Царица поверженная - Маргарет Джордж Страница 23

Обе стороны отчаянно нуждались в деньгах. Убийцы разбойничали на Востоке – Кассий и Брут нападали на Родос, Ксанф, Ликию, Патару и Тарс, а триумвиры составили проскрипционные списки: люди, внесенные в них, подлежали казни, а их имущество – конфискации. Они заявили, что не повторят ошибки Цезаря, проявлявшего излишнее милосердие, и не оставят у себя за спиной гнездо измены.

Торг между ними привел к тому, что Октавиан, еще недавно льстиво именовавший Цицерона своим отцом, безжалостно выдал его на смерть. Знаменитого оратора закололи, как жертвенного быка. Рассказывали, что Фульвия потребовала отсечь у трупа правую руку, писавшую филиппики против Антония, и собственноручно втыкала в произносивший эти речи язык иголки. В конце концов Антоний отобрал у нее голову Цицерона и велел выставить на Ростре. Должно быть, именно тогда у Антония начался разлад с женой, ибо сам он никогда не отличался жесткостью и считал, что одно дело – торжествовать победу над врагом, а другое – купаться в его крови. Фульвия же, напротив, любила присутствовать при казнях и смеялась, когда кровь окропляла ее платье.

Такая примитивная жестокость внушала тревогу, но куда большие опасения у меня вызывал Октавиан. Только сейчас, сопоставив сведения из разных источников, я поняла, что скрывалось за невинной красотой этого молодого человека. Поняла и ужаснулась.

А ведь Цицерон даже сплел о нем историю. Якобы он видел во сне, как сыновья сенаторов проходят перед храмом Юпитера на Капитолии, дабы бог избрал из их числа правителя Рима. Будто бы Юпитер указал на юношу, незнакомого Цицерону, и предрек, что сей молодой человек обретет власть и положит конец всем гражданским войнам. На следующий день Цицерон увидел молодых людей, возвращавшихся с тренировок на Марсовом поле, и узнал юношу из своего сна. Ему сказали, что это Октавиан, родители которого высокого положения не занимают и ничем особенным не прославились.

Было ли так на самом деле? Видел ли Цицерон этот сон или Октавиан сам распустил слух? Он провел Цицерона, вообразившего, что мальчик у него под контролем. Будучи зеленым юнцом, он одурачил Цезаря – одним богам ведомо как. А теперь собирается обмануть Антония с Лепидом.

Несомненно, он хочет использовать их, а потом избавиться от соперников. Что касается Цезариона – «сын бога» может быть только один. Октавиан прекрасно это понимает. Как и я.

Я оперлась о мраморную раму окна, прижавшись к ней, чтобы охладить лоб, на котором неожиданно выступил пот. Я все поняла – но почему только я одна? Почему лишь я ощущаю угрозу, исходящую от этого юноши, на шесть лет моложе меня?

Потому что он холоден, расчетлив и безжалостен. Потому что он не допускает промахов. И потому, что молодость ему на руку: у него впереди достаточно времени, чтобы добиться исполнения всех своих желаний. Очень много времени.

«О Цезарь, если ты действительно бог или одарен богами, почему же ты не распознал истинного Октавиана?» – мысленно кричала я, стискивая зубы.

Что говорил Октавиан об Ахилле в ночь сатурналий? «Интересно, каково это – быть величайшим воином в мире». До сих пор никто не мог занять трон, не став военачальником, воином. Но Октавиан найдет способ, поскольку он не солдат. Он придумает новый способ… Ведь он стал консулом на одиннадцать лет раньше, чем получил право избрания на эту должность.

Я ощутила холод, как во время снегопада в те сатурналии.

– Антоний, Лепид, берегитесь! – сорвалось с моих губ.

Цицерон писал Бруту, что Октавиана нужно «похвалить, воздать почести, а потом избавиться от него». Он думал использовать юнца в своих интересах, но у Октавиана были точно такие же планы в отношении старика. Он осуществил их, а голова Цицерона слетела с плеч. Октавиан явился в Рим, не имея ничего, кроме завещания Цезаря, где его объявили наследником; явился без войск, без денег, без опыта. Прошло лишь полтора года, и он стал одним из трех полноправных правителей Рима. Ему чуть больше двадцати.

За двадцать месяцев он достиг того, на что великому Цезарю потребовалось двадцать лет.

Глава 6

Ветер благоприятствовал выходу в море. Я неспешно прогуливалась, обозревая свой флот, готовый отплыть к Брундизию, где ему предстояло соединиться с силами поджидавших меня триумвиров. Кассий по-прежнему требовал прислать ему корабли, и я не отказывала, но успокаивала его льстивыми словами и вела тайную переписку с Антонием. Несмотря на угрозы, Кассий не вторгся в мою страну: Брут напомнил ему, что их враги – триумвират, а не Египет. Однако Кассий не преминул нанести мне укол, провозгласив истинной царицей Египта пребывавшую в Эфесе Арсиною.

Арсиноя! Еще одно из проявлений милосердия Цезаря, теперь обернувшихся против меня! Он пощадил Арсиною после триумфа, а теперь она покинула храм и объявилась рядом с убийцами в качестве царицы Египта. Истина быстро вышла наружу: именно Арсиноя убедила Серапиона увести к Кассию флот с Кипра. Убедила, надо полагать, посулив ему высокую должность в Египте, где в скором времени намеревалась воцариться с помощью предателей Цезаря.

Цезарь держал нож у горла каждого из них – Кассия, Брута, Арсинои; они покорно преклоняли колени, и он пощадил их! Что ж, мы такого не сделаем. В этом отношении беспощадность Октавиана сослужит нам хорошую службу.

Да, я вступила в союз с Октавианом, ибо сейчас нас объединяла общая цель – отомстить за смерть Цезаря. Остальное отложим на потом.

Флот был великолепен. В нем насчитывалась сотня кораблей; может быть, маловато для великой морской державы, но вполне достаточно, чтобы оказать существенную помощь триумвирам. Мой флагманский корабль («шестерка», то есть судно с тремя рядами весел, на каждом из которых сидело по два гребца) носил имя Исиды. Я решила, что корабли тяжелее «шестерок» мне не нужны, и отказалась от обычая прежних Птолемеев строить огромные неуклюжие суда, в бою часто оказывавшиеся не средством наступления, а помехой. «Шестерка» с тараном на носу была куда маневреннее, а ущерб врагу могла нанести не меньший. У меня имелось еще пять «шестерок», десять «пятерок» – квинтирем – и тридцать «четверок» – квадрирем. Эти корабли совмещали быстроту и маневренность с мощью, позволявшей топить более крупные суда. Кроме них у меня было двадцать пять универсальных трирем, годных на все случаи, а также легкие галеры и транспортные баржи.

Этот щедрый дар я положила к ногам триумвиров.

Правда,