Драконий пир - Светлана Сергеевна Лыжина Страница 22

Дочь Нана потупилась.

— А почему ты тут стоишь и кровь свою льёшь? — продолжал спрашивать Влад. — Если ты сгорела, почему у тебя на боку рана? Или ты умерла не в огне?

Девочка вдруг глянула своему несостоявшемуся мужу куда-то через плечо, и он даже сквозь кисею увидел, как её глаза расширились от ужаса. Влад начал оборачиваться, одновременно правой рукой нащупывая рукоять кинжала, заткнутого за пояс, и в это мгновение проснулся.

Сновидец обнаружил, что уже не стоит посреди незнакомой комнаты, а лежит в кровати в отцовских покоях, очень знакомых, и что сейчас не день, а ночь.

Сердце колотилось. Правая рука, собиравшаяся сжать рукоятку кинжала, которого наяву не было, сама собой сжалась в кулак, и Влад даже стукнул кулаком по одеялу, потому что очень хотелось вернуться в сон и увидеть тайного врага, но после пробуждения это стало невозможно. Всё, что теперь можно было делать, это размышлять о том, кто бы такой мог привидеться.

Серебряный свет заливал комнату — была ночь накануне полнолуния — и Влад, оглядывая обстановку вокруг, не мог отделаться от странного чувства, что, если очень захотеть, то неизвестный враг, которого не удалось увидеть во сне, сейчас привидится наяву, выйдет из самого тёмного угла.

Девятнадцатилетний юнец даже произнёс тихо:

— Ну, что же ты... Выходи...

Никто не вышел, и тогда Влад начал размышлять о боярах-предателях, ведь неизвестный враг мог оказаться одним из этих людей.

Новый хозяин дворца уже знал достаточно, чтобы попробовать составить в голове картину событий двухлетней давности. "Чтобы устроить заговор, предателям следовало собраться где-то и всё решить, — начал рассуждать Влад и почти сразу пришёл к мысли, что собрание случилось в доме главного заговорщика, то есть боярина Мане Удрище, и что первым в заговор оказался вовлечён Тудор, ведь в грамотах князя Владислава имя Тудора стояло сразу после имени Мане. Вряд ли такой порядок в грамотах мог оказаться простой случайностью!

Владу почему-то представился поздний вечер и некая обеденная комната, освещённая лишь свечами. А ещё представилось, как Мане со своим братом Стояном сидит за столом, где выставлено скромное угощение, ведь к тому времени, когда бояре начали готовить заговор, Рождественский пост уже начался.

Владу представлялось, как в комнату вваливается Тудор. В совете у Владислава Тудор оказался ниже Мане, а вот в совете у Владова отца дело обстояло наоборот, и, значит, пока заговор ещё не составился, Тудор должен был говорить с Мане и Стояном свысока.

Истово перекрестившись на иконы, висевшие в правом углу от двери, Тудор, наверное, произнёс небрежно: "Доброго вечера хозяевам. Зачем звали?"

"Поговорить надо", — конечно, ответил Мане, причём тихо, ведь он всегда казался скромным и незаметным.

"О чём поговорить?" — наверное, спросил Тудор, громыхая лавкой и усаживаясь за стол.

"О беде, которая на нас надвигается, — вероятно, сказал Мане и, разумеется, добавил. — Господин Янку из Гуниада очень недоволен нашим государем".

Влад был совершенно уверен, что с этой фразы начался заговор, и что её произнёс Мане Удрище. Она отражала всю суть! Могущественный венгр, которого в Румынии многие называли на румынский лад — Янку — оказался недоволен отцом Влада. Это недовольство, зревшее далеко за горами, породило страх уже в Румынии и стало причиной предательства, пусть никто кроме Мане поначалу не боялся.

"Не доволен? И что?" — должен был небрежно ответить Тудор, но всё же насторожиться.

"Янку, если захочет, сможет собрать большое войско, и ты это знаешь", — конечно, напомнил Мане.

"И что? — наверное, повторил Тудор. — Зима уже почти наступила. Все горные дороги скоро занесёт снегом. Значит, если Янку не собирается перейти горы в ближайшие три недели, то в эту зиму уж точно к нам не явится. Чего ты вдруг всполошился?"

"Я имею сведения, что Янку собирает войско и придёт к нам до того, как дороги станут непроходимыми, — наверняка сказал Мане. — Я получил эти сведения от купца из-за гор. Я продал этому купцу пчелиный воск и согласился уступить в цене, когда купец обещал рассказать мне весьма важную новость".

"Тогда почему ты не сказал об этом во дворце на совете?" — конечно, удивиться Тудор.

"А наш государь призадумается, если я скажу? — Мане должен был с сомнением покачать головой. — Я могу сказать об этом на следующем совете, и ты увидишь, что наш государь, не задумавшись ни на мгновение, тут же повелит нам собирать войско. Он решит сразиться с Янку, а ведь ты знаешь, что биться с Янку бесполезно. Войско у этого человека лучше вооружено и обучено, чем наше. Разумнее сразу начать переговоры о мире, но наш государь ничего такого не станет начинать. Он пойдёт в бой и погубит себя, а также нас заодно".

Подробность про купца, покупавшего воск, Влад придумал, потому что не знал пока, откуда боярину Мане Удрище стало известно о планах Яноша, но в то же время не приходилось сомневаться, что Мане, узнав о намерениях Яноша, сразу решил, что отец Влада станет воевать. Отец непременно стал бы воевать и не покорился бы венгерской власти, ведь иначе погубил бы двух своих сыновей, оставшихся в заложниках у султана Мурата как доказательство верности туркам — туркам, а не венграм! Отец ценил жизни детей, а бояре, конечно, ценили свои жизни... А ещё очень ценили своё добро!

Владу так и слышался тихий голос Мане, увещевавший Тудора, а вот голос Манева брата Стояна не слышался. Представлялось, что Стоян ничего не говорил, но кивал непрерывно.

"Только подумай, что случится, — должен был говорить Мане боярину Тудору. — Придёт Янку, сместит нашего государя. А мы, даже если сохраним наши жизни, впадём в нищету, ведь у нас отберут все наши имения..."

"Отберут?"

"Да. Чтобы вручить тем, кто поддержит нового государя".

"Ты зря так беспокоишься, — наверное, ответил Тудор. — Вспомни, что было не так давно. Янку отобрал трон у нашего государя, но наш государь всё вернул себе с помощью султана. Вернёт и на этот раз".

"Да, я помню, как было, — конечно, отвечал Мане. — Помню, как мы жили при том государе, которого поставил Янку. Я лишился своего имения возле Тырговиште. И у тебя тоже отобрали многое. Ты помнишь?"

"Когда наш государь вернулся с турецким войском, ты получил всё обратно. И я тоже вновь обрёл потерянное", — должен был сказать Тудор, а Мане не мог