Нагиб Махфуз - Эхнатон, живущий в правде Страница 21

Мей

Чтобы встретиться с Меем, мне пришлось совершить поездку на окраину империи, в Рано-Колбура, где стояли палатки его Пограничной армии. При Эхнатоне он командовал вооруженными силами страны и в новую эру по праву сохранил свой пост. Это был пожилой человек огромного роста, с суровым лицом. Он показался мне довольно тщеславным. Прочитав отцовское письмо, Мей обрадовался возможности поговорить. Думаю, я дал ему возможность излить свои чувства, редкую в этой отдаленной местности.

— Еретик! Подлый простолюдин, извращенность которого заставляла опускать глаза первых вельмож страны! Армейские барабаны умолкли, торжественные знамена были опущены; с трона фараонов доносились звуки музыки. Я, командующий вооруженными силами, был вынужден прозябать в праздности в то время, когда империю рвали на части. Наши верные друзья и союзники молили о помощи, а я не мог и пальцем пошевелить. Так продолжалось до тех пор, пока их крики не растаяли в воздухе. Потому что при Эхнатоне армия потеряла боевой дух. Мы стали предметом насмешек и легкой жертвой для бандитов.

К счастью, я никогда не относился к числу его близких друзей. Но долг службы требовал, чтобы я время от времени ездил в Ахетатон. При этом я неизменно спрашивал себя, как этому извращенцу удалось обмануть таких людей, как Эйе, Хоремхеб и Нахт. Я всегда чтил богов и традиции своей страны и пришел в неистовый гнев, когда впервые услышал о его пресловутом новом боге. Когда Эхнатон приказал закрыть храмы, я был уверен, что на всех нас падет страшное проклятие. Однажды мне пришлось приехать в Фивы. Вечером меня посетил верховный жрец.

— Надеюсь, мой визит не смутил тебя, — сказал он.

— Для меня это большая честь. Мой дворец к твоим услугам. — Моя прямота заставила его опешить.

Жрец поблагодарил меня, а потом сказал:

— Ты спасен, Мей. Понимаешь, люди лишились своего единственного утешения. Они привыкли искать убежища у богов, приносить им жертвы и получать их благословение. В трудную минуту они торопились к жрецам, которые были их поводырями как на этом, так и на том свете. А посмотри на этих бедняг сейчас. Они похожи на заблудившихся овец.

— Что толку в жалобах? — с досадой сказал я. — Разве наш долг не заключается в том, чтобы избавить страну от его безумия?

— Если мы поступим так, как ты советуешь, начнется страшная война, — после недолгого раздумья ответил жрец.

— Значит, решения нет?

— Есть. Нужно убедить его приближенных.

— И надеяться нечего.

— Мы прибегнем к крайним мерам только тогда, когда у нас не останется выбора.

— Если понадобится помощь военных, я вам ее гарантирую, — сказал я.

Убедить людей из ближайшего окружения Эхнатона все же удалось, но на это ушло больше времени, чем мы рассчитывали. Стране уже начинала грозить гражданская война. Оставалось только одно: спасти то, что оказалось под руинами.

Люди спрашивали себя, почему светлый сон превратился в кошмар. Лично я считаю, что это было неизбежно. Все объясняется слабостью еретика, как телесной, так и умственной. Царица баловала сына и прятала его от всех. Когда же царевич смог сравнить себя с такими умными и талантливыми сверстниками, как Хоремхеб, Нахт и Бек, это возбудило его ревность. Контраст был разительный. Он таил свой позор под вуалью женственной мягкости и нежности, но в глубине души мечтал уничтожить всех, кто сильнее его, будь то бог или жрец, и стать единственной силой в стране. Некоторые люди видели его душевную слабость и пользовались ею в собственных корыстных целях. Они быстро приняли его религию — не из страха перед его властью или веры в его бога, но исключительно из алчности. Его слабость поощряла жадных и честолюбивых. Они пели с ним в храмах, а потом выходили и отнимали у бедняков последнее. Когда люди начали бунтовать, он обращался к ним с проповедями любви, вместо того чтобы послать войска. Эти продажные твари покинули своего недоумка только тогда, когда им самим начала грозить смерть. Они бросили фараона и присоединились к его врагам, нагруженные добычей. Именно поэтому я и возражал, когда верховный жрец Амона предложил поторговаться с ними.

— Не нужно предупреждать их, — сказал я. — Не езди в Ахетатон. Позволь моим воинам захватить их врасплох, уничтожить и восстановить справедливость.

Тото с жаром поддерживал меня, но верховный жрец выступал за мирные переговоры и возражал против кровопролития.

