Бернгард Келлерман - Гауляйтер и еврейка Страница 21

— Я хорошо знаю эту мессу, — вполголоса сказал Фабиан и снова опустил голову, потрясенный ее рассказом.

— Все люди плакали от умиления, — закончила Криста, — даже мама, которая никогда не плачет. И я плакала, утопала в слезах, потрясенная всем виденным. — Она взглянула на Фабиана и улыбнулась.

Воспоминание о том что она назвала сильнейшим впечатлением своей жизни, увлекло Кристу и вновь повергло в сильнейшее волнение. Стараясь побороть его, она снова нахмурила лоб, брови и ресницы ее трепетали, губы подергивались. Взволнованное лицо ее так побледнело, что сделалось почти неузнаваемым и просветленным. Фабиан никогда не видел Кристу такой, не видел человеческого лица, столь правдиво отражавшего душевное волнение.

Они долго молчали. Фабиан не смел шевельнуться. Он смотрел в ее изменившееся, просветленное лицо.

«Я люблю эту женщину, думал он. — Теперь я знаю, что люблю ее».

Фабиан в тот же вечер написал Кристе письмо, но, еще не закончив его, понял, что ему не удалось выразить все те чувства и мысли, которые обуревали его. Он все время видел перед собой ее изменившееся, просветленное лицо. Три раза писал, и три раза рвал письмо в клочья. Он поздно лег; но, спал он или бодрствовал, лицо это неотступно стояло перед ним. Да, одно было несомненно: он любил эту женщину.

На другое утро Фабиан купил букет чудесных роз маршала Ниля и послал их Кристе вместе со своей визитной карточкой, на которой написал всего несколько слов.

Криста увидела розы у себя в комнате, вернувшись с вокзала, куда она ездила встречать мать, и очень обрадовалась. На визитной карточке было написано: «Благодарю за мессу в Пальме на Мальорке». Ни слова больше. Она вынула из букета три лучшие розы и понесла их вниз, к матери.

— Мама, — радостно воскликнула она, — только теперь я могу по-настоящему приветствовать тебя! — Она опустилась на одно колено и грациозным жестом подала матери розы.

— Брось дурить, Криста, — смеясь, ответила фрау Беата, все еще усталая от путешествия. — Где ты взяла такие прекрасные розы?

Криста поднялась.

— Я нашла огромный букет в своей комнате, мама! Мне их прислал один поклонник, — прибавила она и вдруг залилась краской.

— Поклонник? Ну, я вижу, что мужчины и сейчас такие же безумцы, как две тысячи лет назад.

— Но этот поклонник мне очень по душе, мама, — с обидой в голосе ответила Криста.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Речь, которую произнес Таубенхауз, представляясь жителям города в ратуше, имела несомненный успех. Выступление бургомистра было назначено на одиннадцать часов, но еще за полчаса до начала толпы приглашенных поднимались по лестнице.

Фабиан с самого раннего утра был уже на ногах. Ему понадобился целый час, чтобы привести себя в надлежащий вид. Сегодня он решил впервые облечься в коричневую военную форму… Пусть все диву даются! Остро оттопыривающиеся бриджи придавали, ему смелый и вызывающий вид человека, с которым шутки плохи. В мундире его плечи казались шире, мощнее. Что бы там ни говорили, но маленький седовласый Мерц был мастером своего дела. Прежде чем прикрепить ордена, Фабиан почистил их тряпочкой. Железный крест первого класса он приладил с левой стороны груди, внизу, как положено по уставу. Весь выутюженный и начищенный, он имел очень внушительный вид. Марта, принесшая ему завтрак, от почтения едва решилась поднять на него глаза. А он ведь чувствовал себя всего лишь скромным солдатом национал-социалистской партии, который не хочет быть чем-нибудь иным, лишь бы люди видели, что он намерен честно служить идее, все остальное приложится. Он далек от честолюбивых помыслов, но кто же потребует от него, чтобы он совсем подавил в себе офицера, которым некогда был! Ордена, форма и выправка, несомненно, придают ему вид военного в большом чине.

Новые кавалерийские сапоги из блестящего лака, сделанные Хабихтом, настоящее произведение искусства, так внушительно скрипели, когда он проходил по коридору, что Клотильда, занимавшаяся в своей комнате утренним туалетом, с любопытством выглянула из двери.

Когда он уже собрался уходить, она вышла из своей комнаты в элегантном пальто с черно-бурой лисой на плечах и в шляпе. Эта шляпа была искусным сооружением из светло-коричневых бархатных лент, которые при ходьбе весело развевались на ее белокурых волосах.

— Возьми меня с собой, прошу тебя! Будет лучше, если мы появимся вместе, — сказала она, как будто их совместное появление было чем-то вполне обыденным.

