Александр Сегень - Невская битва. Солнце земли русской Страница 24

— Хорошо, Игнаша! — крякнул он, еще более взбадриваясь.

— И совсем неплохо, — подтвердил слуга.

— Каковы донесения о минувших битвах? — игриво спросил великий князь, кивая в ту сторону, где примерно находилась спальня молодых.

— Донесения оттуль поступают добрые, — отвечал отрок, служивший у князя уже лет десять, не менее. — Отрок Савва всю ночь под дверью бодрствовал… «Я, — говорит, — неусыпно чижиковал». И сказывает, что воевода наш одержал полные победы.

— А посему теперь мне еще полкубка средней стоялости меда подай, — с удовольствием выслушав донесение, приказал Ярослав. Он выпил и затем велел принести ему ловчий кафтан и сапоги, поскольку люто нетерпелось ему поскорее испытать одного или двух соколиков, привезенных из Полоцка в подарок. Спросил про Брячислава, уехал ли он вчера на свое жилье или тут ночевать остался. Оказалось, в полночь отбыл. Послано было за Александровым ловчим Яковом, уроженцем Полоцка, который и теперь-то, в юные годы, был одним из лучших на Руси Словенской, а в будущем обещал быть на всей Руси непревзойденным ловчим.

В сей час за окнами еще только-только начинало светать. Нарядившись, великий князь немного поел вчерашней дивно приготовленной журавлятины, выпил еще немного меду и вышел из своей горницы. Каково же было его восхищенное удивление, когда навстречу ему вышел его сын Александр в сопровождении отрока Саввы, ловчего Якова, новгородца Сбыслава и двух сокольников — Андрея Сумянина по прозвищу Варлап и Мефодия Михайлова, которого ради его юного возраста и мелковатости звали Нефедиком. Все они, как и Ярослав, были обряжены в подобающие ловам одежды.

— Исполать тебе, великий князь, — поклонился Александр, а с ним и вся его свита.

— И тебе многая лета, — со смехом отвечал Ярослав. — Вот уж не ожидал видеть тебя после первой гнездовой ночки с утра пораньше! Отчего не милуешься со своей любезной? Может, что не так? Не по-твоему?

— Не тревожься, батюшка, — рассмеялся в ответ Александр. — Все так и все сладилось. Лучшего и быть не может. Только вот Саночка моя спит сладко, а я… Ты сам знаешь… Яко учил нас твой прадед, а мой прапрадед Мономах: «Да не застанет вас солнце в постели. Заутреннюю отдавше Богови хвалу, и потом — солнцу восходящу и, узревши солнце, прославити Бога с радостию!»

— И, стало быть, ты решил поутру размяться соколиной охотой? — обнимая сына, сказал Ярослав и трижды поцеловал его свежее лицо.

— Смерть как хочется тестевы подарки в деле испробовать! — отвечал Ярославич.

Спустя некоторое время они уже скакали по полю в окрестностях Торопецкой крепости, держа на своих рукавицах кто соколика, кто кречета, а кто и ястребка. Ярослав нес Патроклоса, а Александр — Столбика, про которого, помнится, было сказано Брячиславом, что он в ловах не шибко силен, зато в полете необычайно красив, а к тому же — любимчик Александры.

Впереди всех скакал Александр, бодрый и оживленный, словно не его вчера с трудом подняли, обвенчали, будто не у него только что состоялась и сладилась первая брачная ночь. Он скакал на своем золотисто-буланом Аере, тонком, как луч рассвета, встававшего впереди, шелковое корзно огнем трепетало за спиной Ярославича, но рука, держащая на перчатке птицу, оставалась неподвижной, так что Столбику не доставлялось никакого беспокойства, и он мог оправдывать свою кличку, сидя на Александровой руке прямо, аки столбик.

И Ярослав любовался своим прекрасным сыном, с нежностью думая: «Ишь ты, ясноглазик мой… Мономаховы поучения чтит…» И скакал молодой Александр на резвом коне, с соколиком на левой руке, а впереди него брызнуло и распахнулось утреннее весеннее зарево, золотисто-буланое, как Аер, и такое же летучее. Да не застанет вас солнце в постели!

Венец второй

НЕВСКИЙ

Глава первая

УТРЕННИЙ СЫН

Как только Вася издал первый звучок, Саночка тотчас проснулась с обычной мыслью: «Весь в отца!» Еще и птицы не пробудились, а малыш уже приветствовал новое утро тихим и милым журчанием. Сперва произносилось «плям-плям-гуль-гуль», несколько мгновений проходили в тишине, а затем начиналась эта утренняя песня, похожая на журчание ручейка, сладостно текущего по камушкам родительских сердец. В блаженный предрассветный час Александр и Александра лежали и тихо слушали, как журчит в своей зыбке[61] их маленький сынок. Жена коснулась рукой руки мужа, и он взял ее руку в свою, обволакивая теплом всю ее. Через некоторое время люлюканье Васи станет сердитым, пора будет его кормить, а пока они могли еще немного полежать, наслаждаясь этими мгновениями.

