Райдо Витич - Противостояние Страница 22

нахмурился отворачиваясь. Больше не стоит пить — грезится уже.

— Покурю, пойду, — вышел.

Сел прямо на землю у наката, ветру и снегу лицо подставляя и, тошно на душе —

хоть вместе с ним вой.

Дверь скрипнула — Семеновский на свежий воздух вышел. Поежился, закурил, на

Николая поглядывая. Руку в карман сунул, прислонился к накату, нависнув над

лейтенантом:

— Третий месяц вроде вместе, да, Коля?

— Да, — разжал тот губы, поднялся. Ясно было, сейчас политрук крутить-вертеть

начнет.

— Странно даже — третий месяц… А ни черта о тебе не знаю.

— Что-то хотите знать, Владимир Савельевич? Спрашивайте, мне скрывать нечего,

отвечу.

— Думаю, отвечал уже, — хмыкнул. — Да нет, Коля, ты не суетись, я без наезда

и подозрений. Командир ты хороший, ребята тебя жалуют, боец отличный, разведчик

можно сказать и героический Что не «язык», то в чинах, со знанием, значит,

обстановки. Одно меня мает, так, для личного интереса понять хочу — то ли

Осиповой ты мозги пудришь, то ли недосмотр чей-то.

— Вы о чем, Владимир Савельевич?

— О жене твоей, никому неизвестной, — посмотрел ему прямо в глаза. — Женат,

говоришь, а по документам-то — нет.

Санин отвернулся, потоптался, соображая, как политруку все объяснить. А никак

выходило, не поймет.

— Расписаться не успели, — бросил.

— Ага? Значит, мозг пудришь.

— Нет.

— А если в графу запишу? — пытливо уставился на него мужчина.

— Буду только благодарен.

— Даже? — не поверил. — Ну, ну. Погибла, говоришь?

— Да, — зубы сжал.

— И что, мертвую в графу записывать? — политрук не верил и не мог знать, что

своими вопросами, как в свежей ране ковыряется, а душа без него кровоточила.

— Да! — развернулся к мужчине. — Санина Елена Владимировна! Так и запишите!

Владимир Савельевич крякнул, растерявшись.

— Ну, ну, — протянул. Окурок откинул и руки в галифе, опять на Санина смотрит:

— А ведь запишу.

— Ждать буду, — даже не моргнул.

Политрук помялся, попинал бревна у блиндажа, будто снег с сапог стряхивал. И

развернулся, ушел к компании.

А Николай зажмурился от боли в груди и грохнул кулаком по накату: мать перемать

вас всех!… Ленка… Леночка…

На улицу Осипова вышла, передернулась:

— Зябко. Не замерз?

Санин затылок потер в себя приходя, папиросы достал, закурил:

— Нет.

— А мне вот холодно, — подошла вплотную к мужчине. — Не согреешь меня?

Коля мочал, в небо смотрел.

— Не нравлюсь? — прошептала с тоской.

— Нравишься, — кивнул и глянул. — Но и только.

— А тебе больше надо? — голос зазвенел от обиды и раздражения. — А что тебе

надо, лейтенант? Ну, что?! — вытянулась, чтобы в глаза заглянуть.

Николая сверху посмотрел на нее, огладил волосы, щеку и прошептал в лицо:

— Леной стань.

Мила моргнула, не понимая, отодвинулась. Постояла и молвила:

— Ничего, мужики они как ветер — то в одну постель задует, то в другую. А я

подожду, — кивнула.

Лейтенант грустно улыбнулся:

— Глупая. Много ты о мужиках знаешь.

— А вот и посмотрим, — сверкнула глазами. Пошла к дверям и остановилась,

обернулась. — Наступление скоро. На все наплевать, Коленька… жив только

останься.

Дверь скрипнула, впуская ее в дым.

Санин вздрогнул, но не обернулся — в небо смотрел. А оно, зараза, глубокое,

темно синее… как глаза Лены, когда сердилась.

Фашисты рвались к Москве через Солнечногорск, Каширу, Тулу, Клин.

Жарким тот ноябрь выдался. Таким жарким, что плавился снег и земля, пропитанные

кровью, потом, сплавленные в одно с телами убитых.

Атака за атакой, как волна за волной, шли немцы и захлебывались.

Грохот от взрывов стоял такой, что товарища рядом слышно не было, и казалось

сама земля разверзнется вот, вот от обстрелов.

