Дмитрий Мережковский - Бремя власти: Перекрестки истории Страница 24

Павел. Ах, дураки, дураки! Ну, что с вами делать?..

Анна (тихо). Прости, Павлушка!

Павел. Точно ли нет между вами изменников?

Гренадер. Государь-батюшка, все слуги верные. Повелеть изволь – умрем за тебя!

Солдаты. Умрем! Умрем!

Павел. Ну, Бог с вами, прощаю.

Гренадер (становясь на колени). Отец ты наш, милостивец! Пошли тебе, Господи! (Крестясь, целует ноги Павла.)

Павел. Что ты, что ты, старик? Этакий бравый солдат, а плачет, как баба.

Солдаты (окружая Павла и становясь на колени). Государь-батюшка, родимый! Благослови тебя, Господи!

Нарышкин, Головкин и Голицын говорят в стороне тихо.

Нарышкин. Посмотрите-ка, что с ними делается!

Головкин. Точно влюбленные.

Голицын. Как на икону крестятся.

Головкин. Царь-священник.

Нарышкин. Не человек, а Бог.

Анна (тихо). Видишь, Павлушка, как они тебя любят!

Павел. Да, любят. Вот бы на что поглядеть господам якобинцам – узнали бы, что крепко сижу на престоле. (Солдатам.) Спасибо, ребятушки!

Солдаты. Рады стараться, ваше величество! Ура! Ура!

Кушелев (становясь на колени). Осанна в вышних! Благословен Грядый во имя Господне!

Павел (подымая глаза к небу). Не нам, не нам, а имени твоему, Господи!

Елизавета (тихо Александру). Какая мерзость!

Действие третье

Библиотека – приемная Павла. Книжные шкафы красного дерева с бронзою. На стенах – виды Гатчины и Павловска. Канапе и кресла, обитые сафьяном. Налево – дверь в парадные апартаменты; направо – через коридор, в кабинет-спальню Павла. В глубине – окно на Нижний Летний сад. У окна маленький столик с бумагами, перьями и чернилами. Полдень. Сперва – луч бледного зимнего солнца; потом – сумерки. Оттепель, мокрый снег хлопьями.

Павел. Мария Федоровна. Александр. Константин. Елизавета. Пален. Роджерсон, лейб-медик. Кутайсов. Аргамаков, плац-адъютант Михайловского замка. Марин, поручик.

Мария Федоровна входит слева, лейб-медик Роджерсон – справа; посередине комнаты встречаются, почти сталкиваются.

Мария Федоровна. Где он? Где он?

Роджерсон. Не угодно ли будет обождать вашему величеству: государь никого принимать не изволят, – меня сейчас прогнали.

Мария Федоровна. Aber um Gottes willen, доктор, что случилось?

Роджерсон. Я и сам не знаю. Кажется, во время обычной прогулки верхом по Летнему саду его величеству дурно сделалось. Обер-шталмейстер Кутайсов бросился на помощь, но все уже прошло, только молвить изволили: «Я почувствовал, что задыхаюсь», – вернулись домой.

Мария Федоровна (всплескивая руками). Господи, Господи, что ж это такое?..

Роджерсон. Не извольте беспокоиться, ваше величество! Даст Бог, все обойдется. Маленький припадок удушья. Должно быть, действие оттепели. Надо бы кровь пустить. Ну да. Бог даст, и так обойдется.

Мария Федоровна. Ах, нет, нет, разве вы не видите, – он болен, не спит, не ест и все такой грустный… Я не знаю, что с ним… Гляжу на него, и сердце болит… и страшно, страшно…

Из дверей слева – Александр и Константин. Подходят к Марии Федоровне и целуют у нее руку.

Мария Федоровна. Слышали, дети, государь болен?

Константин. Государь болен, а мы под арестом.

Мария Федоровна. Под арестом? За что?

Константин. Бог весть. Сейчас водили в церковь присягать.

Мария Федоровна. Кому? Зачем?

Константин. Государю императору Павлу I. А зачем – неизвестно. Должно быть, усомнились в первой присяге. Только отчего вторая лучше первой – опять неизвестно.

Мария Федоровна (всплескивая руками). Боже мой, Боже мой, я ничего не понимаю!

Входит Пален.

Пален. И я ничего не понимаю.

Мария Федоровна. Граф! Наконец-то…

Пален. Извините, ваше величество, я к государю.

Мария Федоровна. Нет, нет, постойте, вы нам должны объяснить. Ради Бога…

Пален. Я уже имел честь докладывать вашему величеству: я ничего не понимаю.

