Владимир Буртовой - Cамарская вольница. Степан Разин Страница 24

— Сотворим, как ты надумал, Степан Тимофеевич, — заверил тогда Григорий атамана Разина. — Ты иди к Дербеню, а я казаков под твою руку собирать стану…

Но едва успел атаман Разин выйти из Яицкого городка, как нагрянули стрельцы из Астрахани, захватили крепость, стрелецкий голова Сакмашов начал крепкий сыск и расправу над теми, кто был заодно с мятежными донскими казаками.

Прибытие Максима Бешеного, его арест и угрозы выдачи в руки воеводы Прозоровского всколыхнули среди яицких годовальников притаенную злобу против воеводского утеснения, тут и вышел из тайного укрытия Григорий Рудаков, пустил по городу своих верных шептунов. Поднялись казаки, а к ним пристали без малого все стрельцы…

Тряхнув головой, морщась от боли в ноге, по которой из-под повязки сочилась-таки кровь, стекая в сапог, Григории Рудаков снова возвысил голос:

— Коль выбрали в походные атаманы, так вот вам мое повеление: стрелецкого голову Богдана Сакмашова за его неласковое к казакам и стрельцам отношение, в отместку за сгинувших по его злому сыску наших братьев, за слезы женок и детишек посадить в воду! Стрелецких командиров, кои не испачканы казацкой кровью, раздуванив по вдовам их пожитки, спустить с крепким наказом, чтоб впредь носили в своей груди человеколюбивое сердце! Всем вам взять в дорогу возможно большой харч и — в челны! С первыми лучами солнца уходим по Яику в море! Тамо и будем искать Степана Тимофеевича!

— Сыщем! Слава о нем теперь, должно, гудит по всему берегу окрест моря! — поддержал Григория Рудакова Ивашка Константинов. — То-то будет рад Степан Тимофеевич такой изрядной ратной подмоге!

— К атаману Леско пошлем кого-нибудь из казаков, чтоб спешно шел за нами следом! — добавил Максим Бешеный.

— Решено кругом войсковым! — подытожил высказанное походный атаман. — Марш по домам собираться и выходи на берег к челнам!

Казаки и стрельцы, с походным запасом харчей и воинского снаряжения, взяв и ратный запас, бывший при Сакмашове, через час были уже в челнах и, провожаемые бабьими слезами и мальчишеским криком, дружно отчалили от берега, подняли паруса и с легким попутным ветерком пошли вниз по реке, оставив на стремнине «мерять глубину» ненавистного стрелецкого голову Богдана Сакмашова…

— Туманище-то какой, зги не видать! — с беспокойством посетовал Григорий Рудаков, сидя на носу головного челна и стараясь хоть что-то разглядеть впереди. — Вот так сунет кто-нибудь кулачищем меж глаз, и не увидишь, от кого гостинца дождался!

— Надобно выслать вперед дозорцев, а то не на кулак наткнемся, а на пищальный залп со стругов Бориски Болтина, — присоветовал Ивашка Константинов, прислушиваясь к звукам с реки — не хлещут ли по Яику весла, выгребая встречь течению.

— Разумно советует Ивашка! — подхватил Максим Бешеный. — Мы знаем, что Болтин плывет к Яику; а он о нас несведущ! Нам и ухватить ратное дело в свои руки, коль стычка неминуема получится! А дозорцы дадут знак, коль струги стрелецкие уже всунутся в реку.

— Ваша правда, други, — согласился походный атаман. — Бери, Иван, второй челн и гоните его перед нами что есть силы до самого устья. Да потом оглядите море в сторону Астрахани, не близятся ли воеводские струги. Храни Бог, ежели успеют устье Яика загородить, тогда…

Что будет тогда, Максим и Ивашка сами знали. Один останется выход — уходить в верховья Яика, к атаману Леско, там и ожидать возвращения Разина. Своими силами яицким казакам мимо Астрахани по Волге тоже не пробиться, еще и струги ведь надо было как-то там доставать.

Ивашка Константинов подозвал второй челн, пересел в него и с шестью казаками поспешил на веслах и под парусом вниз по течению, быстро отрываясь от отряда. Прошли версты три, и вдруг Ивашка двинул шапку на затылок, обнажив коричневую от загара залысину, дал знак гребцам затаиться и не плескать веслами: что-то громоздкое и темное виднелось на пути, приткнувшись к правому крутому берегу.

— Паузок купеческий, — прошептал один из казаков, повернувшись на скамье лицом вперед. — Спит купчина ночью, по реке не хочет идти.

— Не-ет, не купеческий, — отшепнулся Ивашка Константинов. — Гляди, кажись, стрелец в карауле на носу паузка, с бердышом.

— Неужто Бориска Болтин успел-таки войти в Яик? — с замешательством проговорил тихо казак, лицо его выразило крайнее напряжение. — Поворотим к своим?

