Борис Алмазов - Святой Илья из Мурома Страница 25

Опомнился он, когда в Десне омылся, а как к реке подошёл, и не помнил! Кто доспех снять помог — не чуял. Очнулся и увидел, что стоит по колено в воде да слёзно молится, у Бога прощения просит за кровь пролитую. В голос кричит, слезами умываючись...

А когда чуть успокоился, оглянулся — на берегу, под берёзой кривою, Одихмантьевич сидит, глядит на Илью глазом своим зелёным. Хотел Илья мимо него пройти — отроков своих поискать, чтобы ему рубаху чистую из тороков принесли, — да Соловый его за порты схватил:

   — Стой, Илья!

   — Чего тебе?

   — Век я такого боя не видал! И такого богатыря, как ты! Верь слову — про тебя слава в веках прогремит!

   — Пропади она пропадом! — сказал Илья.

   — Ведь, я чаю, ты людей-то впервой убивал! — не веря себе, ахнул Соловый.

Илья не ответил, но, сутулясь, по-медвежьи косолапя, пошёл к воям своим. А уж открылись ворота черниговские, и оттуда пошли толпою жители с хлебом, солью да всяким яством — благодарить-потчевать своих избавителей.

В полубредовом сознании, смутно понимая, что с ним делают, сходил Илья в баню. Попарился. После бани выспался. И приступили к нему черниговцы знатные, ахают да охают, да на Илью дивятся — век такого бойца не видывали. Смотрит Илья, а народу в Чернигове в достаточности, чтобы не за стенами, а в поле с врагами ратиться.

   — Что ж, — сказал он, — мужики черниговские! Что ж вы супротив врага не ополчилися? Что ж вы смотрели, как супостат над полоном измывается?

   — Несть тела без головы! — говорят черниговцы. — Несть города без воеводы! А наш воевода в Киев сбежал! Без воеводы город — как стадо без пастуха. Иди, Илюшенька, к нам воеводою!

   — Нет, мне завет даден в Киев, в дружину княжескую идти...

   — Да что Киев?! — говорят мужики черниговские. — Наш город не в пример как древнее и славнее. Чем в Киев дружинником, иди к нам воеводою!

   — Нет! — отрезал Илья да налегке поехал дорожкой Киевской, обгоняя по пути своих ратников, что под Черниговом с ним печенегов били, а ночью по селищам своим расходилися и славу об Илье Муромце далеко несли.

Дорога между Киевом и Черниговом была самая прямохожая-прямоезжая и не больно дальняя. И по нынешний час она такова: со всеми на ней поворотами не будет полутораста вёрст...

Из того ли-то из города из Муромля,Из того села да с КарачароваВыезжал удаленький дородный добрый молодец;Он стоял заутреню во Мурамли,А к обеденке поспеть хотел он в стольный Киев-град,Да и подъехал он ко славному ко городу к Чернигову.У того ли города ЧерниговаНагнано-то силушки черным-черно,А и черным-черно, как черна ворона;Так пехотою никто тут не похаживат,На добром коне никто тут не проезживат,Птица чёрный ворон не пролётыват,Серый зверь да не прорыскиват.А подъехал как ко силушке великоей,Он как стал-то эту силушку великую,Стал конём топтать да стал копьём колоть,А и подбил он эту силу великую.Он подъехал-то под славный город Чернигов-град.Выходили мужички да тут черниговскиИ отворяли-то ворота во Чернигов-град,А и зовут его в Чернигов воеводою.Говорит-то им Илья да таковы слова:«Ай же мужички да вы черниговски!Я нейду к вам во Чернигов воеводою.Укажите мне дорожку прямоезжую,Прямоезжую да в стольный Киев-град».

Илья сумрачен и молчалив стал. Не ел, не пил на привалах, а только Богу молился. И ночью к нему сон не шёл. Лежал, в небо звёздное уставясь, будто кто меж век соломины воткнул.

На последнем привале подсел к нему Одихмантьевич. Сидел, в костерок хворост подбрасывал, а когда отроки обочь захрапели, во сне губами зачмокали, сказал:

   — Вот, Илья, ты в Киев торопишься, а ведаешь ли, к кому идёшь?

   — Ко князю, ко Владимиру!

   — Да полно тебе! Князь ли он?

   — А кто ж?

   — Рабычич! Рабычич княжеский! Отец его Святослав был князь истинный! По малолетству его Хельги Великая княжила, а как стал он на возрасте, женила его княгиня. И были у него два сына законных! Два воина крови княжеской! И Хельги Великая, и Святослав, сын Ингвара, коего славяне Игорем кличут, и сыновья его законные были викинги! От корня варяжского! А славяне были им слугами да рабами! Ингвара древляне на полюдье за жадность меж берёз разорвали. Страшно, по-варяжски, им Хельги отомстила...