Мария Федоровна. Петр Алексеевич, Петр Алексеевич… Я хочу знать, слышите, я хочу знать все… Я вам приказываю… Мы здесь все вместе, одни, и можем обсудить на семейном совете…

Пален. Какой уж тут совет семейный!.. А впрочем, одну минутку, ваше величество. (Говорит в дверь направо.) Поручик Марин, вы? Ну, ладно. Смотрите же, сударь, от дверей ни на шаг, и если кто пройдет, доложить извольте немедленно. (Возвращаясь – к Марии Федоровне.) Итак, вашему величеству угодно?.. (Роджерсону.) Куда вы, господин доктор, подождите, сделайте милость: вы нам нужны, вы нам теперь нужнее, чем кто-либо.

Роджерсон. Даст Бог, все обойдется.

Пален. Кажется, без вас не обойдется.

Мария Федоровна. Да говорите же, говорите, граф, что такое?..

Пален. А то, ваше величество, что надо быть готовым ко всему. Мы объявляем войну пяти-шести европейским державам.

Мария Федоровна (всплескивая руками). Herr Iesu![27] Пяти – шести…

Пален. Да. Сколько именно, я, признаться, и счет потерял. А когда доложить осмелился, не много ли будет, то ответить изволили: «Сколько бы мух ни жужжало у меня под носом, я их гоню». – Но нам Европы мало, нужно и Азию; поход на Индию…

Мария Федоровна. На Индию!

Пален. Да, по следам Александра Македонского, к священным водам Инда. Двадцать тысяч Донских казаков уже выступило к Оренбургу и далее, по степям неведомым, без обоза, без продовольствия, без дорог и даже без маршрутов. Велено завоевать Индию – и завоюем.

Мария Федоровна. Граф, граф… aber um Gottes willen… что вы говорите? Может ли быть, чтобы мы ничего не знали?

Пален. Я и сам не знал до последней минуты и, чай, многого еще не знаю.

Мария Федоровна. Господи, Господи… что же будет?

Пален. А будет, полагаю, то, что англичане Индию даром отдать не согласятся и пожалуют к нам в гости. Не сегодня-завтра флот их появится у наших берегов и начнет бомбардировать сперва Кронштадт, а потом и Петербург.

Мария Федоровна. Петербург! Herr Iesu!

Пален. Да, и мы погибли – погибла Россия.

Мария Федоровна (всплескивая руками). Господи, Господи… что же делать?

Пален. Делать нечего, ваше величество, – погибать, так погибать.

Мария Федоровна и Пален говорят тихо.

Константин (Александру, кивая украдкой на Палена). Прехитрая бестия!

Александр. А что?

Константин. Разве не видишь, к чему клонит?

Александр. К чему?

Константин. А к тому, что батюшка спятил.

Александр. Что ты, Костя!

Константин. Ну да, а то как же? И знаешь, Саша, ведь, может быть, и вправду… Голова-то у него умная – умнее, пожалуй, всех наших голов, да есть в ней машинка, на одной ниточке держится, – а как порвется эта ниточка – машинка завернется – и капут!

Александр. Страшно…

Константин. Да, страшно… А впрочем, наплевать – все там будем…

Мария Федоровна (тихо Палену). Как? Как? Повторите.

Пален. Я вижу, говорит, что пора нанести великий удар.

Мария Федоровна. Великий удар? Что ж это значит?

Пален. Не знаю, ваше величество, подумать боюсь…

Мария Федоровна (всплескивая руками). Ах, понимаю, я теперь все понимаю. Он хочет меня и нас всех… Боже мой! Боже мой!.. Так вот, что значит… «Ежели, говорит, сударыня, вы Екатерина II, то я вам не Петр III». Я тогда не поняла, а теперь… теперь… Да ведь это значит, что я хочу его… Herr Iesu! Это я-то, я… Paulchen, Paulchen!

Плачет. Входит поручик Марин.

Марин. Государь император!

Все ждут в оцепенении. Входит Павел и, остановившись в дверях, со шляпой на голове, с тростью под мышкой, скрестив руки, тяжело переводя дыхание, глядит на всех молча. Потом подходит по очереди к Марии Федоровне, Александру, Константину и Палену, останавливается перед каждым из них и глядит в упор. Наконец возвращается к двери, вдруг, на пороге, обернувшись, высовывает язык и, громко хлопнув дверью, уходит. Мария Федоровна падает в обморок. Роджерсон приводит ее в чувство. Входит Кутайсов слева, Марин туда же уходит.

Мария Федоровна. Что это было? Что это было?

Роджерсон. Ничего, ваше величество! Даст Бог, все обойдется. Не угодно ли водицы?

Константин (тихо Александру). Машинка завернулась.