Сергей Максимов - Цепь грифона Страница 24

И опять не к месту и не ко времени он смотрел на коней. Точнее, на пустые теперь сёдла. Сёдла на конях тоже все были разными: офицерского образца, казачьи, драгунские, неудобные английские и канадские. Все с самыми различными украшениями…

– Да-а-ёшь! – закричал уже сам Суровцев.

– Да-а-ёшь! – кричали справа и слева.

Круто развернувшиеся, вырвавшиеся вперёд тачанки, застыв перед вражескими проволочными ограждениями, с близкого расстояния, не жалея патронов, поливали раскалённым, убийственным огнём брустверы польских окопов, не давая поднять головы и разя каждого, кто не пригнулся или осмелился выглянуть.

Бронемашины валили оставшиеся столбы ограждений. Медленно двигаясь, стреляли на ходу. Расширяли и расширяли проход. Суровцев впервые наблюдал боевое применение тачанок и броневиков. Как и всю новую для него тактику конного соединения нового образца.

Полк Гриценко буквально прорубил проход во вражеской обороне. Поляки дрогнули и побежали. Пленных будённовцы не брали, беспощадно рубя раненых и поднявших руки. Тех, кого с наскока пропускали передовые конники, настигали шашки следующей волны наступавших. Кавалерийская атака вступила в самую страшную свою фазу, называемую «преследованием пешего противника». Когда во все стороны отлетают руки и головы бегущих прочь людей. Когда обезглавленное сабельным ударом тело человека продолжает бежать. Когда с выкатившимися от ужаса глазами ещё не остывшие головы без туловищ, валяясь на земле, тщетно пытаются кричать, беззвучно раскрывая и закрывая окровавленные рты.

Позже, обтирая шашки о трупы, ещё и приговаривали: «Корми их ищо…» Бросалось в глаза почти полное отсутствие пик. Им предпочитали шашки. В ближнем бою будённовцы не только рубили, но и расстреливали неприятеля из револьверов. В этом случае в несомненном выигрыше оказывались левши и те, кто, как Суровцев, одинаково владели обеими руками. Стрельба с коня была здесь до обыденности привычным навыком и делом.

Сергей Георгиевич при первой возможности спрыгнул с лошади и тоже обзавёлся револьвером Кольта. Винтовку из-за спины за весь день он даже не снял. К вечеру просто выкинул её, перевооружившись коротким, более лёгким кавалерийским карабином.

Весь день только и делал, что стрелял, рубил. Рубил и стрелял. Из кольта. Направо и налево. Налево и направо. Не давая себе даже труда оглянуться назад, чтобы посмотреть на результаты, не забивая себе голову тем, чтобы производить подсчёты. Только несколько раз ловил на себе одобрительные, а то и восхищённые взгляды будённовцев.

И кто бы знал, и кто бы догадался, что за этой несвойственной ему прежде жестокостью стояла личная драма несчастного молодого человека. Точно так же и для других бойцов поляки оказались ответчиками за все беды и несчастья последних лет. Вся накопившаяся злоба и ненависть обрушилась на головы подвернувшихся под руку врагов.

Возницы тачанок и пулемётчики часто останавливались, спешно грузили в тачанки трофейные пулемёты, груды патронных цинков. Обматывались пулемётными лентами. Загрузившись до предела, сразу же бросались догонять своих. А следом в образовавшееся узкое горло прорыва, расширяя и углубляя его, уже втянулся следующий полк. За ним другой. И вот уже целая кавалерийская дивизия, не останавливаясь ни на секунду, уходила в прорыв.

Конники Гриценко к тому времени изрубили артиллерийскую прислугу на польской батарее. Польская артиллерия умолкла. Оставшиеся батареи противника не знали, куда теперь бить. Где свои, где чужие? А в образовавшийся во фронте проход уже втягивалась следующая дивизия Конармии. Под лучами утреннего солнца недавний туман рассеивался. И вместе с туманом исчезала неизвестно куда и в каком направлении 1-я Конная армия товарища Будённого. Чтобы снова и снова возникать там и тут. Не страшась окружения, бесстрашно ввязываться в бой везде, где позволяет обстановка. Не страшась отстать от обозов, которые особо были и не нужны, когда провиант добывался у противника.

Снабжение в армии строилось на революционных реквизиционных принципах. Точно нож через масло, Конармия прошла через порядки 2-й польской армии. Управление и снабжение этой армии было дезорганизовано в первые часы красного наступления. Сметая на своём пути мелкие польские гарнизоны, захватывая обозы, сея вокруг себя и без того немалую панику, к исходу дня армия углубилась на двадцать пять километров в тыл польской группировки.

