Дмитрий Петров - Юг в огне Страница 24

Подтелков объявил:

— Слово предоставляется вахмистру лейб-гвардейского Атаманского полка Востропятову.

Поднявшись со стула, Востропятов не спеша прошел к трибуне, поставленной около стола, провел ладонью по пышным волосам, как бы обдумывая, с чего начать.

— Товарищи! — сказал он, пытливо оглядывая примолкнувшую залу.

— Твои товарищи в Брянском лесу остались, — недовольно пробурчал лысый старик с передней парты.

Хотя эта реплика и была сказана тихо, но ее услышал Востропятов. Он усмехнулся.

— Вот тут один старичок сказал, что наши товарищи в Брянском лесу остались. Нет, дедушка, — обратился он к старику, — ошибаешься. В лесу им скучно стало, так они сюда пришли.

В зале захохотали. Старик побагровел:

— Ты что меня на смех-то выводишь?

Подтелков постучал карандашом по графину.

— Ты, отец, — строго глядя на старика, сказал он, — ежели хочешь слушать — то слушай. Не хочешь — уходи, а другим не мешай.

— Могем и уйти, — проворчал старик, но не двинулся с места. Больно уж любопытно было посидеть тут, послушать.

Востропятов начал с того, что подробно обрисовал создавшееся положение на Дону, рассказал о контрреволюционном гнезде, которое свили себе генералы, капиталисты и помещики в Новочеркасске.

— Но, товарищи, наши казаки, — продолжал вдохновенно Востропятов, поняли, куда гнут эти генералы и капиталисты. Поняли, чего хочет и добивается генерал Каледин. Мы, казаки, не поддадимся на его удочку. Мы отлично поняли, почему генерал Каледин разместил наши казачьи части по линии железной дороги: в Каменской, Миллерово, Черткове и по другим станциям. Хитер он, да не очень. Он намеревается двинуть наши полки на Воронеж и Орел вплоть до самой Москвы, завоевывать всем этим генералам, помещикам да буржуям власть. Он уже отдал приказ штабу седьмой казачьей дивизии, расквартированной в станице Урюпинской, Хоперского округа, подготовить дивизию к выступлению через Поворино и Лиски на Воронеж. Да дело его не вышло. Местная казачья команда в Урюпинской и пятая сотня шестого казачьего полка во главе с казаком-большевиком Селивановым арестовали всех офицеров, и в том числе самого командира дивизии, а также окружного атамана Груднева. Восставшие казаки захватили штаб дивизии и управление окружного атамана… У нас имеются сведения, что в Ростове казачьи полки отказались выполнять приказ Каледина вступать в бой с Красной гвардией. А расквартированные в городе Азове две казачья сотни отказались идти в Таганрог подавлять большевиков. Двадцать второй донской полк также отказался выполнить приказ Каледина о разоружении революционно настроенного Заамурского конного полка, находившегося в Таганроге. Шестнадцатый донской казачий полк отказался вступить в бой с большевиками под Матвеевым Курганом и самовольно ушел в станицу Манычскую. Казаки наши, товарищи, начинают пробуждаться и проникаться революционным сознанием. Мы, станичники-фронтовики, должны здесь твердо заявить, что воевать против народной советской власти не будем. Не будем, товарищи!.. Я призываю вас, дорогие друзья и братья, признать власть Советов Народных Комиссаров и избрать сейчас Военно-революционный комитет, которому и передать всю полноту власти в Донской области.

Востропятову шумно аплодировали, кричали:

— Правильно!..

— Правильно сказал!

— Признаем советскую власть!

Слышались и такие выкрики:

— Не подчинимся комиссарам!

— У нас своя должна быть власть!

— Своя, казачья!.. Донская!..

Слыша все эти озлобленные выкрики, Прохор весь дрожал от негодования. Он попросил слова.

— О чем споры?.. — сказал он пылко. — О чем шум?.. Да ясно, как божий день, что у нас, на Дону, будет своя власть, донская, казачья. Только, конечное дело, не атаманская, а наша, революционная.

— Правильно! — шумно поддержали голоса делегатов. — Правильно!.. Наша власть, революционная!..

— Предлагаю, — кричал охрипшим голосом Прохор, — чтоб наш каменский съезд казаков-фронтовиков объявил Войсковой круг неправомочным решать дела Донской области. Предлагаю сейчас же потребовать от Каледина, чтобы он передал власть нашему Военно-революционному комитету, который мы сейчас с вами изберем. Поручим нашему избранному революционному комитету, чтобы он немедленно арестовал бы всех контрреволюционеров, слетевшихся со всей России в Новочеркасск, разоружил бы всех юнкеров и мальчишек-гимназистов, а также чтобы немедленно выслал бы за пределы нашей области всех контрреволюционнных офицеров…

— Правильно! — шумел зал. — Правильно!..

