда вышли. Берия жестом подозвал охранника.

— Машину, — коротко скомандовал он.

Маленков с чувством пожал ему руку.

Глава 10

В конце месяца, который Кирилл в разговорах с Софой называл «Счастливый сентябрь», у него состоялась очередная встреча на явочной квартире. Его расспрашивали, а вернее сказать допрашивали, двое: Щеголев, и еще один, начинающий лысеть со лба толстомордый, лет тридцати пяти, не более. Когда он встал и протянул руку, Кирилл удивился его маленькому росту. Он едва доходил ему до груди.

— Михаил Дмитриевич, — представился он, внимательно рассматривая Кирилла подозрительными, даже враждебными темными глазами. Рукопожатие его было слабое, как будто неохота ему было тратить силы на такого, как Кирилл.

— Что происходит, Кирилл? — давил на него Щеголев. Тот же самый вопрос, не произнесенный вслух, можно было прочесть в глазах Михаила Дмитриевича. — В своих донесениях ты почти не упоминаешь лиц еврейской национальности, и в частности тех, которые так или иначе связаны с ЕАК. Тебе не ясно задание?

— Я узнал о них все, что мог, — оправдывался Кирилл. — Докладывать об одном и том же нет смысла. Как я уже упоминал в своих донесениях, врагов народа или заговорщиков среди них я не обнаружил.

— Но ведь ты узнал много о тех, кто до сих пор поддерживает связи с заграницей, — вмешался Михаил Дмитриевич. — Естественно, они не расскажут тебе, о чем они говорят между собой и что замышляют. И если они не втягивают тебя в свою антисоветскую, антигосударственную деятельность, то это не значит, что ее нет.

Кирилл недоуменно покачал головой.

— Если бы они мне предложили заниматься этой деятельностью, то я бы не отказался. Но никто не предлагает.

— Достаточно узнать более подробно о их связях за границей, — настаивал Михаил Дмитриевич. Кирилл по тону его понял, кто здесь настоящий начальник, вовсе не Щеголев. — Остальное — дело следствия, — продолжал он. — У нас есть информация о них из разных источников. Задача следствия — составить полную картину из мелких деталей. Ты ведь хочешь быть следователем. Так?

Кирилл кивнул, но ничего не сказал.

— Ну вот. Ты должен понимать, насколько важна каждая деталь, даже мельчайшая, в следственной работе.

— Я не сижу сложа руки, — возразил Кирилл. — Я активно использую свое удостоверение журналиста, как вы знаете, встречаюсь со многими людьми; с производственниками, учеными, деятелями культуры. Был в еврейском театре и синагоге, если уж говорить о евреях, но писал только отчеты, не статьи, как понимаете.

— Эту часть твоей работы мы ценим, — снова взял инициативу в свои руки Щеголев. — Но нам нужно собрать как можно больше материала о еврейских националистах. Ты ведь в курсе, что мы установили с Израилем дипломатические отношения. В связи с образованием этого государства еврейские националисты и враждебные элементы в еврейской среде подняли головы. Положение обострилось еще больше с приездом израильского посла Голды Мейерсон. Она расхаживает по Москве, как будто у себя дома. Встречается, с кем хочет.

В разговор снова вступил Михаил Дмитриевич.

— Твои связи среди них, Кирилл, могут оказаться очень полезными в сложившейся обстановке.

— Я предпочел бы работать в следственном отделе, — сказал Кирилл.

— Знаю, знаю, — кивнул в такт своим словам Михаил Дмитриевич. — Будешь. Я ведь тебя заочно знаю. Мы вместе служили в СМЕРШе, только я — в следственном отделе, а ты в действующих частях. Моя фамилия Рюмин. Слышал о таком?

Сердце Кирилла гулко стукнуло. Он слышал о Рюмине, но только плохое. Не мог он, однако, понять, радоваться новости или печалиться.

— Погоди немного, — продолжал Рюмин. — Будешь со мной работать. Выполни напоследок несколько важных заданий.

— Тут опять заговорил Щеголев.