В беседе с сотрудником «Укрроста», опубликованной в газете «Коммунист» 24 июня 1920 года, Сталин таким словами охарактеризовал происходившие события: «Вторая польская армия, через которую прошла наша Конная армия, оказалась выведенной из строя; она потеряла свыше одной тысячи человек пленными и около восьми тысяч человек зарубленными.

Последняя цифра мною проверялась из нескольких источников и близка к истине, тем более что первое время поляки решительно отказывались сдаваться, и нашей коннице приходилось буквально пробивать себе дорогу». Пройдёт четыре месяца, и Сталину придётся пожалеть об этой своей откровенности.

Начальник Польши Юзеф Пилсудский самонадеянно обозвал Конармию «стратегической нелепостью». Конечно, чего уж тут красивого – лепого! Но в том-то всё и дело, что красота на войне – дело десятое. А значение слова «нелепость» очень близко по смыслу смыкалось теперь с другими словами. С такими словами, как «непредсказуемость», «алогичность» и «каверзность». Что никогда в вооружённой борьбе лишним не было.

Многотысячная «стратегическая нелепость» изломала, казалось бы изящные, но умозрительные выкладки стратегов европейской выучки. Сама скифская Азия напомнила миру, что она жива и только ждала своего часа, чтобы заявить о себе. И характеристика Пилсудского всё же уступала куда более хлёсткому определению действий казачьих частей, данному самим Наполеоном: «La honte de l’espese humaine» («посрамление рода человеческого»).

Во вражеском тылу бурлила, куражилась, уничтожала всё, что только можно уничтожить, гигантская, злая и необузданная, враждебная полякам сила. «Польская армия питает абсолютное пренебрежение к нашей коннице; мы считаем своей обязанностью доказать полякам, что конницу надо уважать», – не без злорадства писали Будённый и Ворошилов в донесении штабу Юго-Западного фронта. А через несколько дней добавляли: «Паны научились уважать конницу; бегут, очищая перед нами дорогу, опрокидывая друг друга».

Разведка здесь строилась тоже особым образом. Велась она силами не меньшими, чем эскадрон, чаще всего двумя-тремя эскадронами. Расходясь по разным направлениям вокруг главных сил, эти конные подразделения в сопровождении тачанок сбивали не только неприятельские разъезды, но и крупные части противника. Не говоря уже о штабах и обозах.

Но главное то, что командиры основных частей всегда владели обстановкой вокруг себя и к полю боя выходили с четким пониманием этой обстановки. Строки из знаменитой в последующие годы песни написал человек знающий: «Сотня юных бойцов из будённовских войск на разведку в поля поскакала…»

Утром следующего дня 4-я кавдивизия Конармии хозяйничала уже на станции Попельня, от которой на запад на всех парах удирал от конницы польский бронепоезд «Генерал Довбор-Мусницкий». Не удрал. Сотня разведчиков одного из полков дивизии предусмотрительно разобрала железнодорожный путь перед бронированным составом. Полюбоваться на богатую добычу приехали Ворошилов и Будённый.

Многие годы потом красные части представляли какими-то бедными родственниками. Мол, разутые, плохо одетые, кое-как вооружённые. А командиры так непременно на горячем коне и впереди, чтоб легче было их убить.

Лучшие красные командиры были новаторами. Тот же Василий Иванович Чапаев предпочитал коню автомобиль. Так же и Будённый с Ворошиловым устремились в прорыв на трофейном автомобиле марки «фиат». А в лучшие времена в рядах Конармии пылил по дорогам юга России бронеотряд из двадцати броневиков.

И это ещё не всё. Добавьте отличную артиллерию. А то и двенадцать аэропланов авиаотряда этой армии. Когда, конечно, находилось топливо для крылатых машин. В этот раз и боевые трофеи были гигантскими. Семьдесят артиллерийских орудий. Двести пятьдесят пулемётов. Одних только автомобилей не менее четырёх тысяч. Очевидец вспоминал, что всё житомирское шоссе было забито брошенными машинами.

За две недели напряжённых боёв Суровцев проделал путь от рядового бойца до начальника штаба полка. Почти после каждого боя меняя предыдущую должность на вышестоящую.

Послужные списки в Красной армии в то время уже были. В его послужном списке последовательно значились должности: конармеец, помощник командира взвода, командир взвода, заместитель командира эскадрона, и наконец, резкий взлёт на должность начальника штаба полка. При всеобщих признаках «партизанщины», даже строевой, подтянутый вид Суровцева бросался в глаза. Надо полагать, не всем это могло нравиться.