Маргарет Джордж - Между ангелом и ведьмой. Генрих VIII и шесть его жен Страница 25

Лето закончилось, и король вернулся. Вскоре после прибытия он вызвал меня к себе. Кто-то доложил ему о турнирах. Мне следовало бы догадаться. При дворе невозможно ничего скрыть.

Я подкрепился перед этим разговором и быстро выпил подряд три кубка кларета. (Одной из перемен, которых я добился во время отсутствия отца, стал изрядный запас неразбавленного вина в моих покоях.)

Отец сидел в своем излюбленном рабочем алькове (его частенько называли «счетной конторой», поскольку там он решал большинство финансовых вопросов). Когда я вошел, он сражался с громадным ворохом жеваных и скрученных бумаг, напряженно склонившись над столом. Впервые я заметил, как поседели его волосы. Он не надел головной убор, и его макушка серебрилась в отблесках огня факелов. Вероятно, именно поэтому король давно не появлялся в обществе с непокрытой головой.

— Будь проклята эта мартышка! — Он махнул рукой на обезьянку, которая в тот момент нахально играла с большой государственной печатью, и его голос зазвенел от гнева. — Она разодрала мой дневник! Он совершенно испорчен!

Очевидно, шалунье вздумалось соорудить из личных бумаг короля уютное гнездышко, сначала разорвав их в клочки, а потом хорошенько спрессовав.

— Возможно, сир, вам лучше поместить ее в королевский зверинец, — тактично сказал я, подумав, что это следовало сделать полгода тому назад.

Я невзлюбил эту тварь с первого взгляда. В отличие от собак она по природе своей совершенно не поддавалась дрессировке, однако лихо передразнивала людей и подражала им во всем.

— Да, — отрывисто бросил он. — Но теперь уж поздно. Она уже уничтожила мои самые ценные вещи.

В тот же миг проказница завизжала и начала карабкаться по настенной драпировке. Обезьяна выглядела в кабинете явно неуместно. Ее следовало если не утопить в Темзе — хотя, по-моему, отличная мысль, — то, во всяком случае, отдать в зверинец Тауэра. Его обитателей, порой весьма диковинных, подарили королю доброжелатели, чью щедрость ввело в искушение само наличие такого заведения. (Не сказать, чтобы его величество всякий раз приходил в восторг от подобных подарков.) Там держали львов (дань избитому символизму), больших черепах (за стойкость и долговечность), кабанов (изображенных на гербах тех или иных знатных родов), верблюдов (наверное, за мудрость) и даже слона (в качестве памятного сувенира?).

— Мне очень жаль, отец.

— Вам лучше пожалеть о другом, — резко заявил он, отбрасывая ком испорченных документов. — Во-первых, о вашем поведении во время моего отсутствия. Неужели вы полагали, что я ничего не узнаю?

— Нет, сир.

— Тогда почему… Почему вы нарушали мои запреты?

— Не знаю. Мне очень хотелось.

— Вы болван, — фыркнув, сказал он. — Один из ваших приятелей умер. И мне сказали, что…

Внезапно на короля напал яростный кашель. Мне еще не приходилось слышать столь сильный приступ. Восстановив дыхание, он продолжил:

— …что вы тайно встречались с принцессой Екатериной, вопреки выраженной мной воле. Да, я даже не предоставлю вам возможности оправдаться. Вы своенравный и капризный мальчишка! Вам никогда не стать настоящим королем, никогда, никогда, никогда…

В его голосе прозвучали слезы. Он уронил голову на руки и заплакал.

Я покинул его в печали, переполняемый собственной болью. Неужели отец не ошибся? «Вам никогда не стать настоящим королем, никогда, никогда, никогда…» Эти слова жгли и разъедали мне душу. Ведь он повидал многих монархов и знал, о чем говорит.

XI

Поздней осенью кашель короля заметно усилился. Редкие раньше приступы теперь мучили его постоянно, не давая покоя даже по ночам. В ноябре в его мокроте впервые появилась кровь: верный признак скорой смерти.

Что он почувствовал, увидев зловещие красные пятна? Из всех испытаний, посланных нам Богом, самым жестоким однозначно является осознание неизбежности близкой смерти. Я молился, чтобы, когда подойдет мой черед, меня миновала такая определенность.

Отец продолжал сопротивляться болезни. Он продержался и ту зиму, и следующую.

Поэтому меня миновала участь стать королем в пятнадцать лет. И в шестнадцать — тоже. За что я еженощно благодарил Господа.

