Антонин Ладинский - В дни Каракаллы Страница 23

Однажды во время прогулок я нос к носу столкнулся с Вергилианом. Я знал, что поэт все еще ищет свою танцовщицу. Но он развел руками от удивления:

— Где ты пропадаешь, несчастный маратель папируса? Я разыскиваю тебя по всему городу. Мне необходимо переписать несколько важных писем для сенатора.

Мы вернулись вместе в тот дом, где поэт нашел гостеприимство в Александрии, я без труда выполнил заданную мне работу, а потом Вергилиан сказал:

— Я направляюсь сейчас в легионный лагерь. Август собирает там для какой-то цели александрийскую молодежь. Интересно. Не хочешь ли и ты пойти со мной?

Я поспешил выразить согласие, и мы отправились вдвоем, среди людской толкотни, к воротам Луны, откуда дорога вела в лагерь III легиона.

Каракалла уже несколько дней находился в Александрии, якобы для поклонения Серапису. Но ему пришла в голову мысль создать особую александрийскую фалангу, наподобие македонской, и городские глашатаи объявляли в общественных местах, что император призывает всех молодых людей в новый воинский отряд. Со смехом и шуточками, на которые такие мастера александрийцы, молодежь отправилась в лагерь, чтобы посмотреть на чудака, корчившего из себя нового Александра. В большинстве случаев это были сыновья местных торговцев папирусом или пшеницей, менял и математиков, жизнерадостные юноши — греки, сирийцы, иудеи. Они с любопытством смотрели на Каракаллу и не скрывали насмешливых улыбок. Александрия была богатым городом, а богатство неизменно придает людям независимость в мыслях.

Император с некоторыми друзьями стоял на особом возвышении, какие обычно устраиваются в лагерях для ораторов, и, как всегда на Востоке, где люди любят пышность, носил в тот день палудамент — широкий пурпуровый плащ, расшитый золотыми пальмовыми ветвями. В руке он сжимал свиток и, видимо, не без волнения оглядывал многочисленное собрание. На этот раз предстояло произнести речь не перед воинами, которые удовлетворяются самыми простыми словами и на каждое обещание денежных выдач охотно отвечают бурными рукоплесканиями, а перед понимающими толк в ораторском искусстве александрийцами. Речь для императора составил какой-то ритор, вероятно Антипатр, и ее надлежало прочесть со всеми правильными придыханиями. Но императора явно раздражали легкомысленные юнцы, без всякого стеснения разглядывавшие победителя пиктов, гетов и каледонцев. Пред ними красовался на помосте довольно крепкий, но кривоногий человек в пышном воинском плаще и фантастическом шлеме, каких уже не носят римские воины. Нетрудно было заметить, что Каракалла испытывал смущение, хотя поблизости стояли вооруженные воины, конные и пешие. Когда центурионы установили тишину, август развернул свиток и стал читать, но до нас долетали только отдельные слова. Каракалла нелепо размахивал руками, и будущие гоплиты, как некогда называли тяжеловооруженных воинов, едва удерживались от смеха. Префект Египта, дородный и добродушный старик, любитель устриц и редких рыб, больше всего на свете опасался александрийских насмешников и благосклонным попустительством приучил здешнюю молодежь открыто высказывать свое мнение. Из задних рядов какой-то шутник, приложив руки ко рту, крикнул нарочито низким басом:

— Привет тебе, Гетийский победитель!

Послышался смех. Каракалла побледнел и опустил свиток. Лицо императора исказилось от негодования, он обернулся и хрипло сказал префекту, стоявшему за его спиной:

— Что это значит? Выгони бездельников из лагеря! Они забыли, что находятся не в лупанаре, а на легионном форуме!

Никто из присутствующих не предполагал, что собрание закончится трагически. Но уже насмешливые улыбки на лицах сменились страхом. Поднялось смятение. Тотчас появились разъяренные воины и стали бить молодых людей по головам древками копий. Большинство из приглашенных решили не дожидаться худшего и побежали, за ними погналась конница. Какой-то юноша крикнул ударившему его центуриону:

— Собака! Я такой же римский гражданин, как и ты! Не смей прикасаться ко мне!

Очевидно, эти слова долетели до слуха императора.

— Римский гражданин? Где ты получил это звание? В сражениях с врагами республики или в своей вонючей лавчонке? Центурион, ударь его мечом!

Император рвал в исступлении свиток, содержавший злополучную речь о фаланге, и, видя гнев августа, центурион обнажил меч и ударил юношу. Бедняга рухнул, хватаясь руками за голову. Я заметил, что кровь обильно потекла между пальцами, и мне показалось, что я даже услышал предсмертный крик несчастного.