   — Слыхал я... — прервал его Илья, не желая про зверства слушать. — Слыхал.

   — Слыхал, да, может, не всё! Убил Игоря князь древлянский Мал. А его исказнила Великая Хельги — княгиня киевская. А родову его в полон взяла. Так попала к нему Малуша древлянская да брат её Добрыня, что нынче в Киеве воеводой набольшим. Была Малуша у Хельги рабыней-ключницей! Вот во тереме княжеском поял её Святослав, и родила она ему сына внебрачного, князя нынешнего — Владимира.

   — Ну и что? — сказал Илья. — Да у язычников всё — грех. И брак у них не таинство, а блуд прилюдный! По мне, и два князя старшие ничуть Володимира не законнее! По мне, всем им одна цена, потому и пошёл брат на брата и убил его, и далее усобиться будут, как не знают они веры Христовой и закона истинного.

   — Хо! — засмеялся, скривив тонкие губы, Одихмантьевич. — В тех двух была кровь высокая, варяжская, княжеская, а это — сын славянки-рабыни...

   — Что ты заладил: княжеская да княжеская... Христом сказано: несть ни князя, ни раба, но все — сыны Божии...

   — Тебе, может, и так, а другим-то не так!

   — Кому?

   — Да хоть бы Рогнеде! Княгине истинной! Дочери Рогволда полоцкого... Ещё при жизни Святослава, отца Владимира, посадил он сыновей своих законных, Олега да Ярополка, на княжение... Ярополк, старший, после смерти Святослава стал править в Киеве. Олег — в Овруче. А у Святослава новгородцы просили князя. Законные-то сыновья в такую даль не пошли, а послал Святослав Владимира.

   — Да слыхал я и это. Вот князья-то ваши законные дружка дружку-то и поубивали... — отмахиваясь от Солового, как от мухи назойливой, сказал Илья. — Только отец умер, они и перегрызлись. Ярополк Олега убил, а Ярополка — варяги его любезные...

   — Ты погоди варягов ругать. Когда распря меж братьями началась, Владимир из Новгорода к ним бежал и с ними же вернулся — походом на Киев идти...

   — А варяги, как волки, на любую поживу кидаются...

   — Не на любую! В Полоцке издавна старый варяжский род Рогволда сидит... Так ведь он-то Владимира не признал! С Владимиром на Киев шла дружина варяжская малая... Он и посватайся к Рогнеде, дочери Рогволда, а она и ответила: «Не хочу розути[9] сына рабыни...»

   — Я знаю это! — сказал Илья. — Пошёл Владимир на Полоцк, взял его, убил Рогволда и сыновей его и поял Рогнеду силою! Вот обычай языческий! И к чему ты мне всё это сказываешь?!

   — А к тому, что не всеми Владимир-князь признан! И явись сила — полетит он, как пух по ветру, из Киева. А сила может быть любая!

   — Это какая ж любая — он князь!

   — Да он такой же князь, как и ты! Мой-то род ещё и постарше будет!

   — К чему ты клонишь, не пойму я!

   — К тому, что сейчас не кровь в жилах дело вершит, а кровь, что из жил бежит! Не прогадай, ко Владимиру-князю в дружину торопясь! Найдётся и на него сила! Сейчас у него всего-то варяги да дружина Добрыни-древлянина — дяди его, дружина славянская. Варяги-то в любой момент на другую сторону преклонятся. Кто больше заплатит да кормление даст, тому и служить станут. А славянская дружина — малая... С ней легко!.. Вот и выйдет, что нынче — князь, а завтра — мордой в грязь...

Не мог уснуть в ту ночь Илья. Всё, что говорили ему калики перехожие в Карачарове, подтвердил этот разбойник муромский, который, видать, много знал, с варягами, болгарами да хазарами якшаясь. Да и годами был немолод и опытен...

К чему он говорил: «Нет, мол, у князя ни силы, ни власти»?

Так потому и ведёт к нему отроков Илья, чтобы князь усилился...

Но князь-то языческий. И вон какой грех сотворил с Рогнедою.

Уж тут не только по христианским законам грех, и по варяжским, и по славянским — вина непрощённая!

Сказывают, для него и по окрестным сёлам по триста наложниц держат. Язычники считают: чем князь родовитей и удачливей, тем плодовитее. Тогда и земля его богаче да урожайнее... А ну, как и впрямь приду в Киев, а дружина варяжская к какому иному вождю шатнётся?..

Сбросят Владимира-рабыча! Скажут: «Нет в нём княжеской крови!» Мучительные эти мысли спать не давали, кошмаром душили, когда забывался Илья коротким сном. Да и во сне-то всё сеча кровавая мнилась. Вставали посеченные Ильёю печенеги... тянули к нему руки окровавленные, а он всё рубил и рубил, как по стогу сена. Закричал Илья во сне, проснулся, сел...