— Христопродавец! — гневно стучали костылями сидевшие на передних партах старики. — Изменщик своей казачьей земле. Продался мужланам да евреям!..

— Тише! — старался успокоить казаков Подтелков. — Тише!.. Всем дам слово!.. Всем!.. По порядку говорите!..

В толпе казаков, стоявших у двери, произошло движение. Подтелков оглянулся:

— Что там такое?

— Да вот тут люди говорят, что навроде из Воронежа да Петрограда приехали, — сказал казачок с серебряной серьгой в ухе. — Пропустить ай не?

— Пропустить, конечно, — сказал Подтелков.

Толпа казаков у двери расступилась, пропуская в зал четырех мужчин, двое из которых были одеты в кожаные куртки, а двое — в солдатские шинели без погон. Они подошли к столу, что-то тихо сказали Подтелкову, а потом пожали руки кое-кому из президиума.

— Товарищи фронтовики! — весело объявил Подтелков. — К нам на съезд прибыли гости — представители из Воронежского совещания казаков-фронтовиков Ермолов и Кучеров, а также представители из Петроградского военного округа и Совета рабочих и солдатских депутатов Янышев и Мандельштам. Предлагаю их избрать в президиум!

— Правильно! — зашумели голоса. — Избрать!

— На дьявола нам сдались тут пришельцы, — ворчали старики.

Съезд продолжал свою работу. Выступал Щаденко, участник революциии 1905 года, большевик.

— Я выступаю здесь, товарищи фронтовики, — глуховатым голосом говорил Щаденко, — от имени свободного пролетариата, от имени шахтеров, рабочих и ремесленников. Мы сейчас с вами спокойно проводим здесь свою деловую работу, а в это время белопогонные бандиты, такие, как есаул Чернецов и ему подобные каратели, вешают на рудниках шахтеров. Они заявляют, что свои кровавые деяния производят от имени всего донского казачества. Разве это правда, дорогие казаки-фронтовики? Давали ли вы, друзья, им такое право?..

— Нет!.. Нет!.. — поднялся шум в зале. — Никто не давал им такое право!..

— Я так и знал, — удовлетворенно проговорил Щаденко. — Такое право вы никому не давали. Такое право им дали казачьи богатеи, атаманы да генералы, но не вы — трудовые казаки. А раз вы не давали такого права, так разве вы допустите, чтоб эти вампиры от вашего имени проливали народную кровь?..

С парты порывисто поднялся старик с пушистой седой бородой. Он с яростью подскочил к Подтелкову.

— Ты что, председатель, нюни-то распустил?.. Ты знаешь, кто это гутарит? — ткнул он костылем в Щаденко. — Ведь это ж наш каменский мужичишка поганый, портной Щаденко. Разве ж это человек? Это ж портной. И вы его, смутьяна, слушаете?.. Да его надобно отсель за шиворот да на улицу…

Щаденко смотрел на разошедшегося старика, улыбаясь.

— Выходи отсюда, старик! — хмуро сказал Подтелков.

— Как так? — опешил тот. — По какому такому праву я должен отсюда уходить?.. Не имеешь права выгонять!.. Я — казак. Раз уж всем мужикам есть доступность на казачьем съезде быть, то мне уж и подавно такая доступность разрешается…

— Уходи, тебе говорю! — холодно смотря на старика, спокойно сказал Подтелков. — Предупреждал тебя, чтоб не мешал, а ты не послушал. Ну, раз так, значит, уходи… А не уйдешь сам, скажу казакам, чтоб вывели…

— Братцы! — слезливо заговорил старик, оборачиваясь к делегатам, ища у них сочувствия и поддержки. — Что ж вы смотрите, а?.. Казаков, стало быть, выгоняют, а кацапов и евреев приманывают…

Но делегаты, насмешливо рассматривая старика, молчали. Примолкли даже и старики, сидевшие на передних партах. Но вдруг среди тишины раздался звучный, раздраженный голос:

— Чего к старику-то пристали?.. Нет чтоб старого человека уважением окружить, а они над ним насмешку строят.

Прохор всмотрелся в говорившего. Это был его друг детства Максим Свиридов. Он тоже был делегатом от своего полка.

— Странно, товарищ фронтовик, — пожал плечами Подтелков, глядя на Свиридова. — Чего ты заступаешься за старика? Ты ж видишь, он не дает работать съезду. А в отношении уважения ты напрасно. Старость мы уважаем… А чтоб не было разногласий, я проголосую: оставить старика ай удалить его со съезда.

За оставление старика в зале оказалось человек десяток. Остальные были против.