Валентин Пикуль - Моонзунд Страница 24

Такие случаи уникальны: гейзер воды, поднятой взрывом, сумел добраться до мачт. Теперь оптика центральной наводки отражала корабли противника в дрожащей мути, словно рыбок в аквариуме, в котором давно не меняли воду. А в борт «Рюрика» уже вцепились прицелами два германских крейсера, словно клещи в собаку. Издалека – на трусливых зигзагах! – подкрадывался с моря и флагманский «Аугсбург», на котором размещался штаб адмирала Карфа.

Сейчас, конечно, «Рюрику» крепко достанется…

Прямое попадание большого калибра вызвало резкое содрогание корпуса. По отсекам шла дикая пальба – это лопались электрические лампы. Трепеща развернутым знаменем, «Рюрик» – как на параде! – проходил сквозь мглу порохового угара, вязко раскисавшего под волнами. Три новейших германских крейсера исколачивали его снарядами.

– Но это им дорого обойдется, – решили на мостике.

Всю силу огня «Рюрик» неожиданно перенес на «Роон», который уже побывал в нокауте после встречи с «Баяном». Неожиданно в боевой рубке «Рюрика» стал надрываться телефон:

– Носовая башня – мостику: у нас все полегли!

– Прошу точный доклад, – сказал командир крейсера.

– Есть. Кто не ранен еще, те валяются – отравлены газами. Все вповалку. Командир плутонга без сознания… Что делать?

– Очухивайтесь, – ответил им командир.

Густой дым уже валил от германского крейсера, выбиваясь через щели в броне, из пазов люков и горловин. Блеснуло желтое пламя взрывов – сначала в кормовой башне «Роона», затем рвануло перед грот-мачтой, дымовая труба, подскочив, рухнула в море. Затравленно огрызаясь, германские корабли стали ложиться на разворот для отхода. Они искали спасения в бегстве. Им не повезло. Не повезло и дальше: спешивший на выручку «Принц Адальберт» напоролся на русскую мину и едва догреб винтами до Либавы…

Михаил Коронатович Бахирев велел подать кофе на мостик.

– Кажется, конец, – сказал он, принимая чашку с подноса. – Шли на Мемель, а затесались к Готланду… Иногда это бывает.

Битва крейсеров случилась на тех самых путях, где издревле к легендарному Висби плыли, груженные медом, пенькой и воском, торговые гости Господина Великого Новгорода. От прежней славы острова с тех пор остались «розы и руины» Висби, а в жилах готландцев сохранилась горячая кровь пиратов. По давней традиции, донесенной из глубины столетий, островитяне начинали день молитвой о ниспослании свыше кораблекрушения, дабы поживиться добычей. Но на этот раз, глядя, как в пламени корчится сталь германского «Альбатроса», готландцы никак не могли воздать благодарность всевышним силам. Их «добыча» была ужасной – вся в рвущихся минах. Осколки разлетались над хуторами, раня шведских коров и ловко срезая тяжелые ветви дедовских яблонь.

Швеция выразила протест… России!

– Но при чем здесь мы? – смеялись на Балтике. – Мы на шведские берега не выскакивали. Наши корабли если гибнут, так они тонут в море. Это немцы взяли моду искать спасения от мокру по суху!

Так говорили офицеры. Матросы рассуждали проще:

– Швеция сама же к немцам липнет, весь хлеб с маслом кайзеру отдала, а перед нами хвоста задирает. Давно не воевали – вот с жиру и бесятся. Да и что с них взять, ежели у них даже селедка не соленая, а пиво не горькое – все сахаром посыпают. Им кажется, что война – это тоже вроде компота. Пусть лизнут!

4

Победа русских крейсеров вызвала на Балтике большое воодушевление. Кто бы ты ни был – сторонник войны или противник ее, – но мужество всегда есть мужество, и оно покоряет любые сердца. Участников битвы у Готланда встречали на базах с оркестрами, о них писали тогда газеты, матросы зазывали их в кубрики, чтобы крейсерские рассказали, как им было в бою.

И вырастала зависть – линкоров к крейсерам! Особенно остро чувствовали свою бездеятельность гангутцы – измученные частыми переходами через залив, закопченные от угольных погрузок.

– Хоть в мясорубку башкой! – говорили на «Гангуте». – Только бы не дохнуть на приколе, будто удавленники… Что мы здесь видим? Одного Фитингофа, чтоб его, гада, клопы сожрали!

Накануне лейтенант фон Кнюпфер, сатрапствуя на пару с Фитингофом, дал одной салажне такого хорошего тумака, что тот – задом, задом, задом! – так и въехал в открытый люк, после чего был демобилизован, ибо калеки флоту не нужны. Отличился на днях и юный мичман-механик Шуляковский: избил вахтенного кочегара до такой степени, что человека отвезли в лазарет… Копился гнев!

