Наталья Павлищева - Невенчанная жена Владимира Святого Страница 23

Изяслав так навсегда и останется в полоцкой земле, он не будет наказывать невиновных перед ним младших братьев, но кровавой распрей аукнется Руси та посеянная опальной Рогнедой в Изяславле обида одного брата против других. Даже дальние потомки Изяслава будут считать себя Рогволожьими внуками, начисто отрицая свою причастность к роду Рюриковичей и зависимость от Киева.

За червенскими землями пришла очередь ятвягов. Этот воинственный балтский союз не давал покоя не только подвластным теперь Владимиру волынянам, но и дреговичам. Ятвяги не оставляли после своих набегов ничего, начисто опустошая славянские земли. А сами сидели удачно, в укрепленных градах среди заболоченных лесов со множеством искусно устроенных ловушек. Но это было потом, а сначала князь Владимир по пути в земли ятвягов побывал в Турове у князя Туры. Тот не забыл о судьбе Рогнеды и постарался напомнить об опальной жене киевскому правителю.

Владимир после первых же слов скривился, точно кислого кваса испил:

– Это она тебя просила говорить?

Туры отрицательно покачал головой:

– Нет, у самого душа болит о княгине и княжиче. Не забыла тебя Рогнеда, в сердце боль держит…

– Боль, говоришь? – Князь встал, прошелся быстрым шагом по горнице, где вели беседу, остановился перед сидящим по праву старшего возрастом Туры. – А она тебе рассказывала, как меня убить хотела?!

– А ты ее? – прищурил глаза туровский князь.

– Значит, все рассказала, пожаловалась, – усмехнулся Владимир. В сердцах мотнул головой. – Не одна княгиня руку подняла, еще и сыну меч дала! Навсегда ведь врагом станет, коли с малолетства против отца родного оружие поднимает! Как такое простить?

Туры вздохнул:

– Не жаловалась она, я сам все выспросил. Что сыну в руки меч против отца вложила, за то и я ругал. Да только понять ее тоже можно, ведь и ты убить захотел, жизнь свою спасала…

Киевский князь сел, нога нервно стучала об пол, губы вытянулись в узкую щелочку, ноздри раздувались, кулаки сжались. Туры, глядя на него, подумал, что не забыл князь опальную жену, если до сих пор вон как переживает разлад с ней. Произнес чуть назидательно:

– Ты, князь, меня послушай… Я хоть и под тобой хожу, но жизнь прожил долгую, видел в ней больше тебя. В ней, в жизни, всякое бывает, и правда, она ведь тоже разная. И ты прав, что простить нож в руке жены не можешь, но и она права, за родную кровь мстила. Что сына в это втянула, в том виновата, да только Рогнеда уже немало горя претерпела, одна ведь в глухом лесу живет, по тебе тоскует. – Видя, что Владимир собирается возразить, поднял руку, останавливая. – Погоди, князь, выслушай меня. Трудно простить, еще труднее забыть. Не о том прошу, хочу только сказать, что сама Рогнеда на коленях к тебе приползла бы за прощением. Она это скрывает, но я-то видел… И ты ее любишь, любишь, князь, не спорь. А коли любишь, так простишь. Не сейчас, не завтра, но не забывай княгиню.

Владимир долго сидел молча, потом встал, вздохнул:

– Не в моих силах простить. Глаза закрою и маленького Изяслава с мечом в руке вижу…

Туры очень хотел сказать, что увидел бы сначала себя самого с таким же мечом перед Рогнедой, но промолчал. Он уже понял главное – даже эта страшная ссора не выкинула жену из княжьего сердца, а значит, вспомнит, значит, простит. Оставалось только ждать.

Из Турова в Изяславль еще два дня назад умчался гонец. Для чего отправил своего человека князь Туры, ведомо только ему да княгине Рогнеде.

В тот вечер за столом засиделись долго, а потом еще с Туры задержались. Владимир вроде и не расспрашивал нарочно об опальной жене. Но все получалось, что сводил разговор на дела в Изяславле. Туровский князь кивал:

– Верно, что не забываешь, сын у тебя там…

То ли он много медов выпил, то ли еще почему, но у Владимира начала кружиться голова. Заметив это, Туры кликнул слугу:

– Пора почивать, князь, завтра договорим.

Голова не просто кружилась, все очень приятно плыло вокруг, Владимиру почему-то было радостно и горестно одновременно. Будь он внимательней, заметил бы, что сам хозяин не пьет, но следит за тем, чтобы гость опьянел посильнее. Но в Турове не было врагов, и Владимир расслабился.

Ночью ему вдруг приснился удивительный сон. Словно рядом оказалась… Рогнеда! Княгиня прижалась к мужу всем телом, Владимир откликнулся мгновенно. Руки обвили стан горячо любимой женщины, пальцы привычно пробежали по спине, опустились ниже… Прерывистое дыхание князя слилось с таким же женским…

Все, все было ее! Запах волос, трепетное тело, упругая, несмотря на рождение пятерых детей, грудь, жаркие ласки!

