Эмилиян Станев - Иван Кондарев Страница 23

В оконных стеклах отражались ветви цветущей сливы. Во дворе дети Янкова, Карло и Роза, обливали друг друга водой и весело смеялись. Взахлеб щебетали неугомонные скворцы.

Вдруг хлопнула калитка. Послышались торопливые шаги по цементированной дорожке, кто-то стал расспрашивать о чем-то ребятишек, и тотчас под окном возник хилый, прыщавый юноша в полинялой красной блузе, с громадным галстуком, завязанным узлом. Парень размахивал руками и, задыхаясь, сыпал словами, будто продавал газеты:

— В саду кровопролитие!.. Горожане схлестнулись с офицерьем!.. Народ восстал, товарищ Янков… Прибыли войска!

— Какое кровопролитие? Чего болтаешь? — крикнул Генков, сразу узнавший придурковатого сына продавца пирожков.

— Говори по-человечески, балда! — рявкнул инвалид.

— Бунт, господин Генков! Жители подняли восстание в городском саду!.. Избили Коломаичика!.. Офицерье бежало с позором и привело войска… На главной улице слышно, как дерутся…

Харалампий схватился за костыли. Все повскакали с мест.

— Что-то, видать, стряслось. Офицеры заварили кашу. Подождите, я сейчас оденусь, — сказал Янков, бросившись в соседнюю комнату, откуда донесся встревоженный голос жены.

От дома Янкова до городского сада путь был не близкий. В суматохе все забыли об инвалиде. С соседних улиц на слышимый издалека рев толпы сбегались жители. В городском саду было полным-полно народу. Мальчишки карабкались на деревья, стараясь разглядеть, что творится у буфета. Толпа ревела, свистела и улюлюкала. С тревожным карканьем кружились перепуганные вороны. У входа с главной улицы, где толпилось больше всего любопытных, две женщины, подхватив детей на руки, звали мужей. Среди всеобщего гвалта слышался протяжный голос старика, продававшего семечки. Молодой человек с модными бакенбардами возмущенно ругался, поправляя сбитую набок шляпу. Увидев Янкова, он, внушительно жестикулируя, принялся рассказывать, что случилось, но ни у кого не хватило терпения выслушать его. Кондарев ринулся в толпу, но в этот момент прибыл околийский начальник Хатипов с тремя полицейскими, и толпа оттиснула его ко входу. Хатипов что-то кричал, красный воротник его куртки был расстегнут, фуражка еле держалась на бритой голове. Было видно, что его только что разбудили: на помятом встревоженном лице еще не исчезли следы подушки.

— Господин Янков, покиньте сад иначе я вас арестую! — раздался окрик.

Янков с хмурым видом молча показал на толпу. Околийский бросился в гущу, и Кондарев воспользовался случаем пробраться в сад. Свист и улюлюканье заглушали перебранку возле буфета. Молодежь напирала и задорно кричала:

— Держись! Держись! Тю-у-у! Ни шагу назад!

Продвигаясь вслед за полицейскими, Кондарев добрался до первого ряда опрокинутых столиков и увидел рассыпавшийся цепью взвод жандармов с примкнутыми шты ками. В тот же миг подпоручик, командир взвода, неестественно визгливым голосом скомандовал приготовиться к стрельбе.

Лязг затворов заставил толпу отпрянуть назад. Началась паника, завизжала женщина. Толпа навалилась на стойку, послышался звон разбитого стекла.

— Господин офицер, покиньте немедленно сад! — проревел околийский начальник Хатипов. — Кто дал вам право? Здесь есть гражданская власть, полиция!

— Плевал я на вашу полицию! — вскричал вне себя мертвенно-бледный подпоручик, размахивая обнаженной саблей, а другой рукой пытаясь выхватить из кобуры револьвер.

В общей суматохе, среди криков, визга и давки Хатипов сцепился с офицером. В руках у нескольких молодых людей сверкали револьверы, какой-то мужчина в исступлении рвал на себе рубашку. Высокая брюнетка с гвоздикой за ухом бранилась с солдатами. Рев позади становился все грознее.

Взвод начал отступать без команды. Растерявшиеся солдаты с опаской поглядывали на напиравшую толпу.

— Назад! — кричал Хатипов, пытаясь остановить людей.

Кондарев потянул его за рукав.

— Позвольте народу выразить свое возмущение, господин начальник!

Хатипов обернулся и бросил на него полный бешенства взгляд.

— Не допущу побоища, не позволю вам лезть на трибуну, тявкать и сеять смуту!

— Вы создаете пропасть между собой и населением!

Хатипов, брызгая слюной, яростно прошипел:

— Ты мне зубы не заговаривай!

