Наталья Иртенина - Царь-гора Страница 22

Извлеченный из земли человек выглядел как живой. Почти. Придя в себя после шока, Федор внимательно рассмотрел лицо. Оно немного усохло, и кожа стала пергаментной. Правая часть черепа, над ухом, была чуть тронута тлением. «Здесь у него шрам», — вспомнил Федор. Волосы на голове были короткие, вероятно, отросли в могиле, как и щетина на лице. Руки, сложенные на груди, истончились, стали костлявыми, но тоже полностью сохранились. «Медаль» оказалась всего одна — георгиевский крест в петлице. Стоя на коленях, Федор снова посветил в лицо мертвеца и долго вглядывался в него.

«Этого не может быть», — сказал он себе. Он пытался проверить впечатление под разными углами зрения и каждый раз получал один и тот же совершенно невероятный результат. Затем он начал вспоминать, чем занимался его прадедушка по отцовской линии во время Гражданской войны. Потратил на это около четверти часа, пока не сообразил, что в семье никто ничего о прадедушке не знает. Федора била крупная дрожь, но он этого не замечал и, усевшись рядом с покойником, в глубоко изумленном состоянии духа ждал рассвета. Он не видел, как к мертвецу подбежал бывалый поселковый пес с ободранным боком, тщательно обнюхал и, ничего не высказав, лег рядом, а морду положил на брошенную телогрейку.

Когда над горами на востоке заалело, Федор поднялся с земли и пошел в поселок. Он не знал, где находится дом старухи Кузьминичны и постучался в первый попавшийся. Здесь ему не открыли, и Федор перелез через соседний забор, прошелся по грядкам, не разбирая дороги, забарабанил кулаком в окно. Оно распахнулось, показалась голова, наставила на Федора клочковатую бороду. С полминуты они смотрели друг на друга, затем голова кротко осведомилась:

— Имеете духовную потребность?

Федор обрадовался, что попал по адресу, и, чувствуя утомление, а в голове некую расплывчатость, сразу перешел к делу:

— Там… у церкви святого откопали.

К счастью, поп оказался понятлив и не стал задавать лишних вопросов, на которые Федор не смог бы сейчас ответить. Через минуту он вышел на крыльцо, одетый в шерстяные штаны и куртку. Батюшка был молод, лет тридцати, волосы стриг коротко и ясным взглядом напоминал князя Мышкина в лучшую пору.

— Идемте, — сказал он.

Федор, пошатнувшись, двинулся к раскопанной могиле и по пути, как мог, воспроизвел рассказ бабушки Евдокинишны. Он очень старался ничего не перепутать, но все же допустил оплошность. Ему было так плохо, что хотелось улечься прямо на землю и заснуть.

— А почему вы решили раскапывать вашего прадедушку ночью? — спросил священник, разглядывая покойника.

— Я не говорил, что это мой прадедушка, — возразил Федор, прогнал разлегшегося пса и, как подкошенный, сел на телогрейку.

— Вы так сказали. — Священник посмотрел на Федора и на глаз определил: — У вас температура под сорок, надо немедленно в постель. Пробыли тут всю ночь?

Федор кивнул и развел руками:

— Бессонница.

— Понятно, — усмехнулся поп. — Пожадничали.

— Вы бы мне не дали копать, — насупился Федор.

— Вот еще глупости. Мой прадед был священником этой церкви, большевики убили его здесь же, и никто не знает, где его могила. Я бы и сам взялся с вами вместе копать.

— А может, это ваш прадедушка? — с надеждой спросил Федор.

— Нет уж, ваш.

Федор помотал головой и пробормотал:

— Это чересчур.

— Ну, не хотите, не буду настаивать, — сказал священник. — Хотя сходство разительное. Однако интересно: если ваша бабушка называет моего дедушку дядькой…

— Двоюродным.

— …то мы с вами в некотором смысле родственники.

— Меня Федор, — сказал Федор. — А вас?

— Отец Павел. Рад столь неожиданному знакомству. Что же мне с вами прикажете делать, больной? Вы где живете?

— Там. — Федор махнул рукой. — Оставьте меня в покое. С ним что-нибудь делайте. — Он показал на покойника. — Нетленные мощи. Канонизируйте или что там у вас в таких случаях.

— К лику святых усопшего причисляют не за сохранность тела, — объяснил отец Павел, наклонясь к покойнику и рассматривая чуть потлевший офицерский мундир, — а за следование правде Божией при жизни и свидетельствование о ней. Тело же может сохраниться по разным причинам. Здешний сухой климат и мерзлый грунт вполне могут мумифицировать останки.

— Значит, не святой? — отрешенно спросил Федор. — Слава богу. А то я уж испугался.

