А. Сахаров (редактор) - Николай II (Том II) Страница 22

– Григорий Ефимович, не откушаете ли с нами чаю? – совершенно по-русски пригласила она.

Распутин довольно погладил свою бороду, глубоко посаженные глаза его излучили искру радости.

– Было мрачно – теперь Солнышко вышло! Как рад! Теперь можно и душу чайком да беседой с Батюшкой царём да Матушкой царицей погреть! – в пояс поклонился Старец Александре Фёдоровне.

Под дверью, на площадке лестницы, сидела вся в ожиданиях Аня Вырубова. Она рывком поднялась со своего места.

– Бог помог! – кратко сказал Григорий Ефимович и перекрестился. Не пропустив вперёд ни Государыню, ни фрейлину, Распутин стал спускаться первым.

– Вот сюда пожалуйте, Отец Григорий! – показала на дверь в зелёную гостиную Императрица. У неё на щеках появился румянец, глаза заблистали, в счастливой улыбке полуоткрылись губы. В ней не было ни капли надменности или гордыни, которые ей вечно приписывали недоброжелатели. Это была милая и радушная хозяйка уютного дома, которая пригласила своих друзей на чашку вечернего чая.

Император уже ждал их в гостиной. По виду жены он понял, что и на этот раз Григорий Ефимович сотворил чудо.

– Садитесь, добрый наш Друг! – показал Николай на кресло у стола Распутину.

– Благодарствуйте! – важно и без подобострастия ответил Старец. Здесь, во дворце царя, в присутствии Государя всея Руси и его Супруги, он держался так, словно в деревенской избе у приятеля.

Усевшись и расправив складки своей рубахи, Распутин заинтересовался серебряным Потсдамским кубком, водружённым в центре стола.

– Что же это за диво? Ведь не церковный сосуд есть? – простодушно изумился он.

Николай с доброй и открытой улыбкой рассказал ему, что этот кубок – память о рыцарском турнире, который почти сто лет тому назад был проведён дворянами в германском городе Потсдаме в честь Супруги его Прадеда, Государя Николая Первого, и его Прабабки Александры Фёдоровны.

– Вишь ты, стало быть, и Прадед с Прабабкой, и Вы, Папа и Мама, полными тёзками оказалися! То, наверное, Господь на счастие послал! – выразил своё отношение Распутин. – А эти картинки, стало быть, гербы тех царей германских, которые пред светлыми очами нашей Государыни бились? – указал он тыльной стороной ладони на геральдические щиты немецких дворян, украшавших серебряный кубок.

– Воистину так, Григорий Ефимович, – с доброй улыбкой согласился Николай.

Принесли чай, к нему – бисквиты, печенье, сухари, сладкий хлеб, жёлтое вологодское масло. На столе появилась также большая ваза с конфектами, сделанными придворными кондитерами. Государыня решила сама разливать чай по чашкам. Аня сходила в столовую и принесла две вазочки варенья – чёрносмородинового и малинового.

Когда всё было готово для трапезы, Григорий Ефимович сложил молитвенно ладони, возвёл очи горе и его губы беззвучно задвигались, повторяя:

«Отче наш, Иже еси на Небесех! Да святится Имя Твоё, да приидет Царствие Твоё, да будет воля Твоя и на земли яко на небесех. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго».

По примеру Распутина все сидящие за столом шептали про себя молитву и полушёпотом завершили её дружным: «Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, и ныне и присно и во веки веков. Аминь».

По окончании молитвы длинными, сухими и костлявыми пальцами Старец взял сразу два куска сладкого хлеба, зацепил ножом масла, накрыл кусок хлеба с маслом другим и добавил в середину бутерброда ложку малинового варенья. Затем он ловко откусил от этого сооружения и с громким прихлёбыванием опустошил сразу половину чашки.

Николай Александрович повторил манёвр Друга, по-простецки, как будто никогда и не был царём, налил горячего чая на блюдце и спокойно выпил его, а потом причмокнул. Аликс сделала большие глаза и гневно надулась – она изумилась, что у её Супруга вдруг ни с того ни с сего проявляются простонародные замашки. Казалось, она хотела спросить Ники: «И где ты только этому научился?!» Глаза Николая засмеялись ей в ответ.

Всю эту немую сцену заметил, оторвавшись от чашки, Григорий Ефимович.

Он с хитрецой посмотрел на Аню и, обращаясь как будто бы только к ней, тоном деревенского проповедника начал короткую речь:

– Какое счастье – воспитание души аристократов… Очень есть сторона благочестивая: то нельзя и другого невозможно, и всё с благонамерением…

Аликс сразу поняла, что камешек летит в её огород, и слегка устыдилась. Ники внимал откровению мужика, с восторгом глядя ему в рот. Аня скромно хихикнула, прикрыв рот платочком.

