Алексей Шеметов - Искупление: Повесть о Петре Кропоткине Страница 23

За ними выехали в ту же губернию два обитателя банковского дома — студент-медик и технолог Попов. Медик решил просто присмотреться к деревенской жизни, а Попов… Ленечка Попов. Тот самый Ленечка, который однажды, принятый дворником за вора, был пойман с огромными пачками запретных книг под полами пальто. Никто теперь не напоминал ему этой оплошности. Он рвался к «настоящей революционной деятельности», но опасных поручений ему, бесшабашно доверчивому и младенчески бесхитростному, все еще не давали. Он не обижался, жил в доме коммуны, обучал грамоте фабричных рабочих, но втайне, кажется, очень страдал, сознавая свою непригодность для конспиративных дел. Проводив Ларису и Сергея, он на целую неделю впал в тоскливую задумчивость. Кропоткин бывал в доме Байкова почти каждый вечер. Он не раз пытался заговорить с Ленечкой, но тот, как-то пугливо очнувшись, не сразу понимал обращенные к нему слова. Приходилось их повторять. Он опомнится, поговорит несколько минут и опять уйдет в свои думы. Жалко было на него смотреть. Может быть, красавица Лариса вогнала его в такую тоску своим отъездом? Они ведь крепко сдружились. Она часто приглашала Ленечку к себе в женскую половину, и он кидался к ней опрометью: «Я к вашим услугам!» Для Ларисы-то он был, конечно, только земляком и славным простодушным дружком, с каким легко откровенничать, а она для него… Неужто угораздило беднягу так безнадежно влюбиться? Лариса в мечтах своих давно уж с Сергеем. Им суждено быть вместе. Поехать бы простачку к ним в Губин Угол, чтоб понять это. Поймет, успокоится и станет другом их будущей семьи. Такие, как Ленечка, так именно и поступают в подобных случаях. Да, надо предложить пареньку поездку.

— Дорогой друг, вам надо выехать из Петербурга, — сказал однажды Кропоткин, войдя из зала в комнату, в которой сидел на койке Попов, согбенный своими думами.

— Что? — встрепыхнулся Ленечка. — Что вы сказали?

— Вам надо выехать из Петербурга.

— Куда?

— Да хоть бы в тот же Губин Угол.

— Почему в этот Угол?

— Ну, можно и в другое место. Скажем, в Торжок.

— В Торжок? Зачем?

— Может быть, удастся найти там близких нам по духу людей и установить связь с ними.

— Вы думаете? — оживился Ленечка. — Полагаете, я это могу?

— А почему бы и нет? Ну, если и не найдете таких людей, с кем стоит заводить какую-либо связь, тогда просто походите по уезду, ознакомитесь с жизнью крестьян.

— Да-да, мне надо поехать и заняться серьезными делами. Негоже так расслабляться. Знаете, я очень привязался к Ларисе Васильевне. Я знал ее мельком еще в Вятке, когда она была епархиалкой, но только здесь понял, какая это необыкновенная девушка. Прекрасной души человек. Вот уехала она, и я оказался в пустыне. И нет рядом моего старого вятского друга Чарушина. С ним было бы легче. Спасибо, Петр Алексеевич, выдали мне хороший совет. Поеду. Надо готовиться к настоящей революционной деятельности. Это будет мое начало. В Торжок, немедленно в Торжок! — Ленечка достал из-под койки парусиновый саквояж и принялся запихивать в него свои вещишки.

Напрасно, пожалуй, я взбаламутил его, подумал Кропоткин. Что он будет делать в Торжке? Вот ведь умный, талантливый парень, с большими философскими и математическими познаниями, а в практической жизни — ребенок.

— Послушайте, друг, я совсем забыл, что вам надо готовиться к экзаменам.

— К черту этот Технологический институт! Что, выучиться и пойти инженером к какому-нибудь Нобелю? Работать на иностранных воротил, наживающих в России капиталы? Они вон со всех сторон окружили нашу столицу своими заводами. Сметем всех Нобелей, Лесснеров, Сименсов, Торнтонов и наших Путиловых, тогда пойдем рабочими на эти заводы.

— Тогда и инженеры понадобятся. Надо все-таки закончить вам институт.

— Нет, я уже распростился с ним. В Торжок, в Торжок! — Ленечка надел пальтишко и обшарпанную беличью шапку, подхватил саквояж.

— Куда же вы средь ночи? — сказал Кропоткин. — Сейчас не пойдет ни один поезд.

— Да? — озадаченно остановился Попов. — Что же делать?

— Уедете утром.

— Ладно, — согласился Ленечка, — переночую еще здесь.

Завтра одумается, не поедет в Торжок, предположил Кропоткин. Но через день, придя вечером в дом Байкова, он заглянул в Ленечкину комнату и нашел в ней лишь две оголенные койки (одну покинул ранее медик).

Весна разгоняла байковских жильцов. Уехал в деревню еще один здешний постоянный обитатель. Из женской половины перебралась в отдельную квартиру (на соседнюю Саратовскую улицу) Анна Кувшинская, решившая усиленно готовиться к экзаменам, чтоб во что бы то ни стало закончить в этом году врачебные курсы.