В это время неподалеку от буфета чернобородый мужчина, забравшись на стол, размахивал шляпой. Шагах в двадцати от него образовали еще одну трибуну. Выплыл новый оратор, и его сиплый голос заскрипел, как граммофонная игла. Хатипов позвал полицейских и бросился к ораторам.

Кондарев сразу же узнал в новоявленном ораторе Тодора Генкова. Толпа сгрудилась около трибун. Долговязому бородачу удалось овладеть вниманием толпы.

— Вышвырнуть легавых! — надрывался чей-то голос.

— Если вы не знаете законов, я научу вас соблюдать их! — кричал Янков.

— В силу фактов и общественных стремлений!.. Социал-демократы — гремел бородатый оратор.

Кондарев оттеснил к буфету позеленевшего от злобы околийского начальника. Несколько человек продирались сквозь толпу к бородачу, который, извиваясь во все стороны, с броскими жестами обращался к толпе.

— Стащите его с трибуны! Долой предателей!..

Возле стойки зазвенели пивные бутылки, взлетели в воздух трости. Женщина с гвоздикой за ухом что-то горячо рассказывала тощему господину с траурным крепом на шляпе. За буфетом слышались ругань и возгласы возмущения.

— Драку затеяли, а за солдата некому заступиться, — говорила женщина с гвоздикой.

— Не вмешивайся, Пауна! — сказал Кондарев, узнав свою соседку.

— Как не вмешиваться! Избили до смерти солдатика в клубе, накажи их господи!

— Какого солдатика?

— Говорят, из Ямбола он. Послали его вызвать войска, а он уперся, вот офицеры и избили его.

— Да денщика Балчева, лодыря этого, — сказал господин с крепом на шляпе.

— Теперь у офицеров нет денщиков, — заметил Кондарев.

›- Как бы не так! Вроде и нет, а выходит, есть; вы ничего не знаете. А я знаю этого парня.

Кондареву хотелось порасспросить его еще, но в это время из буфета донесся отчаянный крик, а за ним отвратительная брань. Что-то упало со звоном и разбилось вдребезги.

— Что вы делаете, люди? — раздался испуганный крик.

Многие, махнув рукой на оратора, побежали глазеть на обезумевшего содержателя буфета, который в отчаянии швырял на пол что попало. В толпе смеялись. Более благоразумные собрались расходиться по домам, считая, что больше не будет ничего интересного. Все оживленно комментировали события, поминали поручика Балчева и начальника гарнизона. Сквозь общий шум доносились отдельные слова из речи Генкова:

— …Они верные церберы буржуазии… буржуазный общественный порядок… В трудные минуты для капиталистических заправил… рост коммунистической партии…

Кондарев вспомнил прерванную перепалку с Янковым, его слова: «Мы воспитываем массы в честности, готовим их к революции», и происшедшее показалось смешным и глупым. Добрая половина толпящихся здесь людей — мелкие буржуа и ремесленники — далека от правильной политической оценки событий, но все они задыхаются от ненависти к офицерству. Достаточно одного пламенного слова — и они ринутся к офицерскому клубу, чтобы расправиться с истязателями. Но все это, как обычно, закончится речами; народ разойдется, подавив недовольство, коммунисты устроят обычную демонстрацию с пением «Интернационала» и «Дружной песни»,[53] и от разношерстной толпы останется сотни две, половина из них — ротозеи и бродяги, которые идут за Янковым.

Вспомнив об арестованном солдате, Кондарев растолкал толпу и одним прыжком вскочил на стол, на котором только что разглагольствовал бородатый оратор из «широких социалистов».

— Граждане! — вскричал он, размахивая шляпой. — Арестован солдат, который отказывался вызвать войска против народа. Офицеры избили солдата и заперли его в военном клубе. Граждане! Все как один пойдем к клубу, защитим и освободим достойного солдата! Сорвем маски с тех, кто послал против нас солдат со штыками, с холуев царя Фердинанда, с агентов мракобесия и кулачества! К военному клубу, граждане!

На секунду гвалт утих, толпа загудела, заглушив слова оратора.

— Долой золотопогонников!

— Выручим солдата!

— Браво!

— Товарищи, слушайте оратора, не срывайте митинг!

- 'Гише-е!

— К черту тишину! Хватит! Довольно болтать… Пошли!

За Кондаревым вначале двинулись немногие, но у выхода из сада толпа разрослась, хлынула на главную улицу и разлилась по мостовой и тротуарам…

Основная часть устремилась к военному клубу, и улица, освещенная лучами заходящего солнца, почернела от скопления людей. Огромная толпа следовала за головной группой под предводительством Кондарева. Тут были интеллигенты, ремесленники, чиновники, празднично одетые по случаю воскресного дня, были падкие на зрелища зеваки и тихие обыватели, которые сами толком не знали, куда идут и зачем. Сын околийского начальника бежал сбоку и горячо что-то доказывал.