Амур Бакиев - Легионы идут за Дунай Страница 24

Сидя на постели и готовясь отойти ко сну, он любовно перебирал маслянисто-желтые бляшки на ремне Буребисты. «Полно, – думал он, – а был ли вообще тот маленький мальчик на коленях няни Дрильгисы, о котором говорил Нептомар?» Вздутый бугристый след от ожога на внутренней стороне запястья напоминал о чем-то далеком и невозвратном. И тогда он вспомнил. Ласковые женские руки с бронзовыми ножницами, подрезающие ему челку и скребущие непокорные намыленные вихры. Горницу с низеньким потолком, кроватку с белоснежными простынями. Почудился запах льна и золы. Дрильгиса всегда проваривала с ней белье, чтобы оно было мягче. Где она сейчас? Не знает. Что он делал с тех пор, как стал царем? Убивал, строил, метался из одного конца своей горной страны в другой, убеждал и опять бился с мечом в руках или травил ядом. И в круговерти забот не находилось времени заскочить в Гранитную Лебедь в родных кудрявых Бихорских горах. Комок стоял в горле сидящего на ложе человека. Он отшвырнул пояс дакийских вождей прочь. Это Власть отняла у него прошлое, иссушила ему сердце и омертвила глаза!

Под утро он забылся тяжелым неспокойным сном. По полю бежал черноглазый босоногий мальчик. «Децебал!» – звал удивительно знакомый женский голос. И он плакал во сне горячими, облегчающими душу слезами.

6

Три квадратика, одно кольцо. Пропуск и вновь три квадратика и кольцо. Отшлифованная, адской остроты игла легко проникала сквозь тканевую основу. Тонюсенькие ленточки расплющенного серебра, схваченные прочнейшими льняными нитками намертво, застывали прихотливым узором.

Тзинта расшивала плащ, как делают у нее на родине, на берегах Дуная. Так учили мать и старшие сестры. Отец любил ее, самую младшую из своих дочерей. Дарил ей наряды и драгоценности. Ни Бильта, ни Ляна, а она первая получила от него в подарок столу и палий редкостной работы. Восхищенно рассматривали Тзинту домашние, когда она надела римское платье. «Теперь я знаю, как выглядит богиня Утренней Зари», – только и вымолвил тогда отец и сделал при этом отвращающий знак, чтобы не прогневить всемогущую богиню от сравнения со смертной. Тиат мечтал выдать любимую дочь замуж за молодого Натопора из банатских альбокензиев. Но Великая Матерь Богов распорядилась иначе. Жутким демоном Тьмы пал на растерявшиеся роды приречных даков Децебал Дадесид со своими горными костобоками и патакензиями. Она еще не знала этого человека, но воспылала к нему неприязнью потому, что отец при упоминании о нем сжимал кулаки в лютой слепой злобе. Что же было потом? Память хранила события тех лет. Ей было восемнадцать, когда во двор родного дома пришли римские солдаты. Впервые Тзинта видела их так близко. Закованные в медь и железо мужчины в коротких бурых одеяниях, громыхающие оружием, переговаривались на звучном, изобилующем «р», «л», «с» языке. К ее удивлению, отец также свободно изъяснялся на нем. Гостям зажарили несколько баранов целиком, выкатили бочку старого вина из дальних подвалов. Напившись, легионеры бросали копья в столб для сушки глиняных горшков. На прощание отец подарил им по галльской тунике и по три золотые монеты. Когда они ушли дальше, Тиат показал дочери статуэтку неизвестного человека из слоновой кости. «Тзинта, – сказал он, – это Плавтий Сильван – наш благодетель. Запомни его хорошенько. Тебя еще не было на свете, а он – великий муж Римской империи разбил и кепакизов и роксолан и освободил малолетних заложников альбокензиев и сальдензиев, томившихся в плену. В числе их был и я. Много даков переселилось тогда во Фракию и Мезию за Дунай. А нас с братом твой дед отправил в Рим. Том я обучился латинскому языку и приобщился к итальянской культуре. Да, знаешь ли ты, что такое Рим? Невозможно описать в словах его здания и портики, его термы и библиотеки. А ристания колесниц?! Белые, зеленые, голубые одежды возниц! А гладиаторские бои, а кулачные состязания?! В амфитеатре я видел самого Флавия Веспасина, божественного принцепса! И это был еще старый маленький амфитеатр. Но перед самым отъездом домой мы были на открытии нового. Коллоссеум вмещал почти пятьдесят тысяч зрителей. В тот день бились знаменитый ретиарий Кассио и добровольно продавшийся бывший римский гражданин Грандений по прозвищу Пертинакс-Упрямый. Он выбил рету[134] из рук Кассио и гонял гладиатора по всей арене. И все-таки победил ретиарий. Грандений лежал на спине, из его глаз катились слезы. Он не хотел умирать. До конца контракта оставался месяц. Но ланисте[135] невыгодно было отпускать римского гражданина на волю. Говорили: он подкупил несколько крикунов на скамьях, и те подняли шум, возмущаясь поведением Упрямого и требуя его смерти. Призыв подхватил весь стадион. Кассио добил противника трезубцем в горло. Первые дни после возвращения домой я тосковал по городу на Тибре. Потом свыкся. Ты обязательно должна увидеть Рим своими глазами».

