Американская сага. Сборник - Гор Видал Страница 21

Когда обед подходил к концу, был предложен тост то ли за свободу, то ли за победу — что-то в этом роде. Выпили все, кроме Маргарет.

— Вы не выпили ваш бокал. — Вашингтон обратил на ребенка холодный змеиный взгляд, который он обычно приберегал для солдат, наказанных поркой. («Дисциплина — душа армии» было его любимое изречение.) Противная девчонка, Маргарет была не лишена смелости. Она подняла бокал.

— Я предлагаю выпить за английского командующего — генерала Хоу.

Лицо Вашингтона пошло красными пятнами.

— Вы издеваетесь, над нами, мисс Монкриф… — начал Вашингтон, но тут же осекся, как всегда, не сумев облечь мысль в слова.

Добрый Путнем поспешил на помощь.

— Слова ребенка, генерал, могут нас позабавить, но не оскорбить.

Лицо Вашингтона приняло всегдашнее непроницаемое выражение. С чисто слоновьей галантностью он сказал:

— Что ж, мисс, я забуду вашу неучтивость при том условии, что вы предложите тост за меня или за генерала Путнема, когда будете обедать с сэром Уильямом Хоу.

Девочка мне совсем не нравилась. Я находил ее не по годам развитой и хитрой. Заметив, что она проводит многие часы на крыше с подзорной трубой, разглядывая английский лагерь, я сказал об этом генералу Путнему, но он пропустил мои слова мимо ушей. Потом она принялась рисовать цветы — она говорила, что посылает их в подарок своему отцу. Наблюдая ее однажды за этим занятием, я заметил:

— Вы верите в язык цветов?

Маргарет очень покраснела (в тринадцать лет у нее уже была пышная грудь) и заикаясь сказала:

— Да. То есть нет. В общем-то, нет.

Вдруг я ощутил тревогу, забыв про всякий флирт. Очевидно, при помощи языка цветов можно было передавать расположение войск. Она была шпионка.

Не без труда я убедил генерала Путаема увезти девочку подальше от будущего поля битвы (подозреваю, что добрый генерал знал это дитя лучше нас всех).

Маргарет отправили в Кингсбридж. Потом она вернулась к англичанам. Последующая ее жизнь была романтична и беспорядочна. Теперь она живет в Лондоне. Несколько лет она была возлюбленной королевского министра Чарльза Джеймса Фокса. Мне говорили, что именно мне она приписывает честь похищения ее невинности. Боюсь, что она ошибается.

К концу августа 1776 года генерал Хоу сосредоточил на Статен-Айленде около 34 000 солдат. Он намеревался захватить Нью-Йорк, господствовать над Гудзоном и рассечь колонии на две части. Могу сказать, что он рьяно взялся за дело.

Сразу после появления англичан генерал Путнем направил меня на наши передовые позиции на Бруклинских и Гарлемских холмах. Я еще не видывал такой небоеспособной армии, а ведь ей предстояло сразиться со свежими европейскими войсками. Хотя я и был всего-навсего младшим офицером, я со всей серьезностью отнесся к своей задаче — как можно точнее оценить наше положение. Мой мрачный рапорт генералу Путнему был послан командующему.

Через два дня я сопровождал Его превосходительство. Мы шли по Бэтери. Роскошный нью-йоркский августовский день. Настроение было подавленное. Пот, смешавшись с мелом, которым генерал припудривал волосы, стекал по его щекам, пылавшим от жары и беспокойства. Вид английского флота, выполнявшего прямо у нас перед носом сложные маневры, блеск надраенных орудий, белые паруса на фоне свинцового неба не располагали к веселью.

— Как вы думаете, сэр, к чему приведет атака неприятеля?

Я был захвачен врасплох: Вашингтон редко задавал такие вопросы старшим офицерам, а младшим — никогда.

— Я полагаю, сэр, что нас сомнут, — ответил я с глупой прямотой.

— Никогда! — Это «никогда» прогремело из хора обожателей, сопровождавших Вашингтона в течение всей Революции… нет, всю его долгую жизнь до самой могилы! Никого еще так не превозносили приближенные.

Я продолжал:

— Я убежден, сэр, что лучше всего придерживаться мудрого метода, который приносил вам удачу еще во времена Кембриджа. — Да, я тоже умел быть придворным.

— Что вы имеете в виду, сэр? — Наш недоверчивый предводитель уже тогда полагал, что я не очень-то верю легенде, которая, неизвестно почему, укреплялась из месяца в месяц независимо от того, побеждал он, терпел поражения или, что случалось чаще всего, бездействовал.

— Подражать Фабию Кунктатору. Избегать встречи лицом к лицу с превосходящими силами противника. Растягивать его коммуникации. Заманивать его все дальше в глубь континента, где преимущество окажется на нашей стороне. Сэр, я бы сегодня оставил Нью-Йорк. Отдайте генералу Хоу побережье. Он им все равно овладеет. Но, отступив сейчас, мы сохраним армию в целости, в ее нынешнем виде…

Я зашел слишком далеко. Один из адъютантов отчитал меня:

— Здесь собраны лучшие войска колоний, майор Бэрр. Лучшие командиры…

— Вы недооцениваете нас, майор. — Тон Вашингтона был необычно мягок. Кружевным носовым платком он вытер перепачканное мелом лицо; оспины были глубже всего возле рта.

— Вы сами меня спросили, сэр…

— Да. — Вашингтон повернулся спиной к гавани и принялся разглядывать старый законченный форт, который всегда доминировал над этим все еще небольшим голландским городком с розовыми кирпичными домами и стройными шпилями церквей. Но ведь в то время Джон Джекоб Астор еще прислуживал в мясной лавке в Вальдорфе, в Германии.

— Мы будем защищать город. — Свои ошибки Вашингтон всегда отстаивал с такой решительностью, что возражение показалось бы посягательством на священную скрижаль, только что принесенную с Синая.

— Сэр, я бы завтра же сжег город до основания и отступил в Нью-Джерси.

— Благодарю, майор. Передайте мои лучшие пожелания генералу Путнему. До свидания, сэр.

Должен сказать в защиту Вашингтона, что в то время мало кто из нас знал о воздействии на него мощных тайных сил. Есть свидетельства, что он намеревался уничтожить город, но его остановили местные купцы (все до единого проанглийски настроенные) и конгресс в Филадельфии, который запретил ему обстреливать город. И все же он — и никто другой — принял решение встретить противника в Бруклине и на Лонг-Айленде. Это была первая битва, данная Вашингтоном, но практически и последняя. Даже нынешние льстивые биографы признают его личную ответственность за разразившуюся катастрофу.

Вашингтон приказал разделить на две части армию, которая и целиком-то была неспособна сдержать одну английскую бригаду. Затем он счел должным ответить на целую серию ложных маневров англичан и гессенцев. В считанные часы он потерял управление армией и саму армию.

Отброшенный на главную оборонительную линию, на Бруклинские холмы, Вашингтон встал перед выбором: потерять всю армию на Лонг-Айленде или смириться