Элизабет Чедвик - Величайший рыцарь Страница 23

– Унизительно отчитываться перед ним за каждый пенс, который я трачу, – пожаловался Генрих. – Предполагается, что я буду одеваться в лохмотья и мерзнуть зимой? – Он кивнул на Фицрейнера с помощником. – Этот идиот, писарь Адам, находился со мной и проверял каждый эль заказанной мною ткани. Теперь он сообщит все отцу, а тот станет возмущаться, что я трачу слишком много денег. Я коронованный король, герцог и граф, но это все суета сует!

Он швырнул чернильницу в стену. Она разбилась, ударившись о нее, оставив пятна и разводы коричневого цвета.

– Вы поедете к нему на Рождество, – напомнил Вильгельм. – Скажите ему о своем недовольстве.

– Он не станет слушать! Он никогда не слушает! – вспыхнул Генрих. – Почему, как вы думаете, моя мать больше с ним не живет? Она его ненавидит. Его все ненавидят, кроме его английской шлюхи, да и то потому, что у нее мозги между ног. Все знают, что он виноват в убийстве Беккета. Не имеет значения, что папа отпустил ему грехи: он принес покаяние, исполнил епитимью и обещал деньги на крестовый поход. Он навсегда запятнан кровью, пролитой на Кентерберийском алтаре!

Вильгельм поморщился. Он предпочел бы забыть о том времени. Король пришел в ярость из-за упрямства Беккета, отказавшегося принять церковную реформу. Королевскую тираду, направленную против архиепископа, поняли буквально, и четыре рыцаря, жаждущих благосклонности короля, отправились в Кентербери и убили Томаса Беккета на ступенях алтаря. Мертвый архиепископ стал еще более популярен и почитаем, чем при жизни. Монахи собора убрали его окровавленную верхнюю одежду, власяницу и грязные штаны в запирающийся на замок сундук и периодически доставали, чтобы обмакнуть в святую воду. После этого мутную воду продавали как средство от всех болезней паломникам, число которых все увеличивалось. Беккет был вызывающе агрессивным при жизни, язвительным и резким. Мертвым он добился большего почитания и, возможно, стал причиной очень многих болезней, которые вряд ли сможет облегчить или снять его растворенная в воде сущность. Среди народа Англии росли тревога, беспокойство и недовольство, а тут появился приятный молодой человек, обладающий обаянием и с короной на голове. Вильгельм понимал, насколько взрывоопасной может стать ситуация.

– Вы можете править гораздо лучше него, сир, – сказал Адам Икебеф. – Вельможи и бароны любят вас, как и народ. Вам надо заставить отца слушать вас, а не просто разговаривать с ним.

Вильгельм предупреждающе посмотрел на Икебефа, на что тот ответил ухмылкой.

– И как он это сделает? Пригрозит отцу силой? Устроит восстание, которого, как предполагалось, должна помочь избежать коронация?

– Можно подумать, что вы на стороне моего отца, – раздраженно вставил Генрих. – Иногда вы ведете себя как старуха.

– А разве благородство не подсказывает вам, что следует уважать старух, сир?

Генрих прекратил хмуриться и неохотно улыбнулся.

– Все зависит от того, страдают они старческим слабоумием или нет, – ответил он. – Вы не страдаете старческим слабоумием, Вильгельм?

– Надеюсь, что у меня в голове еще остается немного разума, сир. Я служу вам, а не вашему отцу, и предан я в первую очередь вам.

Генрих покусал ноготь большого пальца.

– Я уважаю отца: меня заботят старики, как и старухи, – он сделал паузу, давая лизоблюдам время посмеяться над шуткой. – Но он тоже должен меня уважать. Я больше не ребенок и не позволю относиться к себе как к ребенку. – Он упрямо поджал губы. – Я поговорю с ним во время рождественского пира, и для него же лучше меня послушать.

Вильгельм ничего не сказал, потому что в этом не было смысла. Самолюбие и высокомерие Генриха не позволяли ему обращать внимание на чьи-то желания, кроме своих собственных. Вильгельм отвернулся и принялся осматривать рулоны ткани, теперь аккуратно свернутые на столе. Он отметил, что пурпурный шелк отложили в сторону вместе с роскошной золотой и голубой парчой.

– Вы знаете, что понравится покупателю, – тихо сказал Вильгельм купцу с иронической улыбкой.

Фицрейнер пожал плечами.

– Я бы прогорел, если бы не знал, – сказал он. – Молодой король хотел посмотреть мой лучший товар, и мое дело – удовлетворить его желания, а не угождать его секретарям и писарям.

Вильгельм улыбнулся.

– Или, возможно, разжечь его голод.

Фицрейнер улыбнулся в ответ и щелкнул пальцами, подзывая помощника.