Я был еще слишком молод и неопытен, чтобы царствовать. Если бы мне довелось короноваться в столь юном возрасте, бразды правления перешли бы в мои руки только по достижении нравственной зрелости. На этот срок непременно назначили бы регента. И еще неизвестно, удалось ли бы мне избавиться от него! Регенты частенько захватывали трон. За печальным примером далеко ходить не надо — взять того же Ричарда III.

Кроме того, поначалу мне пришлось бы руководить теми, кто был намного старше меня; они могли принародно твердить о вассальной преданности, но на деле преследовали бы лишь собственные интересы. Вдобавок неизменно появлялись бы новые претенденты на английский престол и заговорщицкие фракции. У меня оставалось еще несколько кузенов из династии Йорков; в частности, сын сестры Эдуарда IV, герцог Суффолк, Эдмунд де ла Поль, он именовал себя Белой Розой и злорадно выжидал во Франции, чтобы двинуть против меня свои войска. Кроме того, предстояло противостоять монархам, почти втрое превосходящим меня по возрасту: испанскому королю Фердинанду, императору Священной Римской империи Максимилиану, французскому Людовику XII и Папе Юлию II. Легко ли быть самым юным королем, к тому же окруженным сворой опытных интриганов и лицемеров?

Отец упорно избегал любых осложнений с европейскими государствами, но так не могло продолжаться вечно, особенно потому, что французы и Маргарита Бургундская (сестра Эдуарда IV, известная как «тетушка всех претендентов») усердно подогревала фантазии йоркистов и давала приют всем самозванцам и претендентам на английскую корону. Отец выдержал три ожесточенные баталии, чтобы завоевать и защитить свою власть, и меня, весьма вероятно, ожидает та же судьба. Выживу ли я на поле боя? Я мог успешно сражаться по строго ограниченным правилам турнирных поединков, но настоящий бой подразумевает иные законы. Ричард III считался храбрым и опытным воином… однако не сумел отразить нападение, ему нанесли множество ран, а после битвы его обнаженное тело привязали к старой лошади. На переправе его разбитая голова подскакивала на каменных плитах моста, хотя ему, мертвому, уже было все равно…

Я должен вступить в борьбу и доказать, что достоин короны. Однако мне хотелось уклониться от испытаний. Да, признаюсь: я молился, чтобы они отдалились или выпали на долю кого-то другого. Я попросту испугался. Приближалось время моего восшествия на престол, и меня терзал мучительный страх потерпеть поражение. В детстве я жизнерадостно предполагал, что Господь окажет покровительство своему помазаннику в любых начинаниях. Теперь я осознал, что все далеко не так просто. Разве Он защитил Саула? Или Генриха VI? Бог приводил к власти многих королей исключительно ради того, чтобы потом, свергнув их, исполнить какие-то высшие неисповедимые замыслы. Он использует нас, как мы используем скот или бобы. И никому из смертных не ведомо, каково его предназначение и какой его ждет конец. Судьбы павших правителей, недальновидных монархов — вот отличный пример того, что порой делает с человеком таинственная и непостижимая круговерть власти.

В год моего семнадцатилетия придворные обсуждали две главные темы: когда умрет король и как ему суждено умереть? Испустит ли он последний вздох мирно во сне или болезнь прикует его к постели и от страданий он превратится в жестокого безумца? Будет ли он вести дела по-прежнему или из-за его тяжкого недуга страна надолго останется без жесткой и крепкой правящей руки?

И что станет с принцем Генрихом? Кто будет править от его имени? Король не назначил регента, хотя, безусловно, принц пока не может принимать важные решения самостоятельно. Таковы были общие страхи.

Внешне жизнь текла своим обычным чередом. Отец продолжал принимать послов, обсуждать договоры, спорить о точном значении тех или иных оговорок так, словно его волновали последствия долговременных вложений. Едва ли не поминутно ему приходилось прерывать совещания, и он кашлял кровью с тем спокойным видом, с каким здоровые люди прочищают горло. Он всегда держал при себе большой запас чистых салфеток. Их аккуратно сложенная стопка неизменно появлялась у его постели по утрам, а когда он забывался сном, слуги убирали кучу скомканных окровавленных тряпок.

Прямо в опочивальне отец устраивал и совещания Тайного совета, частенько приглашая меня присутствовать на них. Скучные разговоры затрагивали исключительно денежные проблемы: поступления в казну, ссуды или сбережения. Эмпсон и Дадли, министры финансов, оказались бессовестными вымогателями. Очевидно, главной заботой короля (которая отнимала все его силы) являлась добыча денег. Отвратительно. Неужели Александр Великий задумывался о подобных мелочах, а Юлия Цезаря волновало приданое Кальпурнии?