А завтра – праздник: будет смотр матросских талантов.

– Смотри же, Трошка, не подгадь, – убеждал Семенчука Лопухин. – Коли положишь Безголового, тогда в Питер смотаешься.

– Я все понимаю, – соглашался чемпион линейных сил Балтфлота, – но пойми и ты, что борьба… Впрочем, я, Володя, постараюсь.

С полудня на линкор «Севастополь» подваливали катера, доставляя гостей с других кораблей и с берега. Приглашено было много дам, дамочек, девиц – жен, подруг и дочерей офицеров. На трапах работали на приемке гостей ловкие мастера-фалрепные. Их задача в обычное время – принимать с берега пьяных. А сейчас выпало дело деликатное – бабы!

Дамы, конечно, не упустят возможности показать перед мужчинами свою слабую женскую сущность. У трапов начинаются вздохи, повизгивания, страхи, недомогания и прочие фокусы, рассчитанные на слабонервных. Тут фалрепный матрос должен проявить максимум умения, чтобы дама даже не заметила, когда Рубикон ею уже перейден. Так поступают опытные дантисты-экстракторы: не успеешь и вскрикнуть, как они уже предъявляют тебе клещи с вырванным у тебя зубом… На трапах идет веселейшая работа, о которой можно судить по звонким выкрикам фалрепных:

– Готово! Чья это жена? Принимайте…

– Матрющенко, хватай тонкую, а я толстячку приму…

– Петруха, куда девицу в зад пихаешь? Это не положено.

– Ах!

Фалрепные взмокли. Лбы у них – черные от загара. Одеты они в особые форменки – без рукавов, а тельняшки выпущены. Вообще, звери, пираты, скитальцы морей… Дамы, повинуясь их ловкости, так и порхают юбками над пропастью борта, под которым бьется упругая волна. И только на палубе, придя в себя, они начинают охорашиваться, наводить фурор на юных мичманов.

Между тем на пространстве юта, возле кормовой башни дредноута, под грозным навесом орудий, уже поставили беккеровский рояль. Ближние места занимали, как водится, дамы с офицерами. За ними толклись матросы – зубастые, смешливые. Издали от массы бескозырок рябило в глазах, будто палубу линкора щедро обсыпали зернистой икрой. На самом «шкентеле» – в конце – всегда привыкли расселяться (подальше от начальства) отчаянные пессимисты, и оттуда теперь орали:

– Давай показывай! Время… Чего тянуть-то?

Горны пропели «слушайте все». Встал под пушками, как под афишей, конферансье из флотских писарей, которого за кражу пяти фунтов персидской халвы вышибли с царского «Штандарта» на бригаду, и на линкорах о том все знали.

– А сейчас, – объявил он, – первым номером нашей программы выступает знаменитый чтец-декламатор с «Гангута», командир шестидюймовки носового плутонга – мичман Григорий Карпенко!

На крышку рояля облокотился, красный от смущения, мичманец.

Небольшого росточка, чистенький, он петушком исполнил под надрывные возгласы рояля:

Все суета. Один возможен путь –не сетовать, не думать, не томиться,в твоих глазах бездонных потонуть,к твоим устам приникнуть и забыться…

Из задних рядов – самых озорных – вразброд орали:

– А кады бороться-то? На кой нам сдался стих этот?

Когда Гриша Карпенко, страдавший от внимания публики, уже возвращался на свое место, адмирал Свешников (солидный и непререкаемый) заметил ему с большим неудовольствием:

– И с чего это вы, мичман, под пушку вылезли? Поскромнее надо быть нашей молодежи, поскромнее… Учитесь у старших офицеров.

Однако мичману хлопали. Полухин тоже надсаживал ладони.

– А знаешь, – сказал он Семенчуку, – ведь этот мичманок совсем неплохой парень. Ты с ним никогда не разговаривал?

– Нет. С чего?

– А я говорил. Сомневается человек. Правды ищет. В случае чего, такого и на нашу сторону перетащить можно.

– Зачем?

– Мы с тобой хороши до какого-то момента, от «а» до «б», – шепотком пояснил Полухин. – А потом – шабаш и суши весла! Башню-то с дальномерами мы еще и провернем. А вот линкора нам в море не вывести. Сами же таких мичманцов на помощь себе позовем…

Суровому Свешникову не угодил и матросский хор, слаженно исполнивший песню в память павших в этой войне:

Спите, орлы боевые,спите с спокойной душой,вы заслужили, родные,славу и вечный покой…

– Развели тут бодягу поминальную, – заметил адмирал. – Все настроение, какое было, к чертям испортили.

– А сейчас, – объявил конферансье, – перед вами выступит матрос Игнатий Безголовый с известным аттракционом на загадочную тему: «Что русскому здорово – то немцу смерть!» Слабонервных просим удалиться… Гы-гы-гы!