Грустно было замечать, как пустел и затихал этот дом, в котором все осенне-зимние месяцы шумела веселая общинная жизнь. Но это затишье Кропоткин чувствовал только в те минуты, когда он, приходя сюда раньше времени, оказывался в пустом зале с открытыми дверями в пустые комнаты. Такие минуты были редки. В доме продолжали заниматься с фабричными. А на Астраханской улице, в квартире Низовкина, не переставали собираться заводские рабочие, и Кропоткин по-прежнему читал здесь лекции, подробно излагая историю европейских революций, Интернационала и Парижской коммуны.

Однажды, забывшись в работе, он опоздал на встречу с заводскими. Несся от Малой Морской до Астраханской бегом и все-таки вошел в квартиру Низовкина, когда рабочие были уже в сборе. Раздеваясь в прихожей, вытирая сапоги о рогожный мат, он услышал раскат многоголосого хохота в комнате. Ага, значит, Сердюкова сегодня нет и хозяин, воспользовавшись случаем, забавляет гостей скабрезными анекдотами. Неприятный человек, какой-то скользкий. Перед рабочими прикидывается простецким, свойским парнем.

Кропоткин открыл дверь, вошел в комнату. Низовкин поднялся, освободив стул у стола.

— Ну, братцы, повеселились и довольно, — сказал он. — Господин Бородин займет вас серьезным разговором. Я удаляюсь, не буду мешать.

— Вы не мешаете, сидите, пожалуйста, — сказал Кропоткин.

— Нет, у вас тут высокие материи, где уж нам. — Низовкин ушел в смежную комнату.

Странное отношение у нас с этим будущим хирургом, подумал Кропоткин. Пользуемся его квартирой, храним тут нелегальную библиотеку, а в общество человека не принимаем, и это не может его не обижать, вот он и норовит кольнуть при случае. Сердюков давно предлагает принять, но Куприянов противится.

— Что задумались, господин Бородин? — сказал Бачин. — Позвольте обратиться с вопросом.

— Да-да, я слушаю.

— Вот вы всегда говорите, что революцию делает рабочий народ, а наверху все равно оказываются имущие сословия.

— Какую революцию вы имеете в виду?

— Ну, хотя бы последнюю французскую.

— В дни Парижской коммуны наверху, как вы говорите, были рабочие.

— Только рабочие?

— Нет, в Советы Коммуны входили и врачи, журналисты, адвокаты, учителя, но они полностью разделяли…

— Так вот, — перебил Бачин, — если бы они не вмешались в дело, то Коммуна, глядишь, и устояла бы. Да, может, устояла бы. Это во Франции, а у нас в России рабочих оттесняет интеллигенция. Она, похоже, берется сделать революцию своими силами. Не за то берется, не то делает.

Рабочие настороженно смотрели на Бачина, опасаясь, что он своим очередным наскоком на интеллигенцию оскорбит Бородина.

— Игнатий, ты опять за свое, — сказал Обнорский. — Все гнешь в одну сторону. Зачем это?

— Зачем? — повернулся к нему Бачин. — А ты книгу «Бесы» читал?

— Читал. Как же ее не прочесть, когда о ней такой шум в печати. Но при чем тут книга?

— Книги пишут с жизни. Раз описан такой город, значит, он есть. А кто в этом городе затевает смуту? Кто заваривает кашу? Интеллигенция. Шайка интеллигентов. Разве они революционеры?

— Нет, не революционеры, — сказал Кропоткин. — Это проходимцы и приспособленцы. К революции могут прилепляться и такие. Но ведь «Бесы» — не газетная хроника, а художественное произведение, хотя автор и оттолкнулся от известной нечаевской истории. В романе описаны ужасные злодеяния мерзавцев, действующих якобы во имя какого-то «общего дела». И что же, будем теперь видеть в каждом русском нигилисте беса?.. Вы, Игнатий Антонович, опасаетесь, что интеллигенция оттеснит от революции рабочих. Этого не случится. Революцию может совершить только народ.

— Совершить-то он совершит, а дальше что? — сказал Бачин. — Власть захватит какое-нибудь другое сословие, а мы опять внизу?

— Все будет зависеть от воли народа. Поставит ли он властвовать над собою других тунеядцев взамен нынешних чиновников, или сам возьмется устраивать свою жизнь. Дворянское чиновничество вконец разложилось. Это можно видеть в тех же «Бесах», если внимательно их читать. Российская империя начинает разваливаться. Революция неизбежна, и народ, призванный ее совершить, должен уже теперь ее готовить. Ему необходимо хорошо подготовиться не только к решающим битвам, к свержению монархии, но и к построению нового общества, чтоб не допустить к строительным делам ни буржуазию, всегда готовую вставить палку в колесо революции, ни проходимцев и карьеристов, которые могут навязать народу какую-нибудь чиновно-бюрократическую систему и погубить великую идею социализма.