Ободрённый вниманием слушателей, Григорий продолжал:

– Большая половина сего воспитания приводит в истуканство, отнимает простоту явления. А почему? Потому, во-первых, не велят с простым человеком разговаривать. А что такое простой человек? Потому что он не умеет заграничные фразы говорить, а говорит просто и сам с природой живёт, и она его кормит и его дух воспитывает в мудрость. А почему так аристократ лжёт и себя обманывает: неохота – смеётся, он всё врёт.

Глаза Распутина зажглись фиолетовым светом, и всем стало ясно, что Старец терпеть не может аристократию. Это было понятно. С тех пор как духовник великого князя Николая Николаевича Феофан ввёл его к великому князю в дом и сразу две великих княгини, Анастасия и Милица Николаевны, очаровались Старцем, а потом возненавидели его за то, что он, представленный ими Императрице, не захотел стать орудием их влияния и проявил независимость, именно аристократия, по сигналу из Знаменки, принялась травить и унижать его, клеветать, завидовать и злобствовать, проявляя самые антихристианские чувства.

Добрый к Распутину и открыто любующийся этим мудрым и хитрым мужиком, не признающим политесов, Николай Александрович посерьёзнел и приготовился выслушать всё, что скажет Григорий Ефимович. Уловив эту готовность, Старец продолжал:

– После этого аристократ делается мучителем. Почему мучителем? Потому что не так себя вёл, как Бог велел. Невидимо себя обманывал и тайно в душе врал. Вот потому и называется: чем важнее – тем глупее. Почему глупее? А потому, что в простоте проявляется премудрость. А гордость и надменность разум теряют. Я бы рад не гордиться, да у меня дедушка был возле министра. Таким-то родом я рождён, что они за границей жили. Ах, несчастный аристократ! Что они жили, и тебе так надо! Поэтому имения проживают, в потерю разума вдаются: не сам хочет, а потому что бабушка там живала. Поэтому-то вот хоть едет в моторе, а непокоя и обмана выше мотора.

Доктор философии, знаток богословских текстов разных религий, Императрица сердцем внимала мыслям Святого Отца, а разумом отмечала, в какую убедительную форму с точки зрения церковной науки риторики облекает этот малограмотный крестьянин, не умеющий толком ни читать, ни писать, свои откровения. «Как одарён Богом этот русский мужик!» – думала Александра Фёдоровна. Почему-то она вспомнила под речи Распутина двух лощёных русских аристократов – великого князя Дмитрия Павловича и его закадычного друга Феликса Юсупова-младшего. Из них двоих Феликс всегда казался ей исчадием зла, неврастеником, эгоистом, наркоманом и устроителем подлых шуточек над подчинёнными и зависимыми людьми, которые не могут дать ему сдачи.

Избалованный, изнеженный и испорченный юнец, сын её бывшей подруги Зины Юсуповой настолько дурно влиял на воспитанника их семьи Дмитрия, что она даже вынуждена была предупредить молодого великого князя против дружбы с бессовестным и подлым, несмотря на весь свой аристократизм, Феликсом. Но Дмитрий не внял её предостережениям. Она узнала стороной, что оба насмехались над её заботой о морали Дмитрия, её беспокойством о его времяпровождении в компании таких же беспутных юнцов, как и Феликс. Ещё больше она возмутилась, когда московские и петербургские недоброжелатели Юсуповых донесли до неё подозрения в том, что её родная сестра Элла, вдова великого князя и глава Марфо-Мариинской обители, вступила с молодым распутником Юсуповым отнюдь не в сестринские или семейно-дружественные отношения. Их видели вместе в Москве и Архангельском. А вот теперь они вместе едут в одном вагоне по святым местам и направляются прямо из Петербурга в Соловецкий монастырь!

«Этой сорокадевятилетней вдовушке мало было того, что она спала с братом своего мужа Павлом, обольщала кучеров и дворецкого, а теперь взялась за юнца, который годится ей в сыновья! И эта сестрица-святоша ещё смеет меня упрекать за дружбу со Святым старцем!.. Сплетничать об этом со всеми, начиная с моей злобной свекрови и кончая мамашей своего нежного Феликса!.. Прав наш Друг, когда он недолюбливает высший свет…»

Все эти мысли в мгновенье пронеслись в голове царицы, так что следующий пассаж Григория Ефимовича упал на подготовленную почву: