Александр Волков - Чудесный шар Страница 22

Толпа гудела. Фан-Вейле махнул рукой. Водворилось молчание.

– Кто жалобщики, выйдите вперед!

– Мы все жалобщики, – раздались голоса.

– Ну все-таки есть же у вас главные?

– Мы все главные! – не сдавалась толпа.

Капитан развел руками:

– Как же я с вами разговаривать буду?

– А хоть стоя, хоть сидя, ваше благородие! – хладнокровно посоветовал высокий старик из первого ряда толпы.

Народ разразился смехом.

– Ну что ж, говорите все вместе! – обратился к толпе Фан-Вейле.

– Зачем вместе, мы можем и по очереди!

И тут Дмитрий с радостью увидел, как среди моря голов появился Алексей Горовой. Он поднялся на плечи товарищей. Алексей тоже заметил Ракитина, в одиночестве стоявшего под окнами избы, и по его лицу промелькнула улыбка.

Горовой начал громким голосом, перекрывшим шум толпы:

– Вот послушайте меня, господа офицеры…

Фан-Вейле перебил его:

– Ты нам скажи, как звать тебя, из какой ты деревни.

– Это для чего? – насторожилась толпа.

– Для порядку.

– Знаем мы этот порядок!

– Ишь, разило бы вас! Зачинщиков выловить думаете?

– А ты, дядя, молчи!

– Что ж молчать… – добродушно вмешался в спор Алексей. – Слушай, ваше благородие! (Бесфамильный замер, прислушиваясь.) Крестил меня поп в день сорока тысяч мучеников, я один из них. А родом я прионежский. Дом мой ветром обит, тучами приукрыт…

Грянула буря смеха, точно море вышло из берегов.

– Ловко отозвался!

– Поди сыщи его…

Алексей продолжал:

– Нам с вами разговаривать не о чем. Вы наши жалобы знаете. Наше прошение до самой царицы дошло. Да что толку? Чего ж вам все снова пересказывать?

– Зачем вы в таком случае собрались?

– А вот зачем. Отпиши в Питер: покуда наши просьбы не будут исполнены, мы на работу не выйдем!

– Да какие просьбы-то?

– Жалованье по месяцам не задерживать… Провиянт доставлять вовремя… Чтоб наши ребятишки голодом не сидели… – перечислял народ свои нужды.

Горовой продолжал:

– Старост нам чтоб по указке управителей не ставили. Чтоб работников из крестьянских семей до последнего не забирали…

На каждое его требование толпа отвечала крепкой поддержкой, криками: «Верно, правильно!»

Фан-Вейле снова махнул рукой, требуя тишины.

– Вы сначала выйдите на работы, а я ручаюсь, что ваша просьба будет рассмотрена и законные требования удовлетворены.

– Нет, барин, не выйдет по-твоему, – отрезал Горовой. – Долго мы работали, долго ждали. Теперь вот тебе крепкое слово: покуда в наших жалобах не разберутся, не начнем работать. Верно, братцы?

– Верно! Истинные слова!

– Даете в том крепкую клятву?

– Даем! Клянемся! Нерушимую клятву приносим!

– Слышь, барин, так и передай в Питер.

Вдруг началось смятение. Пользуясь переговорами Фан-Вейле с мужиком, которого он справедливо считал главным зачинщиком, Бесфамильный, с десятком мушкатеров попытался проникнуть в толпу, чтобы схватить Горового. Но перед солдатами выросла плотная стена гневных, угрожающих лиц. Неизвестно откуда появились топоры, дубины.

– Нет, уж это ты, ваше благородие, оставь!

– Ступай, откуда пришел, не то ребра пересчитаем!

– Ишь какой прыткий!

– То-то вы нас сюда заманивали!

Бесфамильный отступил.

Алексей с высоты спокойно наблюдал за этой сценой.

– Слышь, барин! – крикнул он Фан-Вейле. – Ты мужиков до крайности не доводи. Ваша сила супротив нашей не устоит…

И он исчез в толпе.

Через час пусто и спокойно стало в Вохтозере. Казалось, все происходившее было сном. Только многочисленные следы лыж, тянувшиеся в лесу по всем направлениям, показывали, куда скрылись мятежники.

…Поздним вечером в окно избы, где квартировал Дмитрий, постучали. Хозяин вышел за дверь, с кем-то пошушукался и вернулся, посмеиваясь.

– Тебя, барин, спрашивают.

– Кто?

– Захочешь принять – узнаешь.

– Зови, – согласился удивленный Дмитрий.

Его удивление прошло, когда в избу вошел Алексей. Он шагнул вперед с распростертыми объятиями.

– Митя! Митьша, друг!..

– Здравствуй, Алеша!

Троюродные братья бросились друг другу в объятия и так крепко обнялись, что затрещали кости. Хозяин избы с уважением поглядел на них и, сказав: «Ну и здоровы же вы, ребята, чисто медведи!» – полез на печку, где давно храпел Яким.