– Если вас интересует шелк, но нет денег на пурпурный, у меня остался зеленый и желтый. Из этих кусков получится плащ на доспехи… По очень хорошей цене, – добавил он хитро.

Через некоторое время Вильгельм стоял на причале и восхищался мастерством Фицрейнера, умевшего убедить здравомыслящих и разумных людей расстаться с серебром. Теперь сам Вильгельм стал владельцем зеленого и желтого шелка, который ему на самом деле не был нужен, а также нескольких элей красной шерстяной ткани. Он вряд ли мог обвинять принца Генриха в расточительности, когда сам оказался не способен контролировать себя.

Вильгельм был раздражен собственной глупостью, правда, она и забавляла его немного. В таком состоянии он наблюдал за тем, как носильщики грузят мебель из дома принца Генриха на королевскую шнеку[6]. Корабль был узким, обтекаемой формы. Его строили, чтобы он резал воду, подобно ножу, и быстро преодолевал расстояние в тридцать миль, которое отделяет Англию от Нормандии. Ярко окрашенные щиты шли вдоль наружной обшивки, а леопарды Анжу развевались на мачте. Моряки быстро возводили укрытие на палубе у кормы, чтобы защитить Маргариту и прислуживающих ей дам от брызг и сильного морского ветра. Молодая королевская чета направлялась ко французскому двору, чтобы навестить отца Маргариты, короля Людовика, а затем на общий сбор анжуйской семьи в Шиноне.

Вильгельм прошелся по причалу, мимо лодок рыбаков. Два человека чинили сети у жаровни. Кожа над костяшками пальцев у них потрескалась, руки покраснели от холода. Новый конюх Вильгельма Рис стоял вместе с группой солдат. Он перекинул лук за плечи и положил на него руки. За ними какой-то всадник пробирался по заполненной людьми пристани. Вильгельм прищурился.

– Иоанн?

У него тут же скрутило живот, как будто он уже поднялся на борт корабля. Первым делом он подумал, что что-то случилось дома, раз его брат примчался в Саутгемптон. Его сопровождал Ансель. Беспокойство усилилось из-за натянутого выражения лица Иоанна и не уменьшилось, когда брат улыбнулся, спешиваясь.

– Я надеялся застать тебя до отплытия, – сказал Иоанн, когда они обнимались.

– Какие новости? – спросил Вильгельм, поворачиваясь от Иоанна к Анселю.

Парень еще вырос, и худое тело обрастало мышцами. Он теперь носил на боку меч, а это означало, что он уже неплохо им владеет.

– Определенно не братская любовь привела тебя в Саутгемптон? – спросил Вильгельм у Иоанна.

– И она тоже, – ответил Иоанн, явно чувствуя себя неудобно. – Но и дело, – у него в голосе появились язвительные нотки. Знаешь ли, я служу королю, а не все время разлагаюсь в деревне. У меня есть письма к королю, которые надо взять на борт, и вопросы для обсуждения с коннетаблем[7].

– Вопросы не для моих ушей?

Вильгельм успокоился, что дома не произошло ничего страшного, поэтому расслабился и насмешливо улыбнулся.

Иоанн решил не отвечать на улыбку, у него на лице было написано беспокойство. Он явно нервничал.

– Тебя нельзя назвать неосторожным, и язык за зубами ты умеешь держать. Я тебя хорошо знаю. Но дело короля – это дело короля.

– И мы оба верны ему до последней капли крови, – добавил Вильгельм. – Здесь холодно, а в море станет еще холоднее. По крайней мере, можно поговорить в тепле. – Он показал на харчевню за пристанью, над которой лениво вился дымок. Он шел из башенок с отверстиями для вентиляции, расположенных на крыше. – Если только не хочешь поехать в замок?

Это было предложено без энтузиазма. Вильгельм ушел оттуда, чтобы отдохнуть от напряженной атмосферы и натиска Фицрейнера на его кошелек.

Иоанн задумчиво посмотрел на брата.

– Нет, харчевня подойдет.

Заведение было уже заполнено моряками и пассажирами, ожидавшими посадки. Как и Вильгельм с братьями, они пришли сюда согреться и скоротать время. Братья сели за стол в углу, женщина принесла им графин с английским вином цвета соломы, корзинку со свежеиспеченным хлебом и еще одну с пирожками с изюмом и курицей. Вильгельм посмотрел на еду, в животе заурчало. К сожалению, все, что он съест, вылетит из него не дальше, чем через пять миль пути в море. Он не знал, что лучше: блевать на пустой желудок или на полный. Иоанн смотрел на еду так, словно ему на тарелках подали бревна н опилки. Только Ансель принялся за нее с удовольствием.