Владимир Москалев - Екатерина Медичи Страница 24

Маргарита кивнула в ответ, сказав:

— Кажется, тебе писал еще и Д'Андело?

— Этот вменяет в вину королеве преследования гугенотов и выражает протест против нарушения договора в Лонжюмо.

— Вот видишь, и он тоже не думает о тебе ничего дурного. Нет, положительно, эти гугеноты славные люди и явно к тебе благоволят. Тебе не мешало бы окончательно замириться с ними и позвать ко двору. Хочется на них поглядеть.

— Ты же знаешь, с матушкой, братьями и нашими кардиналами это невозможно.

Маргарита вздохнула.

— Тем более что королева встала твердо на позицию силы по отношению к протестантам, — продолжал Кард. — Вспомни, как Альба отрубил головы графу Эгмонту и адмиралу Горну в Брюсселе. А наша мать, узнав об этом, заявила испанскому послу Д'Алаве, что это богоугодное решение, и она собирается проделать то же самое во Франции с главарями мятежников.

— И напрасно, — негромко проговорила Маргарита, покончив с орешками и облизывая свои сладкие пальчики, — для начала их не мешало бы использовать по прямому назначению.

— Что? — не расслышал Карл.

— Нет, ничего, это я про себя. Продолжай, признаюсь, я еще не совсем понимаю, куда ты гнешь.

— Вот почему, — снова заговорил Карл, — она так активизировалась и отправила Косее в Пикардию. Вот откуда взялась голова одного из их протестантских военачальников, которую маршал послал в Париж.

— И которую его любовница забальзамировала в память о незабываемых упоительных ночах, — подхватила сестра, приступая к коробке с конфетами. — Когда моему любовнику отрубят голову, я сделаю то же самое, если, конечно, он будет достоин этого.

— Ты ешь много сладкого! — вспылил Карл, как делал всякий раз, когда Маргарита желала себе другого любовника. — Тебя и так уже разнесло, шнуровки корсета скоро лопнут!

— Что поделаешь, — игриво ответила на это юная принцесса, — если мужчинам нравится пухленькое тело, а не две оглобли, привинченные к доске. Впрочем, тебе-то что волноваться. Ты не особо преуспел на Венериных полях любви, а твое место давно уже занято другим.

— Бессовестная шлюха! С тобой нельзя говорить о серьезных вещах, все твои помыслы только о любовниках, которым ты уже потеряла счет! Ты думаешь не головой, а тем, что у тебя между ног. Впрочем, разве не таковы все женщины?

Она насмешливо посмотрела на него и фыркнула:

— И это все, что ты усвоил из уроков своего наставника? Немного же ты набрался от него ума. Запомни, иногда бывает полезно подумать и тем, о чем ты говоришь. И потом, кто же виноват, что они один за другим покидают поле битвы, не в силах выдержать длительного штурма?

— Наша мать, кажется, мало порет тебя ремнем. Я сейчас позову ее, мы задерем твои юбки, и я сам возьму в руки ремень.

— А на большее ты не способен? — рассмеялась принцесса. — Лучше бы ты взял в руки то, что некогда составляло твою мужскую гордость, а теперь, увы, является твоим позором.

— Марго, Марго, — застонал Карл, отворачиваясь от нее, — ты бьешь по больному…

— Ну, довольно, братец, — снисходительно ответила она, — ведь не для того же ты позвал меня, чтобы мы оскорбляли друг друга.

Карл собрался с духом и вновь заговорил, не глядя на сестру. Впрочем, это было его отличительной чертой в любом разговоре.

— Ты не справедлива ко мне, Марго, и, уличая меня в моем бессилии, не понимаешь, что это — следствие лихорадки, которой я недавно переболел в Мадридском замке.

— Может быть и так, — согласилась Маргарита, — но матушка после этого заболела, и это доказывает лишь одно: наш род близится к вымиранию. Недалек тот час, когда он исчезнет совсем или оставит после себя столь хилое потомство, что оно не переживет даже период регентства.

Теперь она говорила серьезно. Карл понял это, остановился у стола и молча, слушал.

— Мы все неизлечимо больны, и ты сам это знаешь. Наш брат Франциск умер в возрасте семнадцати лет. Тяжелая, изнурительная болезнь — которой наградила его мать. Ты страдаешь припадками, кишечными расстройствами, теряешь сознание и по неделям надрывно кашляешь. Уж не хочешь ли ты сказать, что это проявление крепкого здоровья? А наш брат Алансон? Туберкулезник и рахит. Стоит вглядеться в желтый, нездоровый цвет его лица и станет ясно, что жить ему осталось не долго. Что касается нашего брата Генриха, то кое-какие симптомы наследственности у него уже замечаются. Несомненно одно: у него никогда не будет детей. Впрочем, по-видимому, как и у тебя тоже.

