Ирвинг Стоун - Те, кто любит. Окончание Страница 24

Абигейл чувствовала себя подавленной. Она должна вытащить отсюда Нэб. Но она не может пригласить ее в Филадельфию без согласия полковника.

— Когда полковник Уильямс возвратится, вы навестите нас в Филадельфии? К этому времени мы подготовим дополнительные спальни.

— Мне хотелось бы приехать, мама.

Затем Абигейл навестила Чарлза, Салли и их дочь, названную Сюзанной Бойлстон в честь матери Джона. Семья Чарлза жила в новом доме на Фронт-стрит, стоящем так близко к реке, что перед окнами позади дома высился лес корабельных мачт. Через окна проникал шум, присущий порту, и Абигейл казалось: дом вот-вот снимется с якоря и поднимет паруса.

Комнаты были просторными, а контора Чарлза, уставленная полками с книгами, весь день была заполнена клиентами. Выполняя требования отца жить экономно, Чарли сдал в аренду половину дома. Салли была доброй и благоразумной женой. Посланник Джон Куинси переводил часть своего жалованья брату Чарлзу, чтобы тот вкладывал капитал в надежные дела.

— Надеюсь, ты осторожен с деньгами Джонни, — сказала Абигейл. — Ему потребуются средства, когда он возвратится домой и вновь займется адвокатской практикой.

Чарлз отвел глаза в сторону. Абигейл заметила темные полукружия под ними.

— Чарли, ты слишком много работаешь?

— Нет, ма, просто плохо сплю.

Они были вдвоем в его кабинете, через открытое окно доносился скрип блоков и лебедок, поднимавших на борт грузы, другие звуки порта.

— Что тревожит тебя, Чарли?

— Ничего, ма…

Джон предлагал выслать лошадей, чтобы встретить ее карету у Паулюс-Хук на правом берегу Гудзона, но Брислер отыскал упряжку за разумную цену, и, поскольку Джон переслал ей деньги в дом Чарли, она решила, что следует довериться кучеру, привыкшему к своим лошадям. Оказалось, это было мудрым решением: дилижансы, проезжавшие под проливным дождем, проложили в глинистой почве глубокие, наполненные жидкой грязью колеи.

Проехав Трентон, отстоящий от Филадельфии на двадцать пять миль, Абигейл увидела карету Джона и упряжку, преграждавшую дорогу.

Президент Джон Адамс ожидал ее, его лицо осветила широкая теплая улыбка.

Это была одна из самых счастливых встреч. Джон приказал кучеру кареты, в которой ехала Абигейл, возглавить кавалькаду, а сам с женой сел в комфортабельную президентскую карету. Они крепко обнялись, поцеловались, обменялись нежными словами, забыв о разлуке. В Бристоле, на постоялом дворе, из окна которого открывался вид на реку Делавэр, они не торопясь пообедали. После обеда Абигейл рассказала Джону о положении на ферме, о молитве, прочитанной на похоронах его матери, о состоянии Нэб, страдающей в Истчестере от одиночества.

Джон, в свою очередь, поведал о своих делах. Он решил не посылать Джона Куинси в Португалию, а отправить его посланником в Пруссию, с которой благодаря первоначально заключенному им, Джоном, договору с королем Фридрихом II Соединенные Штаты развивали выгодную торговлю. Для Джонни это не будет повышением в ранге, просто он сможет выполнять более важную работу. Абигейл и Джон радовались предстоящему браку Джонни с Луизой Джонсон. В данный момент Джошуа Джонсон служил консулом Соединенных Штатов в Лондоне и ждал лишь свадьбы своей дочери с Джоном Куинси, чтобы вернуться домой. Хорошо, что Джонни женится перед тем, как обосноваться в далеком Берлине, куда отваживаются ездить лишь немногие американцы.

— Ну а как с работой на посту президента, Джон? Каковы твои внутренние ощущения?

Столовая постоялого двора опустела. Джон наклонился к столу и доверительным голосом, предназначенным только для нее, сказал:

— Куча проблем. Тысячи писем с просьбой предоставить работу. Республиканцы критикуют мою инаугурационную речь, особенно ту ее часть, где я настаивал, что мы должны проявить твердость в отношении Франции. Бенджамин Бах хвалил мою речь в «Авроре», но предпринимает невероятно яростные атаки против всего, что я говорю или делаю.

Бах обвинил президента Вашингтона, что тот расшатал принципы республиканизма, утверждая, будто он — «человек, являющийся источником бедствий для нашей страны… не обладает более правом умножать зло, обрушивающееся на Соединенные Штаты». Адамсы не ожидали, что он проявит к ним иные чувства.

— Но, разумеется, никто не прислушивается к его словам, — сказала Абигейл, повысив тон.

— Никто, кроме республиканцев, — ответил Джон с грустной улыбкой. — Ты знаешь, каким ударом явился отказ Франции принять нашего посланника? Я хотел послать вице-президента Джефферсона или его друга, бывшего конгрессмена Джеймса Мэдисона, во Францию. Оба отклонили предложение.