Под Тапэ, в самый разгар боя, Тиат первый увел сородичей и бросил Децебала и оставшихся верными царю даков на поживу легионам Теттия Юлиана. Он уходил в твердой уверенности, что вскоре к нему придут римляне и по достоинству наградят за помощь в борьбе. К нему действительно пришли. Сусаг с отрядом костобоков и роксолан выжег свыше десяти родовых гнезд приречной и горной альбокензийской знати. Убили и Натопора – жениха Тзинты. Отцу повезло больше других. План казнил старшего брата и его детей. Взял тридцать пять талантов золота и лошадей. Альбокензии склонились перед волею царя, признанного самим Римом. Децебал потребовал брачного союза. Так Тзинта стала царицей. Котизон невзлюбил мачеху с первого дня. За все. За красоту, молодость, за то, что встала между ним и отцом. Муж был ласков с нею. Но незримая пустота окружала ее во дворце Дадесидов в Сармизагетузе. Она утешалась шалостями дочери. Тиссе исполнилось уже десять лет. И она сильно напоминала саму Тзинту в детские годы. Долгими вечерами рассказывала мать девочке о знатности и богатстве ее деда, о Риме, где так и не побывала.

Нынешний день выдался нешумным и приятным. С утра отправила высечь всего одну рабыню. Ратопор донес, что глупая хаттка встречалась с помощником конюшего. После прогулки по саду, где деревья гнулись под тяжестью пушистых, краснобоких персиков, усадила дочь за пяльцы и принялась за вышивание сама.

– Мама! А почему противный дед План и Котизон уехали с папой на север, а дядю Регебала не взяли с собой?

Тзинта разглаживала ткань все более частыми раздраженными движениями. «В самом деле, почему?» Нет, не жалует Децебал своего шурина. Внешне ничего не скажешь. Брат царицы осыпан милостями, ему отдана в управление земля потулатензиев. На пирах он всегда сидит справа от царя. И все-таки он чужой среди всех этих Планов, Сусагов, Нептомаров или даже таких мужланов, как Скориб, – жалкий плотник из простонародья.

– Что ты говоришь, глупенькая? Ведь дядя Регебал устал после далекого похода, и потому папа оставил его с нами. Разве тебе плохо играть с ним? Он же так тебя любит.

Тисса некоторое время раздумывает.

– Нет, это очень хорошо, что он остался, но разве Котизон и дед План не устали? Они же тоже ходили в поход. У него даже шрам на груди не зажил.

– У кого?

– У Котизона... Мне няня говорила.

«Даже рабыни, и те замечают», – подумала мать, а вслух сказала:

– Папа хотел забрать дядю Регебала с собой, но тот сам упросил его поехать в другой раз. И потом он скоро действительно уедет по очень важному делу. Ну, поняла теперь?

– Да.

– А сейчас покажи мне, что ты накуролесила? О-о-о... Очень неплохо, только когда пришиваешь серебряную палочку, то делай стежку незаметней. Умница моя.

Царица отложила в сторону иглу и подошла к окну. Женская половина дома, в отличие от мужской, смотревшей во двор, была обращена в сторону сада. По выложенным камнем дорожкам между деревьями катил тележку раб-садовник с маленьким рабом-подручным. Они не торопясь накладывали в кузов перегнивший навоз из большой укрытой соломой кучи и затем разбрасывали жирные черные комья под стволами яблонь и слив. Лохматый пятнистый песик весело семенил за работниками туда и обратно.

Сзади раздался сухой предупредительный кашель. Тзинта моментально обернулась. На пороге стоял брат, неслышно вошедший в комнату. На нем был новый сарматский кафтан, малиновые галльские брюки и плотный колпак коричневого войлока, отороченный по краю узором из сердоликовых бус. На поясе висел старинный гетский кинжал в усыпанных драгоценными камнями ножнах.

– Регебал, как ты меня напугал. Ты уже вернулся с охоты?

Шурин Децебала приблизился к своей державной сестре.

– Чего тебе бояться, ты же хозяйка. Охота сегодня не удалась. С трудом отыскали одну косулю, но тварь ушла от собак, не подпустив нас и на выстрел из лука. Но не это главное... Тзинта, знаешь, кого мы встретили на пути в город?

– Децебал возвращается?..