Александр Козенко - Джон Голсуорси. Жизнь, любовь, искусство Страница 23

Но утром с первыми лучами Солнца чары рассеивались, и над всем царили величественные вершины «Fünffin – gerspitze» («Пик Пяти Пальцев» – нем.), сверкавшие под его лучами, как гигантские кристаллы.

Много и часто меняющая места жительства с юных лет Ада выработала собственную технику путешествий, которая делала ее и Джона уверенно самодостаточными и независимыми от их окружения. По прибытии на новое место они быстро поселялись. Десятью минутами позже Ада преобразовывала их комнату, воссоздавая привычную домашнюю атмосферу. Джон всегда старался, насколько это было возможно, все тщательно планировать на будущее, и Ада рассматривала перечень всех пунктов. Конечно, у них было три основных цели – само Солнце, некоторый отдых и значительные длительные периоды времени, вполне достаточные для работы, так как Джон не мог писать в поездах и очень мало писал на пароходах.

Перед завтраком Джон и Ада обычно играли в теннис или катались верхом, но в те первые совместные путешествия они много ходили пешком. Позже Ада вспоминала: «Обычно выбиралось какое-нибудь живописное место – Кортина или, скажем, Ландро – в качестве отправного пункта, и мы совершали длительную прогулку, выходя до восхода солнца и возвращаясь в темноте. Сначала бывало очень холодно, но если через четверть часа мы не разогревались, то дело было либо в неважной погоде, либо мы просто плохо оделись. Выпив с утра только кофе с булочкой, уже в семь часов мы приступали к легкому второму завтраку. И так в течение всего дня – лишь легкие закуски с двух-трехчасовым интервалом. Мы считали такой распорядок дня менее утомительным и более благоприятным, чем обычные обильные застолья и последующий неподвижный отдых».

Но «дни отдыха» они себе все же устраивали и тогда любили сидеть на «тяжелых деревянных балконах, где пили кофе, ели булочки и мед, наслаждаясь свежим бодрящим утренним солнышком. «Эти дни были действительно отдыхом после наших походов, требовавших большого напряжения; Джон понемногу писал».

Ада писала, что на отдыхе в Доломитовых Альпах они поставили собственный рекорд – «31 милю, пройденную без особой усталости, так как мы дышали чистым горным воздухом».

Глава 12

В сентябре 1901 г. Блэквуд издал сборник из четырех новелл «Человек из Девона» – последнее произведение, которое Голсуорси опубликовал под псевдонимом. Кроме заглавной новеллы, в которой отмечались «бретгартовские» интонации, в него входили «Рыцарь» – о благородстве мужчины, отпустившем разлюбившую его женщину, «Молчание», в котором показана трагедия социального конфликта, и «Спасение Суизина Форсайта» о воспоминании умирающего об отказе от любимой девушки из-за сословных предрассудков и осознания неполноценности прожитой жизни. Последняя новелла, по мнению автора, была замечательна во многих отношениях. Голсуорси позднее писал: «Суизину я обязан многим, ведь это он “открыл” во мне сатирика, более того, это единственный мой герой, которого я убил прежде, чем дал ему настоящую жизнь; впоследствии он возродится в романе “Собственник”». Но, пожалуй, самое важное, что эта новелла – первый пример того, что Голсуорси называл «негативным методом письма».

Конрад, рекомендовавший издателю Блэквуду сборник Голсуорси и поторопивший его с публикацией книги, после его выхода в свет писал Джону: «Прочитал книгу два раза подряд» – и, как всегда, делает искренние критические замечания: «…Вряд ли в новелле («Молчание». – А. К.) найдется хоть слово, которое мне хотелось бы изменить; там есть такие места, за которые я охотно отдал бы фунт собственного мяса, лишь бы написать их. Честное слово, есть. Но твой горный инженер неубедителен, потому что он слишком совершенен в своих несовершенствах. Твоему творчеству недостает скептического отношения к окружающему. А скепсис – главный двигатель умственной деятельности в жизни вообще, орудие правды, скепсис – путь всякого искусства, путь для разрешения всех трудностей, путь исцеления. В книге тебе должна быть дорога ее идея, нужно хранить скрупулезную верность своей концепции жизни. Это дело чести каждого писателя, в этом его достоинство, а вовсе не в сохранении лояльности своим героям». В письме от 11 ноября 1901 г. Конрад указывал: «Хочу предупредить вас об одной опасности, которая может помешать вам завоевать популярность. Чтобы угодить публике, автор должен (если только он не льстивый глупец или напыщенный обманщик) очень близко знать предмет, делиться часто сокровенным. Однако только сокровенным здесь не обойдешься. Автор может обмануть кого угодно, но читатель поверит ему лишь тогда, когда обнаружит в главном образе героя (или героев) и в главной теме романа противоречия и не относящиеся к делу детали. Что бы там ни говорили, человек находится один на один со своей эксцентричностью (так это называют). Он склонен видеть целенаправленность там, где нет даже последовательности действий. Поэтому необходимо исследовать свой предмет глубоко и выискивать крупицы правды в океане несущественного. И самому предельно обнажиться, чтобы правдиво изобразить своих персонажей. Вам удается проникнуть вглубь и мастерски изобразить тех, кто не вызывает у вас уважения. Это можно сказать об одном из второстепенных персонажей в “Вилле Рубейн”. Что же касается данной книги, я считаю наибольшей вашей удачей в ней образ Форсайта (sic). Я признаю это неохотно, потому что рассказ “Человек из Девона” написан с большим мастерством и в нем, несомненно, множество метких выражений».