— У нас есть сведения, что Голда Мейерсон со всем своим дипломатическим корпусом намеревается посетить московскую хоральную синагогу через несколько дней, а точнее -4 октября. Это еврейский Новый год. — Щеголев ухмыльнулся и странно пожал плечами, при этом одно пошло вверх, а другое — вниз, как у юродивого. — Откуда они взяли, что это Новый год? — Он поднял брови вверх, как два знака вопроса, как будто ожидая от Кирилла ответ. — Все не как у людей. Ну, ладно, дело не в этом. Ты, как журналист, должен прийти заранее к синагоге, и если соберутся люди — много мы не ожидаем, но все-таки, — сделай фотографии, сколько пленок хватит. Говори с людьми, запомни, кто с Голдой говорит, возьми интервью у этого. раввина синагоги. Ну, сам понимаешь.

В редакцию Кирилл вернулся подавленный, ощущая во всем теле усталость, как будто целый день рыл траншеи. Фотографировать толпу, встречающую Голду Мейерсон в синагоге, значило, как он уже понимал, зафиксировать врагов народа. Еще оставалась крошечная надежда, что все не так, как изображают это Панин и Шигалевич. Ведь это же нелепица, то, что они говорят. При этом один из них — сотрудник карательных органов, осуществляющих эту политику, а другой — ученый, резко настроенный против этой политики. Так это или иначе, но приказ есть приказ. Он пойдет туда, соберет материал и напишет объективный отчет начальству, быть может, еще и статью в газету, если пропустят.

Звонок на столе напротив заставил его вздрогнуть. Вряд ли это Щеголев, ведь они расстались совсем недавно. Значит, Софа. Он поднял трубку с мыслью «отрада ты моя».

— Кирилл, родной мой, — заговорила Софа взволнованно, с плаксивыми нотками. — Я звоню из госпиталя. — Софу приняли на работу две недели назад благодаря связям Шигалевича, и по этому поводу было много веселья. Неужели так быстро начались неприятности на работе?

— Случилось что-то? — спросил он, полагая, что это женская реакция на пустяки.

— Да. Расскажу при встрече.

— Тогда приезжай ко мне, у меня и останешься до завтра. Тебе с вокзала ко мне ближе, чем домой.

— Хорошо, милый.

Софа часто оставалась у него ночевать, порой забывая кое-какие свои вещи: духи, перчатки, заколки и всякие женские штучки. Он все время наталкивался на них и с улыбкой трогал, как частичку любимой женщины. В этот день она приехала поздно, и лицо ее было серым от огорчения.

— У тебя такой вид, как будто непоправимое несчастье случилось, — сказал Кирилл, помогая ей снять плащ, слегка забрызганный моросившим осенним дождем. Софа обняла его за шею, прильнула к нему и застыла.

— Рассказывай, — полуприказом сказал Кирилл и погладил ее по волосам. Софа вздохнула, отстранилась и посмотрела ему в глаза.

— Ты помнишь Цилю Наумовну? — спросила она и, заметив, что Кирилл замешкался с ответом, напрягая память, напомнила: — Ну, ту, с которой ты познакомился, когда первый раз пришел в ЕАК?

— A-а, конечно, как же. Что с ней?

— Ее арестовали.

Кирилл почувствовал, как ноги его стали ватными и внутренности сжались в комок.

— В чем ее обвиняют? — спросил он.

— Неизвестно. Ты же знаешь, как это происходит.

— Кто тебе это сказал?

— Тришка Шигалевич. Отец попросил его позвонить мне в госпиталь. Я бы не удивилась, если бы арестовали Арона Исаковича, ведь он такой несдержанный на язык, ты же знаешь, но Цилю Наумовну, женщину на пенсии? Ни разума у них нет, ни нормальных человеческих чувств. — Софа села, подперла одной рукой подбородок, а другой смахнула слезу. — Правильно Достоевский назвал их, — уже без плаксивых нот пробормотала она. — Бесы. Нет у них ничего человеческого. Бесы.

Кирилл молчал и лихорадочно перебирал в голове причины, по которым сочли нужным арестовать Цилю Наумовну. Один из вариантов — хотят заставить ее дать показания на кого-нибудь из ЕАК. Она, разумеется, не сможет противостоять нажиму или физической боли. Могли ли его отчеты сыграть какую-нибудь роль в ее аресте? Нелепость подобных догадок больше не смущала его. События последних месяцев доказали, что ближе всех к истине оказывался самый дурацкий вариант, в котором не было никакой логики. Вот и сейчас: кому придет в голову преследовать ЕАК в то время, когда только начали устанавливаться дипломатические отношения с Израилем?