— Наши потери и так слишком велики, — говорил он. — Нам не нужны лишние сложности.

Я понимал его мотивы. Он не давал мне согласия на штурм, боясь, что в случае победы я стану защитником отечества и получу право претендовать на трон. Тогда бы ему пришлось иметь дело с сильным царем и действовать только в указанных мной рамках. Поэтому он решил доверить престол юному Тутанхамону. Теперь все они кружат над троном как стервятники — верховный жрец, Эйе и Хоремхеб. И все же ныне Египет находится в куда лучшем положении, чем при еретике. Эхнатона оставили умирать в тоске и одиночестве. Что же касается Нефертити, то она ждет своего конца в руинах языческого города.

Молчание Мея означало, что рассказ окончен.

— Главнокомандующий, кстати, о Нефертити. Мне хотелось бы узнать о ней больше, — сказал я.

Он презрительно махнул рукой.

— Красивая женщина, родившаяся шлюхой. У нее была одна цель — сесть на трон и получить возможность заняться своим любимым делом: соблазнять мужчин. Не верь разговорам о том, что она была толковой царицей. Будь это правдой, при ее правлении страна не рухнула бы в яму продажности и разрухи. Она тоже бросила Эхнатона в последнюю минуту, когда он лишился той крошечной власти, которая у него еще оставалась. Но Нефертити опоздала и не сумела вовремя забраться на другой корабль.

Махо

Махо я посетил в его деревне, расположенной к югу от Фив. При Эхнатоне он был начальником полиции Ахетатона, а теперь зарабатывал себе на жизнь крестьянским трудом. Когда я встретился с Махо, ему было сорок лет. У него была хорошая фигура, грубые черты лица и грустные глаза. Закончив читать письмо моего отца, он закинул руки за голову и некоторое время оставался в такой позе, собираясь с воспоминаниями.

— Когда Эхнатон покинул наш мир, родник радости пересох, — начал он. — О Египет, да простят тебя боги!

Эхнатон впервые обратился ко мне, когда я был простым дворцовым стражем. Человеку моего положения о беседе с царевичем и мечтать не приходилось. Я часто видел его в саду издалека. Однажды утром он с любопытством подошел к моему посту, словно впервые заметил мое существование. Я окаменел. Он смотрел на меня до тех пор, пока я не восстановил дыхание и по моим жилам вновь не побежала кровь.

— Как тебя зовут? — спросил он.

— Махо.

— Откуда ты родом?

— Из деревни Фина.

— Чем занимается твоя семья?

— Сельским хозяйством.

— А почему Хоремхеб взял тебя в стражи?

— Не знаю.

— Он берет к себе только смелых. — Мое сердце сжалось от счастья, но я промолчал. — Я вижу, ты честный человек, Махо. — Я едва сдержал радость. — Ты примешь мою дружбу? — спросил он.

— Я не заслуживаю такой чести, — выдавил я, пытаясь справиться с потрясением.

— Мы будем часто встречаться, друг мой.

Ты не поверишь, но именно такой была моя первая встреча с царевичем. Именно так он отбирал людей. Мы обменивались короткими репликами, когда Эхнатон видел меня в дворцовом саду. Я следил за его жизнью издалека. Сначала я слышал о том, что он почитает Атона, а потом узнал о Единственном и Единосущем. Я часто слышал, как он пел прекрасные гимны своему Богу. Мое сердце полностью открылось ему. Вышло так, что его любовь стала чарами, навеки приковавшими меня к этому человеку. Признаюсь, я плохо понимал то, что он говорил. Меня долго смущал этот его таинственный невидимый бог, который любит людей и не наказывает их. Я не прекращал верить в Амона, но из любви к Эхнатону верил и в другого бога тоже. Он был самым жалостливым человеком на свете. Не причинял вреда ни людям, ни животным, никогда не пачкал руки кровью и никого не осуждал. Даже закоренелых преступников. Унаследовав трон после смерти отца, он вызвал меня и сказал:

— Махо, я не собираюсь заставлять тебя делать то, чего ты не хочешь. Ты будешь получать свое жалованье в любом случае. Ты согласен присягнуть, что веришь в Единственного и Единосущего?

— Да, мой государь. Я готов принять за Него смерть, — тут же ответил я.

— Ты станешь начальником полиции, — спокойно сказал он, — и никто не будет требовать, чтобы ты отдал за Него жизнь.

Я был готов сражаться со жрецами, хотя меня с детства учили любить и почитать их. Но за все время работы в полиции Эхнатона я ни с кем не сражался. За исключением одного раза. Но и тогда я сделал это без разрешения царя.