— Пожалуйста, — ответил он, учтиво распахнув перед нею дверь.

Клотильда была в приподнятом настроении. Предстоящее событие волновало ее, как театральная премьера. С довольным видом шагала она рядом с мужем — ленты ее шляпы развевались на ветру, — наслаждаясь удивленными и восхищенными взглядами прохожих, которые те бросали на него. Значит, и он теперь тоже член национал-социалистской партии! За много месяцев они впервые шли вместе по улице. Правда, весь город знал, что в их браке не все ладно, но. ведь сегодня особенный день. Время от времени Клотильда замедляла шаг и окидывала мужа испытующим взглядом. Ничего не скажешь, вид у него безукоризненный! С таким мужчиной приятно показаться на улице.

— Ты прекрасно выглядишь, — сказала она с искренним восхищением.

Это было первое доброе слово, которое он услышал от нее за долгое время.

— Да, Мерц постарался, — отвечал Фабиан.

— Весь город с огромным интересом ждет речи Таубенхауза, — продолжала Клотильда. — Всем хочется поскорее узнать, о чем он будет говорить.

«Вот тебе и на, — подумал Фабиан, — она хочет завязать со мной разговор». Но он не забыл злобного тона ее заявлений о разводе и медлил с ответом.

— Он, несомненно, выступит с интересной речью, — сказал наконец Фабиан. — У Таубенхауза голова ясная. Конечно, он получил нужную ему информацию, ведь он здесь новичок.

Клотильда улыбнулась в душе. О, она точно знала, о чем будет говорить Таубенхауз. О мосте Героев, о фонтане на Вокзальной площади, о статуе Роланда на площади Ратуши. Последние три дня копии этого доклада с пометкой «совершенно секретно», сделанной синим карандашом, лежали на письменном столе ее мужа. Фабиан знал, что нужно сделать, чтобы по городу распространились «секретные» сведения. Да и фрейлейн Циммерман из бахвальства не станет молчать.

— Посмотри, сколько народу! — воскликнула Клотильда, когда они вышли на площадь Ратуши.

В этот момент целые толпы людей поднимались по лестнице. Среди них был и городской архитектор Криг в мундире лейтенанта, едва сходившемся на его толстом животе. В свое время он был сапером. Галстук бантом и мягкая шляпа, безусловно, больше шли к нему. Его сопровождали дочери, близнецы Гедвиг и Гемрина, до неотличимости похожие друг на друга. У обеих были одинаково полные красные щечки и очаровательно вздернутые носики. Они одинаково смущенно улыбнулись, здороваясь с Фабианом.

— Генерал! Смирно, девочки! Настоящий генерал! — засмеялся Криг, с удивлением глядя на Фабиана. — А ведь вы правда умеете поражать своих друзей, — добавил он, смеясь. Его смех можно было истолковать по-разному.

— Прошу прощения, — обратился Фабиан к жене, вежливо распахнув перед ней широкую дверь в зал. — Мне нужно еще зайти к бургомистру, узнать, нет ли каких-либо поручений.

Клотильда улыбнулась одной из своих очаровательнейших улыбок и присоединилась к дочерям Крига. На девушках были одинаковые платья, и надушены они были одинаковыми духами. «Фабиан, видимо, хочет показаться Таубенхаузу в новой форме», — подумала Клотильда. Все у него основано на расчете. Она хорошо его знает.

Мундиры, толпа людей, шляпы и флаги, всюду флаги. Это зрелище привело Клотильду в восторг. Зал был декорирован лавровыми деревьями и усеян флажками. Лишь немногие были цветов города, на остальных виднелось изображение свастики. Даже трибуна была украшена флагом со свастикой, — таково было распоряжение Таубенхауза. Впечатление создавалось опьяняющее, и сердце Клотильды ликовало, когда она прокладывала себе дорогу сквозь толпу. Разумеется, некоторые злопыхатели утверждают, что это праздник нацистской партии, а не города, а Крюгера, мол, обвиняли в том, что он вел частные разговоры по служебному телефону, но над всей этой болтовней можно только посмеяться.

Куда ни глянь — всюду военные, даже офицеры запаса воспользовались случаем показаться в военной форме. В толпе мелькали красные шнуры на гусарских мундирах, которые уже, казалось, канули в вечность, и три широкие полосы на рукаве — знак различия морских офицеров. Все они были приглашены главой города и, естественно, хотели блеснуть парадным мундиром. Иные капитаны и майоры отрастили себе такой живот, словно они сидели в тылу во Франции. Но больше всего поражало обилие орденов. Казалось, на город пролился настоящий орденский дождь. Можно было подумать, что все эти военные — участники кровопролитных боев под Верденом, хотя многие из них даже и не нюхали пороха.