Алексей и Дмитрий радостно хохотали, хлопали друг друга по спине и плечам так, что гул раздавался по избе. А потом уселись друг против друга, и при свете дымной лучины между ними завязался задушевный разговор.

Ракитин сказал:

– Передал мне трактирщик Яков твое письмецо. Значит, ты до самой царицы с прошением дошел под личиной истопника?

– Дошел, – коротко ответил Алексей.

Дмитрий вдруг захохотал по-детски весело и заливисто.

– Воображаю… ха-ха-ха… как они тебя искали… ха-ха-ха… как злились, что ты у них между рук, словно угорь, проскользнул… – Дмитрий вдруг посерьезнел: – Одного тебе, Алеша, не могу простить. Почему ты к нам в дом не пришел? Мы бы тебя так спрятали – ни одному сыщику не найти!

Алексей покачал большой лохматой головой.

– Нет, Митя, не мог я такое сделать! Разве я мог дядю Егора под беду подвести? Не мог, не должен был я этого делать, Митенька! – отчаянно вскрикнул Горовой. – Я кто? Я опасный бунтовщик, за мою голову назначена награда, и я приду к родному дяде, чтобы судейские измывались над ним, в тюрьму упрятали за сообщество с мятежником?! Нет, Митя, я бы на плахе погиб, да никому бы не открылся, что Горовой – это Марков!

– Знаешь что, Алеша, – вдруг загорелся Дмитрий, – а ведь я тебя выручу из беды! Поедешь со мной в Питер вместо кучера. Яким – парень тертый, он доберется и так, а на кучера у меня в подорожной отметка есть. Тебе только в Питер попасть, а там станешь Алексеем Марковым, и пусть ищут опасного возмутителя Горового! Я тебя грамоте обучу, службу подыщешь, семьей обзаведешься…

Дмитрий так и сиял, довольный своим планом, таким простым и в то же время неуязвимым. Против его ожидания лицо Алексея оставалось сумрачным.

– Грамота… семья… питерское раздолье… – с непонятной усмешкой повторил он. – А ты слышал нашу клятву? – с силой выкрикнул Горовой. – Забыл, как весь народ крепкое слово дал стоять всем за одного и одному за всех? А я… – тихо промолвил, он, – я сбегу из родных краев и под видом кучера к тебе в Питер спасаться… А ты, прионежский работный люд, расхлебывай кашу, что заварил опасный возмутитель Алексей Горовой! Так, что ли, Митя?!

Ракитину стало стыдно.

Не первый месяц знал он Алексея и до сих пор не понял всего благородства души этого человека. Как можно было предлагать ему трусливое бегство, подкупать грамотой, семьей…

– Прости! – воскликнул Дмитрий и горячо обнял Алешу. – Ты прав, тысячу раз прав! Вижу я, чувствую, тебе надо быть здесь, а потом что бог даст…

Дмитрий рассказал брату о своей мечте заняться научной работой под руководством Ломоносова. Горовой не очень понял разницу между теперешней Митиной службой и будущими занятиями в университете. Но, видя, с каким восторгом Дмитрий говорит об ожидаемой перемене, Алеша от души пожелал ему успеха.

Заспанный Никифор, хозяин избы, слез с печи.

– Слышь-ка ты, Алеха, – сипло прогудел он, – пора уходить. А то как бы тебя вороги не застукали.

Братья горячо расцеловались. Дмитрий на всякий случай сунул Алеше один из отцовских пистолетов, и Горовой неслышно выскользнул за дверь. Несколько минут Ракитин и Никифор чутко прислушивались к предрассветной тишине, боясь услышать крики и выстрелы. Но все было спокойно в Вохтозере.

– Обошлось… – прошептал Никифор.

Дмитрий не остался на заводе, где не велась работа. В этот же день он выехал в Петербург. Дома его ждала радостная весть. Академическая конференция утвердила кандидатуру окончившего Петербургский университет Дмитрия Ракитина на должность адъюнкта кафедры физики.

Большую роль сыграло то обстоятельство, что Ломоносов в своей рекомендации очень умело упомянул, что Ракитин после окончания университета учился своим коштом за границей, где слушал лекции Христиана Вольфа, Пьера Мопертюи и других корифеев западной науки.

Дмитрий имел благоразумие запастись аттестатами от этих ученых, которые удостоверяли прилежание и способности русского студента. Аттестаты произвели самое благоприятное впечатление, и против Дмитрия Ракитина не было подано ни одного голоса, что за время существования Российской Академии наук случилось едва ли не в первый раз.

Но оставалось еще самое трудное: получить на постановление конференции утвердительную подпись президента академии графа Кирилла Григорьевича Разумовского.[50]

Этот титулованный бездельник в детстве пас овец своего отца, реестрового казака Розума. А несметные богатства, графский титул и должность президента Академии наук получил только потому, что брат его, Алексей Григорьевич, сделался тайным мужем императрицы Елизаветы Петровны.