В ушах у Саночки проснулись рождественские колядки. Они звучали в тот день, когда начались первые родильные схватки:

Добрый вечер, княже, светлый господарю!Радуйся, ой радуйся, земле.Сын Божий народился!Застилайте столы килимными полстями![62]Радуйся, ой радуйся, земле.Сын Божий народился!

Воспоминание птицей понесло ее в ту первую брачную ночь, когда, сколь сие чудесно, и зачался их первенец. Как можно было не вспоминать это! С тех пор, едва проснувшись, она сразу вспоминала, как Александр расплетал ее девичью косу. В тот миг она испытала неизъяснимое наслаждение, в которое вылились все ее ожидания последних дней, в глазах закружилось, она с трудом дотерпела, пока он расплетет длинную и толстую косу до самого затылка, и упала, как в омут, в его объятья.

Потом, когда она пришла в себя, ей стало очень смешно при виде того, как новоиспеченный муж ее самозабвенно спит сном земли, только что отдавшей людям урожай свой. И она долго гладила его волосы и лицо ладонью, любуясь Александром, покуда и сэма не уснула. Среди ночи он разбудил ее, как осенний ветер будит и терзает спящую ночную рощу, и это было еще лучше, чем в первый раз, в дивном полусне. А когда она проснулась утром, то к великому удивлению своему мужа в постели не обрела. Всполошилась, а оказалось — он уже ускакал с отцом и отроками на раннюю ловлю с соколиками и ястребками, доставшимися ему в невесточьем.

…В зыбке самозабвенно журчал, гулил и курлыкал плодик той первой брачной ночи.

Народ новгородский на Рождество Христово в храмы потек, а княгиня Александра Брячиславна рожать надумала. Но ее все утешали — коли на такой великий праздник дитя родится, разве ж сие дурно?

Ах, как она этот Новгород возненавидела с первых же дней! Она и вообразить не могла в самых страшных снах, что бывают такие места на свете, где столько народу живет. Да не просто живет, а бурлит и клокочет, словно кипящая вода в котле. Страшная вечевая площадь, мощеная не камнем и не деревянными плахами, а перевернутыми нижними челюстями коровьих черепов… Как ступила на нее впервые княгиня Александра, так и стошнило ее.

В Новгород отправились из Торопца через несколько дней после венчанья. Там уготована была встреча с Александровой матушкой и вторая свадебная каша. И хоть ведомо было Брячиславне про излишнюю скромность своей свекрови, все равно причудливо показалось ей, когда она увидела ее в самых простых одеждах и без единого украшения.

— Ну, здравствуй, добрая невестушка, — поцеловала ее свекровь, оглядев с ног до головы.

— Здравствуй, матушка Феодосия Игоревна, — ответила Александра и вдруг дерзко прошептала: — А я уже не порожняя!

— Откуда знаешь? — удивилась теща.

— Откуда знаю — не знаю, а знаю… — сказала Саночка и зарделась.

— Аль с первой ночи и понесла?

— С первой, матушка…

— Вот и лучше быть не может! Дай же я тебя еще раз поцелую!

Со свекровью у Саночки быстро заладилось, и она часто радовалась — неизвестно, что бы было, если б у князя Ярослава не умерла первая жена, половецкая хатуня. Глядишь, половчанка не была бы такая добрая. Да и вторая жена у Ярослава, говорят, была своенравная, дочь Мстислава Удалого. Поссорившись с тестем, Ярослав бился с ним в сражении под Липицей, потерпел поражение и потерял Ростиславу — Мстислав попросту отнял ее у него. А, говорят, он любил ее. Но, слава Богу, женился в третий раз на хорошей. Вон сколько ему Феодосия сыновей и дочек наметала! А главное — родила для Саночки любезного мужа, Александра. И такая строгая, всегда незаметная. Будто и нет ее, а глянешь — да вон же она сидит себе молчком. Сказывают, таковою стала лишь после смерти старшего сына, умершего от непонятной скоротечной хвори. Она тогда решила, что излишне доселе наряжалась и украшалась, и поклялась впредь быть тихой и никуда не отлучаться от могилы в Юрьевом монастыре, жить только в Новгороде. Посему и на первой свадебной каше в Торопце не присутствовала. Да и в Новгороде, когда тут вторую кашу чинили, недолго в веселье участвовала, ибо бежала всякого житейского игралища.