Зинаида Чиркова - Кабинет-министр Артемий Волынский Страница 24

Словом, такая родственная связь была на руку обоим сторонам — выгодна и Петру, и Фридриху I.

Старшую, Катюшку, мать пожалела. Сбыть с рук среднюю, нелюбимую, угрюмую и никогда не принимавшую участия в толках и сплетнях своего двора, — так решила Прасковья, благо Пётр оставил ей право выбора.

Герцог посватался. Переговоры о супружестве шли почти целый год, но Анна ничего не знала о том, что будущий её супруг ставил почти неприемлемые для Петра условия — вывести царские войска из Курляндии.

Своему предстоящему царственному родственнику бедный герцог писал: «Ваше величество возымели на меня милость сыном своим восприяти, того ради ублажаюся вашею отеческою милостивою опекою о благосостоянии моём во всём, а особливо в том, что благодумное любочестие возымеете очищением скоро последующим моих пределов и прав, которые, по непопоротному моему убытку от короны Свейския, по сие число удержано было меня впоследи обрадоваши».

Хоть и туманно писал герцог, а Пётр прислушался к словам наречённого жениха, и в июле 1710 года обе стороны заключили брачное соглашение. Договор быстро ратифицировали, он приобрёл настоящую силу, и в августе того же года герцог прибыл в столицу. Сопровождал его Борис Петрович Шереметев, и Артемий увидел царственного жениха Анны раньше, чем она сама.

Артемий был опечален: та смуглая стройная девчонка, которую он помнил плывущей по снегу, выходила замуж. Он с любопытством разглядывал герцога. Фридрих был слабый, болезненный, с цыплячьей грудью, маленький ростом, но с манерами и ухватками подростка, подражающего взрослым.

Волынский сразу возненавидел герцога, презрительно отмечая каждый его бестактный жест, невпопад сказанное слово. Однако Артемий плохо знал немецкий, а герцог так и сыпал словами, и Артемий, сжав зубы, учтиво кланялся семнадцатилетнему «подростку», обученному только шаркать ножкой и подметать пол перьями шляпы.

Так вот какова судьба Анны, царевны, о которой он столько думал! Что ж, надо задушить, задавить своё чувство — его мечта, его придумка выходит замуж за Курляндию...

А тем временем Анна получала от своего жениха любезные письма, в которых он, ни разу не видевший свою невесту, изъяснялся ей в любви с особенным красноречием. Анна тоже не осталась в долгу: матушка заставила её отвечать на письма неведомого доселе человека, назначенного ей в мужья.

«Из любезнейшего письма вашего высочества, — скрепя сердце под диктовку матери и гофмейстера её двора отписывала Анна ответ, — с особенным удовольствием узнала я об имеющемся быть, по воле Всевышнего и их царских величеств, моих милостивейших родственников, браке нашем. При сем не могу не удостоверить ваше высочество, что ничто не может быть для меня приятнее, как услышать ваше объяснение в любви ко мне. Со своей стороны уверяю ваше высочество совершенно в тех чувствах, что при первом сердечно желаемом, с Божьей помощью счастливом личном свидании предоставляю себе повторить лично, оставаясь между тем, светлейший герцог, вашего высочества покорнейшею услужницею ».

Брачный договор предусматривал все положения, в которых могла оказаться невеста. Бельё и одежда, драгоценности и обувь — всё было перечислено в договоре: это и было приданое Анны. Но сверх всего полагалась ей ещё и сумма в 200 тысяч рублей. И в договоре указывалось, что 160 тысяч из её приданого пойдёт герцогу на выкуп заложенных и перезаложенных его имений...

Но особенно настаивал Пётр на том, чтобы вера Анны не была переменена. Она и её служители могли свободно управлять греческое богослужение, и для того должна быть в Митаве построена церковь по греческому образцу. Дети мужского пола обязаны были воспитываться в «евангелической лютеранской вере», но дочери — в греческой.

Оговорено было также, что если бы герцог умер бездетным, вдова его получила бы достойное жилище и замок, а также по 40 тысяч рублей в год на пропитание.

Словом, Пётр постарался обеспечить своей племяннице достойную жизнь как в замужестве, так и, не дай бог, во вдовстве...

Пётр отправлял свою племянницу за границу впервые, и потому эта свадьба осталась в памяти Анны как нескончаемый праздник. Её не веселил бесконечный парад яхт и буеров, пышные застолья и прелестные одеяния жениха и невесты. Увидев Фридриха впервые, Анна была потрясена: жених был на голову ниже невесты, слабогруд и вял, отличался хилым телом, закутанным в пышные камзолы. Его бледно-голубые глаза смотрели на всё с бесконечным вызовом и презрением, волосы, редкие и невзрачные, прикрывал громадный парик, тонкие ноги обтянуты моднейшими чулками, а высокие каблуки на башмаках не добавляли роста.