– Рогнеда!..

Князь стонал, моля только об одном, чтобы этот сон не прервался вдруг…

Не прервался.

Но едва обессиленный Владимир откинулся на спину, как снова провалился в ночную темноту и забылся до утра.

С первыми рассветными лучами из ворот Турова выехали две лошади. На одной из них сидела женщина в надвинутой на глаза накидке, а на второй крепкий дружинник. Всадники спешили, а потому погнали своих коней почти галопом. Откуда взялись и куда отправились? Но кому какое дело?

Солнце давно в небе, но князь спит. Волчий Хвост недоуменно прислушивался. Нет, все тихо. Сколько же выпил вчера Владимир вместе с Туры, если тот давно на ногах, а гость никак не проснется!

Наконец воевода не вытерпел:

– Не пора ли будить князя?

Туры почему-то усмехнулся в усы:

– Пусть поспит… Умаялся в ночи, бедный…

– Чего? – не понял Волчий Хвост. Где это Владимир мог умаяться в ночи?

– Иди, иди, не мешай, все одно, сегодня никуда не поедете, – отогнал от княжьей ложницы воеводу хозяин дома. Пришлось подчиниться.

Владимир проснулся от солнечного луча, упавшего на лицо. Вздохнул, сладко потянулся и потрогал место рядом с собой, словно надеясь нащупать обнимавшую его во сне женщину. Рука никого не обнаружила.

Сон…

Князь сокрушенно усмехнулся: зато как хорош был этот сон! Повернулся на бок и вдруг… увидел на подушке длинный золотистый волос! Один-единственный, но точно такой, какие у Рогнеды…

Владимир рывком сел на постели. Что за наваждение?! Его руки помнили эти ночные объятья, губы – жаркое дыхание, а подушка пахла ее волосами, постель ее телом.

Долго ли сидел, уставившись на золотистый волосок и пытаясь понять, сон был ночью или явь, Владимир не мог бы сказать. Выйдя из ложницы, он осторожно пригляделся к Туры. Тот вел себя как ни в чем не бывало. День прошел спокойно, вечером они снова сидели вдвоем перед огнем, вглядываясь в пляшущие языки пламени, но хозяин молчал, молчал и Владимир. На сей раз он не пил, не желая свалиться, как вчера, Туры не заставлял. Изредка его взгляд блестел лукавством, но старый князь сделал все, чтобы молодой этого не заметил.

Наконец решили расходиться по ложницам.

Владимир погасил свечу и улегся, поджидая то ли вчерашний сон, то ли появление незнакомки. Ни того, ни другого… Пролежавший с открытыми глазами почти до утра князь с рассветом был зол сам на себя.

– Ты чего смурной? – внимательно пригляделся к нему Туры. – Спал плохо?

Владимир только кивнул. Не рассказывать же о прошлой ночи…

Когда вышли из Турова в сторону ятвягов, туровский князь вдруг показал рукой на полуночь:

– Там Изяславль…

Владимир взъярился:

– Ты мне это к чему говоришь?! Я туда не собираюсь! Не для того в эти леса пришел!

Туры чуть улыбнулся:

– А я тебя, князь, туда не зову, просто показал, что там Изяславль…

Тронул поводья коня, оставляя князя позади. Немного погодя украдкой оглянулся, Владимир так и сидел, глядя в сторону дороги на Изяславль, потом вздохнул и тоже тронул свою лошадь.

Сотня Изока уже вторую седмицу гонялась по степи за печенегами, с которыми ни рати, ни мира, то и дело нападают, а воевать по чести не хотят, вот и приходится каждый род вылавливать по отдельности. Что поделать, степняк он и есть степняк, ему законы не писаны. И никакой князь Тимрей соседнему князю не указ, с Тимреем, может, и договорились, а Угдей вон снова порубежье треплет. Стислав как-то рассказывал дружинникам, что еще в стародавние времена русичи от степняков по лесам прятались, хоронились. Летом скот по краешку степи украдкой пасли, а с осени закрывались за тынами в своих весях и сидели до тепла тише белого снега. Чудно показалось русичам: чего же не воевали? Стислав только головой качал:

– Про то не ведаю, знаю только, что жили врозь один род далеко от другого, вот и не было сил набежникам отпор давать.

Изок надолго запомнил эти слова. Верно говорил сотник, врозь все тяжело, что работать, что воевать.

Но и вместе оказалось нелегко, степняки быстрые, налетают точно вихрь, и удирают так же. Если не успел вовремя заметить – худо будет. Однажды не заметили. Высланные вперед разведчики печенежский отряд проглядели, сами головы сложили под степняцкими мечами и своих не предупредили. Когда печенеги налетели, не все русичи успели и за оружие схватиться. Многие полегли, нападение отбили, но больше десятка человек среди своих недосчитались. Вражин тоже полегло с десяток.