Конрад сумел оценить умение Голсуорси изображать не вызывающих у него уважение персонажей, выработанный им «негативный метод», который позволит ему позже создать столь жизненный образ Сомса.

Конрад с радостью поздравлял Джона с успехом: «Тот факт, что человек, написавший “Под четырьмя ветрами”, создал “Человека из Девона”, является для меня источником бесконечной гордости. Он свидетельствует о моем умении предвидеть, распознавать, способности судить и укрепляет мою любовь к тебе, человеку, в которого я верил и верю». Джозеф Конрад очень внимательно относился к творчеству начинающего писать Голсуорси. Достаточно сказать, что Джон получил от него более трехсот писем, в которых в той или иной степени обсуждались и литературные вопросы. А до Первой мировой войны они часто встречались. Сначала в доме Теда Сондерсона в Элстри, с которым, как и с Джоном, Конрад подружился на «Торренсе». Он обычно приезжал и гостил несколько дней, и, естественно, в эти дни Джон старался также навещать Сондерсонов. У Голсуорси и Конрада там происходило много стимулирующих творчество разговоров.

Младшая сестра Джона Мейбл, также часто гостившая в Элстри, видела, как Тэд и его мать – «миссис Кити», как все ее называли, – были озабочены редактированием написанного блестящим английским изумительного манускрипта их польского друга «Каприз Олмейера» и вообще всячески подбадривали Конрада в его решении публиковать книгу. Джон считал, что его невозможно превзойти в создании того, что мы, люди Запада, называем «экзотической атмосферой». Он назвал берег и реки Малайи в «Капризе Олмейера» и многие другие картины земли и моря шедеврами пейзажной живописи в прозе. Так, Голсуорси писал: «Лишь одним выражением можно точно описать то, что мы испытали, когда в 1894 г. прочли “Каприз Олмейера”: мы стали протирать глаза». Критика приняла Конрада с самого начала; каждую новую его книгу встречал хор похвал; но потребовалось двадцать лет, чтобы и публика его оценила и тем самым дала ему приличный доход.

Через несколько месяцев после возвращения из морского путешествия на «Торренсе» Джон присутствовал на опере «Кармен» в Ковент Гардене. И там он встретился с Конрадом, который слушал эту трагическую оперу в четырнадцатый раз. Голсуорси вспоминал: «“Кармен” была нашей общей слабостью. Трубный глас Вагнера оставлял его равнодушным, и меня тоже. Зато он, так же как мой отец, питал непонятное пристрастие к Мейерберу».

В 1895 г. Конрад женился и поселился в деревне, а в Лондоне стал бывать только наездами, для творчества ему требовалось уединение. Голсуорси с 1895 по 1905 год часто гостил у него – сперва в Стэнфорде в Эссексе, потом в Стэнфорде в Кенте – и неизменно встречал внимание и доброту, но главное было – литературные дискуссии. Конрад сменил шесть загородных домов, они быстро ему надоедали. Лучше всего Джон запомнил ферму Пент – маленький, очень старый, неудобный, но прелестный дом с огромным сараем, защищенный почти отвесным склоном Пента. То было уютное жилище, где приходилось все время помнить о низких потолочных балках, где за окнами резвились утки и кошки, а дальше, на лугу, – ягнята. Конраду нравились и тихие эти поля, и охранительный склон горы. Для Джона было ясно, что Кент, несомненно, стал любимым графством Конрада, а ферма Пент была первым из его четырех кентских жилищ.