Это убийство послужило примером для остальных воинов. Вид бегущих александрийцев возбуждал их, как псов, преследующих на охоте оленей. Солдаты с утра хлебнули вина. Началось избиение безоружных. Конные преторианцы с грохотом скакали по Канопской дороге, на которую спешили юноши, спасая свою жизнь.

Я стоял с Вергилианом в центре этого замешательства, и мы не знали, что предпринять. Вдруг один из воинов подскочил к моему спутнику и замахнулся на него мечом. Еще одно мгновение — и Вергилиана не было бы в живых, однако мне удалось схватить воина за руку. Я никогда не отличался исключительной силой, но, будучи в состоянии опьянения, воин не мог оказать большого сопротивления. Без труда выхватив у него меч из рук, я толкнул пьянчужку, и он упал, задирая ноги и выкрикивая ругательства, мы же с Вергилианом побежали прочь, но не к лагерным воротам, где нас ожидала бы верная смерть, а к небольшой дверце, которую я еще раньше успел рассмотреть за каменным строением, вероятно каким-нибудь складом, и таким образом мы благополучно выскользнули из лагеря. Вергилиан тяжело дышал и держался рукой за сердце. Немного придя в себя, он произнес:

— Если бы не ты, друг, все было бы кончено! Само небо надоумило позвать тебя в лагерь. Чем я смогу вознаградить твое мужество?

Я смеялся. То обстоятельство, что мы только что избегли смертельной опасности, наполняло меня радостью жизни. Сияло солнце. В эти минуты я казался самому себе сильным и ловким.

Теперь мы находились в пальмовой роще. Справа от нас, за лагерной стеной, бушевало человеческое море, с Канопской дороги доносился топот подков. Там столбом поднималась пыль. Крики то усиливались, то затихали. Опасаясь, что нас могут увидеть воины, мы взялись за руки и побежали через рощу. Я уже бывал в этих местах и знал, в какую сторону идти. Под пальмами мы встретили еще одного беглеца, насмерть перепуганного происходящим, и втроем пошли в том направлении, где расположена Александрия. Спустя некоторое время мы очутились около храма с колоннами из розового гранита, окруженного лавровыми деревьями. Он стоял высоко над морем. Мы возблагодарили обитавших в нем богов или богинь и спустились к песчаному побережью, спеша в сторону Лохии, никого не повстречав на своем пути. Нам уже не угрожало никакой опасности, и Вергилиан разговорился с юным александрийцем, оказавшимся, несмотря на свою молодость, обладателем весьма наблюдательного ума.

Первоначально разговор вертелся около сегодняшнего события. Рассказав о том, как он едва спасся от смерти, и излив весь свой гнев на императора, юноша, которого звали Олимпием, стал более спокойно отвечать на вопросы, и скоро беседа приняла философический характер. Речь зашла о настроении умов в римском государстве. Олимпий говорил, сопровождая свои слова взволнованными жестами:

— Ты говоришь, Вергилиан, — ведь тебя так зовут, поэт? — о смятении, охватывающем все более и более наши умы. Но посмотри внимательно вокруг себя. Мы все принадлежим к миру, который уже клонится к упадку. Что это так, не понимают одни глупцы. Ведь стоит только сравнить настоящее с прошедшими веками и стихи современных стихотворцев с созданиями эллинского гения. Не обижайся, Вергилиан! Я знаю, что ты прекрасный поэт. Но не только стихи. А прежнее величие римского духа и уныние нынешних дней? Или жертвенность предков и теперешнее равнодушие к государственным делам? Однако мы обвиняем во всем не свою собственную слабость, а приписываем вину христианам, или варварам, или еще кому-нибудь, чтобы отклонить от себя ответственность за наши неудачи. Мы устали и уже ничего не в состоянии создать, что оправдывало бы наше существование на земле. Где новый Аристотель? Новый Эсхил? Мы только объясняем, подсчитываем, сколько раз Сафо упомянула слово «роза» в своих стихах.

— Ты прав, конечно, — перебил его Вергилиан, — но не забудь все-таки, мой юный друг, что Рим мудро управляет миром, издает равные для всех законы, строит удобные дороги и акведуки…

— Все это замечательно, — рассмеялся александриец, даже не давая себе труда дослушать старшего по летам собеседника до конца, — я сам, например, недавно имел случай видеть в Сирии храм Юпитера в Гелиополе, построенный Септимием Севером. Великолепное строительство! Чудовищные столпы! Но они сделаны из цемента и скреплены железом. Между тем эллинский зодчий только незначительно увеличивал в одном известном ему месте толщину скромной по размерам мраморной колонны, и от этого она приобретала не только необыкновенную прочность, а и божественное величие. Дело ведь не в величине, а в пропорциях. Хотя речь идет даже не о колоннах…