Он сделал слабую попытку надеть телогрейку, но вытащить ее из-под себя не получилось. Солнце уже поднялось над горами, однако холод не отступал.

— Первый раз слышу, чтобы Бога славили именно за это, — сказал отец Павел, взялся за Федора и поставил его на ноги, почти что взвалив на себя. — Но, видите ли, надо еще доказать, что этот человек не святой. Презумпция невиновности, понимаете. У Бога все святы, кроме очевидным образом отпавших.

— Ваше богословие, батюшка, мне сейчас не впрок, — плывя сознанием, произнес Федор. — Что вы там на нем разглядели?

— Орден Святого Георгия четвертой степени, бело-зеленый нарукавный шеврон колчаковской армии, погоны, тоже бело-зеленые с серебряным кантом. Если не ошибаюсь, полковник или подполковник.

— А-а, все-таки не генерал, — пробормотал Федор. — Но полковник тоже шишка, а? Только вот не было в этой благословенной глуши никаких полковников. Разве что в Барнаульском гарнизоне.

— Вы, Федор, по профессии, простите, кто? — поинтересовался священник, уводя его по дороге к поселку.

— Так, изыскатель, — без ложной скромности ответил тот.

Со стороны степи их настигал топот копыт.

— Ну вот, опять она будет топтать меня своими лошадьми, — пожаловался Федор.

Отец Павел остановился и обернулся. Из-за горелого остова церкви на дорогу вылетели пятеро разномастных коней. Впереди верхом на вожаке скакала Аглая, на ветру белым знаменем полоскались длинные растрепанные волосы.

— Эй-эй-эй! — Федору казалось, что он закричал во все горло, но на самом деле это был слабый выплеск эмоций. — Амазонкам правила дорожного движения не писаны?

Аглая остановила коней, легко, как гимнастка с бревна, прыгнула на землю и, завороженно глядя на нетленного мертвеца, подошла к отцу Павлу с его ношей.

— Что с ним? — спросила она про Федора. — И кто это? — про покойника.

Священник коротко описал суть.

— Да-с, уважаемая амазонка, — развязно, в полубреду проговорил Федор, — если б эта церковь не сгорела, вы бы никогда не познакомились с моим прадедушкой.

— Его надо срочно лечить, — добавил отец Павел. — У него горячка от ночного бдения.

— Я отвезу его к себе, — немедленно заявила Аглая, — у него дома некому им заниматься. Помогите посадить его на лошадь.

— Только не на зверюгу, — запротестовал Федор, но не был услышан.

Вдвоем они закинули его на коня, Аглая запрыгнула на другого, неоседланного, и пустила лошадей шагом. Федора она поддерживала рукой, чтобы не завалился.

— Я зайду к вам днем, — крикнула девушка священнику.

— Вот так, значит, — хмыкнул Федор, бессильно клонясь к шее животного, — то «уходите» и «никаких чувств», а то к себе домой? Женская логика. Нет уж, вы прямо скажите — безразличен я вам или где?

— Вы бредите, Федор, — ответила Аглая. — Какое это имеет значение, если вы сейчас упадете замертво?

— Значит, мертвый я буду вызывать у вас больше чувств? Боюсь, однако, это какое-то извращение.

Аглая молчала.

— А, не хотите говорить. Ну-ну.

Федор тоже умолк и остаток пути проделал в мрачно-беспомощном состоянии. Он почти не реагировал ни на что, когда Аглая стянула его с лошади и, обхватив, повела в дом, когда укладывала в постель и поила чем-то горячим и горько-пахучим. Потом она сняла с него свитер и рубашку, сильными движениями растерла спиртом грудь и спину. Федор блаженно мычал и пытался попробовать спирт внутрь. После этого он провалился в забытье, наполненное нелепыми сновидениями, в которых Аглая и оживший белогвардейский офицер бродили по темным пещерам и что-то настойчиво там искали.

Проснувшись, Федор обнаружил себя под двумя толстыми шерстяными одеялами, обложенный с двух сторон грелками. Он был весь в поту, но чувствовал себя явно лучше, и голова совершенно прояснилась. Возле зашторенного окна сидела Аглая, склонившись над большим листом бумаги, и быстро водила по нему карандашом. На столе перед ней лежала неровная стопка таких же листов.

— Мне кажется, я должен просить у вас прощения, — сказал Федор, вылезая из-под одеял.

Аглая, оторвавшись от рисунка, посмотрела на него удивленно.

— За что? Вы не причинили мне никакого зла.

— Зла? — переспросил Федор. — Но я говорю не о зле, на которое я, по-моему, не способен, если, конечно, не считать… хотя не будем считать. Просто мне кажется, Аглая, что вы на меня в обиде и тем не менее спасли от смерти. Я чрезвычайно вам благодарен.