Ивашка Константинов помотал лохматой, с седыми висками головой, решил тихо сплыть по течению еще чуть ниже. Если паузок один, то казаки возьмут его без большого труда. А если за ним у берега в тумане укрыты струги — быть беде…

Челн, придерживаясь левого берега, безмолвным ужом скользнул вниз. Прошли, едва подгребая веслами и со спущенным парусом, еще с версту — спокойно на Яике, стрелецких стругов поблизости не видно.

— Поворачивай живо, ребятки! — повелел Ивашка. — Упредим походного атамана о виденном!

И успели вовремя. Головной челн с походным атаманом выплыл из тумана как раз тогда, когда, едва миновав спящий паузок, снизу на всех веслах прилетел легкий челн с Ивашкой Константиновым.

— Внизу никого? — спросил Григорий Рудаков, и, узнав, что близко стрельцов нет, вложил пальцы в рот, и пронзительно засвистел. От посвиста этого, казалось, колыхнулся туман над Яиком. Стрельцы, спавшие на палубе паузка, огорошенные разбойным свистом, бросили пищали и налегке посигали с борта на мокрую песчаную отмель: вот и верь после этого командирам! Сказывали, что все казаки-разбойники давно гуляют в кизылбашских землях, а они сызнова шастают по Яику! Пусть сам черт тут с ними воюет, а не они!

Как мухи на медовые соты, казацкие челны налетели на низкобортный паузок. На палубе вспыхнула непродолжительная свалка, и Максим Бешеный, заметив, что у входа в каюту лихо бьется стрелецкий командир в малиновых штанах и в одной нательной рубахе, отстранил казаков рукой и сам выступил вперед.

— Ну-ка, робятки, дайте мне его на зуб попробовать, съедаем ли сей командир стрелецкий, не зря ли жалованье казенное проедает? — И с саблей наготове шагнул встречь командиру. — Кто таков? Почто бой учинил с казаками, ежели стрельцы твои почти все побежали прочь?

— А ты, казацкий атаман, какого роду-племени? — бесстрашно ответил вопросом на вопрос стрелецкий командир, яростно потрясая обнаженной саблей. — И есть ли в твоей душе хоть малая доля понятия о чести, присяге и долге перед Отечеством? Молчишь? Должно, душа твоя пуста от таких святых понятий?

— Я есаул Яицкого войска Максим Бешеный. Слыхал о таковом? Прозвище не мимо сказано. Клади саблю, и жив будешь. Гляди, твои стрельцы кто побран в полон, а кто утек в кусты. Жаль будет такую красивую голову сечь саблей… Бабы тебя, должно, крепко любят, а?

— Не о бабах нам толковать, есаул! А до моей головы еще добраться надобно, свою подставляя. И стрельцы поступили по совести своей, а я сотник государев Данила Тарлыков, не честь ратнику перед разбойником пасовать. Бьемся, есаул! — И сотник Тарлыков первым сделал взмах.

Скрестились сабли, лихой звон, словно от соборных колоколов над городом, прошел над притихшей палубой паузка. Казаки и стрельцы походного атамана Рудакова стояли поодаль, соблюдая святой закон поединщиков, — кто кого и на чьей стороне Бог!

— Вот так! Вот так мы секем! — выкрикивал Данила Тарлыков и чертом вертелся перед Максимом, норовя неожиданным ударом хотя бы концом сабли задеть есаула. А тот спокойно стоял, словно дуб в безветрии на горбушке степного холма; стоял на одном месте, лишь переступал, поворачиваясь лицом к сотнику. Он вращал рукой туда-сюда, и всякий раз сабля сотника встречала четко поставленную саблю есаула — ни мимо свистнуть, к телу, ни рикошетом скользнуть к голове супротивника…

— Уморился аль еще попрыгаешь малость? — будто о каком пустяшном деле спросил Максим Бешеный, глядя с дикой усмешкой на раскрасневшегося и взмокшего от напряжения сотника.

— Максим, секи его, к лешему! — крикнул кто-то за спиной есаула. — Он двоих казаков поранил, чертяка!

— На то и бой! — хохотнул Максим Бешеный беззлобно. И вдруг дико ухнул филином. От неожиданности сотник Тарлыков вскрикнул — только один раз сделал выпад саблей казацкий есаул, и сотник оказался безоружным — его клинок со свистом пролетел над палубой и вонзился в откос берега, словно нарочно брошенный умелой рукой.

— Теперь уразумел, Данила, отчего у меня такое прозвище — Бешеный? — не меняя простецкого выражения лица, спросил Максим.

Сотник, постепенно бледнея, проходил азарт поединка, где надежда на успех была у каждого половина на половину, а теперь в спину и в затылок дохнуло могильным холодом, силясь улыбнуться, развел руками, сказал с полупоклоном:

— Да-а, силен ты, есаул… — выдохнул сотник и, собрав остатки воли в комок, гордо вскинул красивую голову. — Руби насмерть, твоя взяла! Я бился с тобой нешутейно, и коль пофартило бы — срубил бы!