Она много плакала перед свадебной церемонией, но сказала себе, что будет верной и преданной женой, каков бы ни был её суженый по виду. Недаром пророчила ей Екатерина супруга, могущего быть и больным, и хилым.

Но оказалось, что герцог Фридрих отличался к тому же завидным умением наливаться до потери сознания. На всех предсвадебных церемониях, на смотринах и сговоре он так налегал на русские, льющиеся рекой пенные напитки, что из-за стола уносили его почти замертво.

И это Анна решила принять как данное от Бога. Что ж, если таков её муж, таков её избранник, пусть так и будет. Всё равно она станет ему хорошей и верной женой — так уж заложено в её судьбе и характере.

В день свадьбы в палатах Анны собрались все знатнейшие дамы государства. Мать, сёстры, царевны-тётки, супруги первых лиц обрядились в пышные немецкие платья. Они окружили Анну, причёсывали её пышные волосы, укладывая их в высоченную причёску и украшая бриллиантовой короной. Уши её оттягивали тяжёлые серьги из старых сокровищниц царицы Прасковьи, а пальцы на руках отяготили перстни с большими сапфирами, аметистами и бриллиантами.

В довершение всего надели на неё роскошное платье из белого бархата, украшенного золотыми городками[13], и накинули на плечи красную бархатную мантию, подбитую нежнейшим снежно-белым мехом горностая.

Анна не узнавала себя в огромном зеркале. Удивительной красоты женщина стояла перед ней. Высокая, стройная, с высоким бюстом, подчёркнутым большим декольте, на шее и пальцах сверкающие камни. Только вот туфельки пришлось надеть без каблуков: слишком уж выделялась она своим ростом среди всех дам.

Сам Пётр решил руководить свадьбой. Он присвоил себе титул обер-маршала, распорядителя праздничной церемонии, облачился в алый кафтан с собольими отворотами, натянул серебряную портупею с серебряной же шпагой. На грудь ему повязали голубую ленту ордена святого Андрея Первозванного. Шапку он не надел по своему обычаю, а водрузил на голову громадный пудреный парик. Взяв в руки маршальский жезл, разукрашенный золотом и серебром, царь приказал садиться на суда. Гремел хор немецких музыкантов, баржу с распорядителем торжества сопровождали суда поменьше со знатнейшими людьми государства. Среди всех приткнулся в шлюпке и Борис Петрович Шереметев, сзади которого стоял, как обычно, Артемий Волынский.

Выйдя на берег у дворца царицы Прасковьи, Пётр приказал всем дамам размещаться в лодках. Артемий пожирал глазами невесту, красивее которой, как он думал, не было ни одной дамы в шлюпках.

Обер-маршал привёл к судам жениха, обряженного в белый камзол, затканный золотом, и всю его свиту, сопровождающие разместились в лодках, и вся флотилия из пятидесяти судов поплыла вниз по реке ко дворцу князя Меншикова, где и должна была начаться главная церемония бракосочетания.

Анна не глядела по сторонам. Все её мысли направлены были на то, чтобы удержаться и не сгибаться под тяжестью драгоценностей, тяжёлой бархатной робы и длиннейшей мантии. Всё давило её к земле, но она прямо сидела на самом носу шлюпки и только изредка взглядывала на чёрную воду Невы и белые буруны, взрываемые взмахами бесконечных весел.

Музыка гремела, никому не приходилось что-то говорить. Залпы пушек и звон колоколов, громкая музыка оркестров сливались в неумолчный шум.

В хоромах Меншикова их уже ждал архимандрит Феодосий Яновский с церковным клиром[14], обряженным в золотые и серебряные рясы. Специально для церемонии бракосочетания поставили здесь, в громадных палатах светлейшего, белую большую полотняную походную церковь. Едва ли Анна сознавала, что происходит. Сладкий дым ладана, пение церковного хора, слова обряда, надевание обручальных колец — всё это прошло мимо её воли и сознания. Архимандрит правил службу по греческому образцу, он лишь опустил некоторые детали, чтобы отдать должное вере герцога.

Их повели обедать. Лавровые венки украшали головы жениха и невесты, и длинный стол раскинулся перед ними, словно дорога, уставленная необычными яствами. Мать и сёстры почти не смотрели на Анну — лицо её было, как всегда, сосредоточено и серьёзно, она даже не поворачивалась к жениху, чтобы хоть вблизи рассмотреть его. Пётр весело и несколько даже суетливо распоряжался всем свадебным застольем. Он провозглашал тосты, и каждый раз после его слов гремели пушечные залпы — и на плацу, и на яхте «Лизетта».