Томас Джефферсон держался в стороне. Он возражал против твердой позиции, занятой Джоном в инаугурационной речи в отношении Франции, и явно не считал политически выгодным ассоциировать свою партию с администрацией.

— Значит ли это, что мы не сможем дружить с ним? — спросила в отчаянии Абигейл.

— Разумеется, ему будут рады в президентском доме, как в Отейле. Но я полагаю, что мы будем редко консультироваться друг с другом.

Абигейл воспользовалась моментом, чтобы узнать, каких секретарей-министров Джон унаследовал от администрации Вашингтона. Это были государственный секретарь Пикеринг, казначей Уолкотт, военный министр Макгенри. Джон не требовал их отставки, а они не просили ее, хотя было известно, что те получили свои посты благодаря влиянию Гамильтона.

— Разве они перестали быть ставленниками Гамильтона? — спросила она. — Они часто противостоят тебе. Сомневаюсь в их искренности.

— Они могут честно не соглашаться. Для исполнительного лица неплохо иметь в своем окружении людей, которые могут сказать «нет».

Пикеринг был лишен юмора, рубил с плеча, ему не нравилась семья Адамс, хотя он сам был родом из Массачусетса. Уолкотт редко выражал мысль, которая не исходила бы из конторы Гамильтона в Нью-Йорке. Макгенри не блистал компетентностью, он получил должность после того, как четыре других претендента сказали «нет» президенту Вашингтону. Прокурор Чарлз Ли был совершенно независимым.

— Не кажется ли тебе более разумным иметь своих собственных ставленников во главе департаментов? — спросила Абигейл. — У тебя было бы меньше трудностей с Конгрессом.

Джон прикусил мундштук трубки.

— Эти люди обладают опытом, они создают у общественности ощущение преемственности правительства. Лучшие умы не хотят приезжать в Филадельфию и выносить публичные нападки и оскорбления. Я в состоянии контролировать тех, кого имею. Они не причиняют мне вреда.

Самой большой проблемой для Джона была растущая изоляция от окружающего мира. Он не мог даже сказать, какую позицию занимают его друзья-федералисты по важным вопросам.

— Президент не может никому довериться. Можешь ли ты представить себе, каково жить в окружении множества людей и не иметь возможности раскрыть свою душу ни одному? Сейчас, находясь на таком отчужденном посту, как пост президента, я нуждаюсь в тебе как никогда.

Когда после полудня они подъехали к особняку президента, солнце сияло через новые занавески в окна первого этажа. Джон застелил прихожую и лестницу ковром Уилтона с восточным рисунком, ковер мягко пружинил под ногами. Для небольшой столовой Джон приобрел овальный стол и стулья местного производства. В государственной столовой сохранился длинный стол с закругленными краями и приподнятой центральной частью — «плато», на котором семья Вашингтон выставляла фарфоровые фигурки.

Абигейл, поспешно минуя комнату экономки и кухню, вбежала наверх. Государственная гостиная, просторная комната, увешанная зеркалами, с мраморным камином и большой люстрой, с дюжиной темно-красных кресел и диванов, с занавесями из дамаста, даже в условиях, когда не все было приведено в порядок, выглядела красивой. В меньшей гостиной, выходившей на Маркет-стрит, по фасаду дома Джон повторил цветовую гамму гостиной ее матери в Уэймауте. Окна были украшены бледно-желтыми сатиновыми занавесками, пол закрыт толстым брюссельским ковром, на белом фоне которого выделялись зеленые листья и лимонно-желтые цветы. В углу около камина стоял диван, обтянутый дамастом желтого цвета, а сиденья стульев — зеленой выпуклой тканью.

Абигейл застыла на месте, поглощенная мыслями о своих родителях. Как они гордились бы успехами Джона и честью, оказанной ему страной. Она была тронута вниманием, какое проявил Джон к памяти ее матери.

Джон отвел две комнаты в конце длинного коридора под свои служебные помещения. Для посетителей был открыт отдельный вход. В супружеской спальне стояла просторная кровать под балдахином, изготовленная в Новой Англии, по углам спальни — старые виргинские шкафы для личной одежды, а ближе к кровати — ночные столики с лампами и книгами, как в их брачной комнате в Брейнтри. Джон провел Абигейл через центральную дверь в отведенную ей часть дома, которую миссис Отис обставила письменным столиком, книжным шкафом, удобным креслом, туалетным трюмо и бельевым комодом, достаточно большим, чтобы повесить длинные вечерние платья. Вверху, на третьем этаже Луиза заняла небольшую комнату, ее генерал Вашингтон использовал как частный кабинет; рядом разместилась семья Брислер, а далее секретарь Джона Малькольм. Четвертый этаж состоял из крохотных комнат для девушек, которых Абигейл привезла из Куинси, повара и другой прислуги. Абигейл поздравила Джона с прекрасной меблировкой дома.