— Сдохните здесь все, сдохните! — рычал сержант, сжимая противотанковую

гранату в руке. А танки перли. Лязгая траками, скрипели башнями и выплевывали

снаряды в хлипкий заслон из горстки солдат.

Коля оттащил в воронку раненного Голубу и к своим.

— Держаться, держаться, братцы!

— А куда денемся, — зло хохотнул Еременко.

— Некуда дальше, некуда, — прошептал лейтенант соглашаясь. На зубах песком

хрустела земля. Танки шли на позиции, огибая подбитые.

— Сколько же их, а, товарищ старший лейтенант? — просипел молодой солдатик,

прямо перед боем кинутый в подкрепление роте.

— Не ссы, малявка, — закусил нож в зубах и вынырнул из окопа, пополз с

гранатой под танк.

— Пехоту отсекайте!! — рявкнул лейтенант, паля из автомата. — Бегом! —

толкнул к краю окопа молодого. — Сумятин, с гранатами у нас что?!

— Хреново! — бодро доложил тот и пригнулся, уворачиваясь от брызг земли из-под

пуль. — Пристреляли суки!

Сплюнул и на другую позицию.

— Значит, живем! — хохотнул Санин.

— Клепкин, кажись, захлебнулся, — бросил ему сержант. С левого фланга ничего

не слышно было.

— Сбегай. И связь, Федя! Доложи, что долго не продержимся.

— Понял, — юркнул в сторону.

Над головой лейтенанта грохнуло. Коля стряхнул землю и опять дал очередь.

— Малыгин, не спим!! — рявкнул молодому, не слыша выстрелов из его винтовки.

Глянул, а тот мертвый — прямое попадание в висок.

Гранату вытащил у него, обоймы подобрал и перебежками под подбитый танк — хороша

позиция.

— Хрен выкурите! Ну, что, что?!! — заорал ползущему на него танку. — В

Германии своей гребанной не сиделось?! Иди, угощу, сука!!

И взметнул гранату. Дуло скривило, танк встал.

— Подавись, тварь, — и дал очередь по вылезающим танкистам. Те свесились на

бронь.

Над ухом жахнуло. Пуля ожгла ухо.

Пора убираться на другую позицию, — понял Санин. Чуть отполз, на бойцы

наткнулся, залегшего с гранатой.

— Живем! — гаркнул.

— А то!

В небе появились ястребки, дали по позициям так, что голову не разогнуть было.

Но атаку фашистов остановили.

— Захлебнулись, суки, — сплюнул кровь пополам с землей Ложкин. — Передышка,

лейтенант, — и стек по насыпи окопа, глаза в небо.

Мертв.

Санин осел прямо в грязь и уставился перед собой.

Сумятин, Грызов прошли по окопу, рядом сели — взгляды на погибшего друга.

— Хана Клепкину, — бросил сержант через пару минут.

— А Голубу медсестричка в санбат оттащила, — добавил Ефим. К ним, качаясь и

руку придерживая, Еременко подошел, сел, за махрой в карман ватника полез:

— Покурить бы, братва.

Еще трое солдат пристроились в окопчик.

— Все? — спросил Санин.

— Нормально, товарищ лейтенант, — заверил Ефим.

— Сейчас снова пойдут.

— Ну и хрен на них, — затянулся Тимофей.

— На них-то хрен, а вот за спиной Москва.

— Там ползет кто-то, товарищ лейтенант, — бросил солдатик, выглядывая за

насыпь, только в тыл, а не в сторону немцев.

Коля выглянул и получил каску на голову — сержант побеспокоился:

— Поживешь еще, голову береги.

— Все поживем, — заверил.

К ним ползло подкрепление. Бойцы скатывались в окоп и расходились.

— Принимай пополнение, бродяги! — появилась сверкающая улыбкой физиономия и

ящик с гранатами.

— О! Це дило! — обрадовался Еременко.

— Сержант Федоров! Со мной взвод и три ящика с гранатами, — отрапортовал

чистенький, румяный здоровяк лейтенанту.

— Живем, — хмыкнул тот. Бойцы заржали.

— Ну! — развел руками Ефим. — При таком-то подкреплении?! Да зараз немцы

разбегутся, как только сержанта увидят!

— Батальон из резерва на подходе, — бросил тот.

— А связь?