— Откуда тебе известно? — быстро спросил Карл, подошел вплотную к сестре и, вопреки обыкновению, пристально посмотрел в глаза.

— Откуда — ты и сам можешь догадаться, — она понизила голос почти до шепота и прибавила: — Ведь он был у меня первым, и это для тебя не секрет.

— Но… но… быть может, ты сама… я хочу сказать — не в состоянии… — также перешел на полутона брат.

— Ничуть не бывало, я проверялась у врачей. Они-то мне и сказали о его бесплодии.

— Но остаешься ты! Ведь ты у нас ничем не больна. Впрочем, — спохватился Карл и опустил голову, — это не спасает положения, твои дети будут уже не Валуа.

— Теперь тебе понятно? — Маргарита оглянулась на полог, за которым была дверь, и быстро прошептала: — Есть еще кое-что. Но я скажу тебе об этом, если ты поклянешься, что никто не узнает о нашем разговоре.

— Я готов, сестра.

Она взяла со стола требник, на обложке которого было вытеснено распятие, и протянула его Карлу.

— Поклянись же, брат.

Карл накрыл ладонью распятие:

— Клянусь, что ни одна живая душа не узнает о том, что я сейчас услышу. И пусть меня постигнет кара небесная, и да попадет моя душа в ад, если я нарушу данную клятву.

— Хорошо, — сказала Маргарита и вернула требник на место. — А теперь слушай. Тебе, конечно, известно, что у нашей мамочки есть свой личный астролог, Козимо Руджиери?

Карл кивнул: он знал об этом.

— Так вот, совсем недавно она поселила его в одной из башен Лувра, чтобы далеко не бегать за его предсказаниями. Она верит им безоглядно — и теперь наведывается туда чуть не ежедневно. Когда я узнала об этом, мне стало любопытно, чем они там занимаются и какие-такие секреты читает Руджиери на небесах через свою подзорную трубу. Я приказала, чтобы в отсутствие астролога проделали отверстие в одной из стен, и, когда оно было готово, стала подглядывать и подслушивать. Однажды я, как обычно, сидела у своего наблюдательного пункта и ждала визита нашей матушки. Была теплая звездная ночь — самая пора для составления гороскопов, колдовства и черной магии, чем так любит заниматься наша мать. Я услышала ее шаги на лестнице, потом скрипнула дверь, она вошла и…

— И?.. — Карл даже задержал дыхание.

— И очутилась в объятиях Руджиери.

Карл выпучил глаза и раскрыл рот; казалось, он задыхается, будто окунь, вытащенный из воды.

— Как! Наша матушка спит и с этим итальянцем тоже?

— Они обожают друг друга. И потом, разве она не женщина, разве не достойная преемница своих флорентийских предков, которые не прочь были отведать запретного плода даже с простолюдинами, притом не стесняясь в выборе места?

— Черт возьми… — пробормотал пораженный Карл.

— Но не это главное, — продолжала Маргарита. — После любовных утех они занялись своими колдовскими опытами, для чего она принесла по локону волос и по флакону крови каждого из сыновей. Они разожгли жаровню. Астролог начал колдовать возле огня, бросая туда попеременно то волосы, то кровь, потом он заглянул в какую-то свою дьявольскую книгу, подвел мать к окну, что-то показал ей на небосводе и сказал, что вместе с ее сыновьями закончится династия Валуа, ибо последний из них не будет иметь потомства.

Карл смертельно побледнел. Выходит, его будущее уже заранее предрешено. Их род вскоре угаснет, как погасла к утру, жаровня старого астролога, как с рассветом исчезают с неба звезды…

Он повернулся к Маргарите и схватил ее за руки:

— Сколько же лет осталось нам царствовать? Об этом он не сказал?

— Сказал. Двадцать лет.

— А я? Сколько лет осталось жить мне, если у меня еще двое братьев?

— Этого я не знаю, но, думаю, об этом хорошо осведомлена наша мать. Недаром она занимается колдовством в своей башне.

— Немедленно же спрошу ее об этом.

— Карл! Ты ведь дал клятву!

— Прости, я совсем забыл. — И он устало опустился в кресло, в котором только что сидела его сестра.

Они помолчали с минуту, и принцесса подумала, что брат, поглощенный невеселыми мыслями, уже забыл, зачем пригласил ее сюда, а, скорее всего, и о ее присутствии. Маргарита хотела было уйти, как вдруг тишину прорезал голос Карла, донесшийся будто из подвала:

— Теперь матушка не откажется от борьбы с ними. Она мстит протестантам за свое унижение, когда они пытались захватить ее в Мо. Она не простит им смерти коннетабля. Благо, у нее есть теперь средства для войны, она говорила, ей поможет Рим. А вся ответственность за кровь, которая прольется по ее вине, ляжет на меня, как и проклятия, которые посылают на мою голову гугеноты.