Марк Алданов - Могила воина Страница 25

С маркитанкой же вышло приятное недоразумение. Мастер-месяц был уверен, что придется платить, и ничего против этого не имел: он любил деньги, но скуп не был – на что другое жалел, а на себя, на радости жизни, нет. По своему правилу, он в первый же вечер – чтобы уважала – сунул кое-что в шелковый мешочек, служивший маркитантке кошельком: не очень много, однако прилично, – почти столько, сколько заплатил бы в Венеции или в Вероне даме такого ранга. При этом на лице него была веселая улыбка, говорившая, что дело житейское, ясное: между порядочными людьми тут спорить не приходится. Она нисколько не обиделась, но видимо была изумлена: в чем дело? зачем деньги? На следующий день едва ли не на всю полученную сумму купила лакомств, вина, рахат-лукума.

Маркитантка вообще не придавала деньгам ни малейшей цены. Получала она, как все служившие в серале люди, вполне достаточное для жизни жалование: мастер-месяц знал точно, так как сам ей эти деньги выдавал. Но дня через два после получки нее уже ничего не оставалось. Говорила, что много дает семье: в действительности у нее брал всякий кто хотел: давала тому, кто первый попросит, и назад не требовала, хотя всегда несколько удивлялась: как это, обещали отдать и не отдают? Мастер-месяц не без труда навел тут порядок. Не было нее и жадной любви к вещам, свойственной, как он знал, многим женщинам нестрогой жизни. Подарки она принимала с детской радостью, особенно сласти. Но о своем туалете заботилась мало: не все ли равно, старый ли халат или новый? Пришлось навести порядок и тут. Хозяйство в кантине она вела очень честно: на базаре торговалась, точно покупала для себя; между тем деньги были казенные, и никто их особенно не считал.

Удивлялся ее наивности мастер-месяц и во всем другом. Она в первый же вечер созналась, что была у паши не прачкой, а одалиской. Да собственно и соврала для начала лишь по традиции: так полагалось, – может у иностранца есть против одалисок предрассудок? Когда оказалось, что предрассудка нет, охотно стала рассказывать о своей прежней жизни и рассказывала весело, без малейшей горечи. – «Что же, он был жестокий человек, паша? Мучил тебя?» – Она изумилась. «Зачем мучил? Он был добрый, очень добрый! Если и наказывал кого, то за дело. Отличный был паша! Его убили на войне, я всегда за него молюсь»… – «Ну вот! За турка молишься?» – «А я не говорю, за кого». – «Этак ты, может, не хочешь освобождения Греции?» – «Отчего не хотеть? Хочу, конечно», – ответила она, зевая. Политика ее не интересовала, – горестно говорила, что пора прекратить эту гадкую войну. – «Да как же прекратить, если турки не желают давать вам свободу?» – спрашивал, забавляясь, мастер-месяц. Она, вздыхая, умолкала. Вид ее как будто говорил: «ну, что ж делать, если они не хотят? А может, как-нибудь их убедить, чтобы захотели?…»

Через нее мастер-месяц ознакомился с настроением других греков в городке. Турок все, кроме нее, терпеть не могли. Но не очень любили и иностранцев, приехавших для освобождения Греции. «Архистратега любят, это правда. Он настоящий барин! А другие нет, при нем кормятся». – Отражая общее мнение, она признавала, что дела со времени приезда англичан идут хорошо. Цены на рыбу поднялись, лавочники делают золотые дела, все разбогатели. «Англичанин дурак: он все покупает и не торгуется, разве у нас так можно? Архистратег любить кинжалы и сабли, ему нарочно подсовывают: где он проходит, там выставляют. Купит лавочник за грош, а говорит что старое, – архистратег любит старое, и платит в десять раз дороже. А еды что на них идет! Все крестьяне в деревнях богатеют. Одни сулиоты съедают возы мяса, рыбы, хлеба. Да и иностранцы тоже. Архистратег – нет, он мало ест, боится разжиреть, а пьет отлично, хоть и говорят люди, будто он переодетый турок»… – «Как турок?» – изумился мастер-месяц. – «У нас так говорят; он и Маврокордато хотят нас продать Англии». – «Очень ты нужна Англии! Станет она тебя покупать. И все ты, голубушка, врешь!» – сказал мастер-месяц, чтобы ее подзадорить. – «Зачем мне врать?» – «Да ты его, верно, и в глаза никогда не видела». – «Это я-то? Сто раз». – «Где же? В серале?» – «И в серале, и на улице, и в доме у него была». – «Ну, уж это ты наверное врешь! Пустят тебя в его дом!» – «А почему не пустят? У меня там сестра служит прачкой! Десять раз к ней ходила». – «И сестры у тебя никакой нет, ты сама тоже «служила прачкой», знаю я тебя, все врешь», – твердил мастер-месяц, очень заинтересовавшийся сообщением, – «покажи мне ее, твою сестру, вот сведи меня к ней в гости, тогда я поверю. Тебя в тот дом и на порог не пустят!» – «Да кто не пустит? Чуть только архистратег съезжает со двора, сулиоты садятся за карты». – «Этак и я мог бы, значить, пойти? Врешь, врешь». – «Дашь коробку рахат-лукума, если я тебе покажу дом?» – «А зачем мне его дом? Разве так, из любопытства, взглянуть, как он живет? Коробки рахат-лукума мне не жалко». – «Ну так вот, в любой день, часов в одиннадцать: он тогда уезжает из дому». – «Еще стоить ли терять время? А впрочем, пойдем. Пожалуй, хоть завтра, я завтра утром свободнее». – «Можно и завтра, если будет хорошая погода». – «При чем тут погода?» – «В дождь он кататься за город не поедет. Рахат-лукум купи в той лавке, за церковью, у них самый лучший». – «Куплю, куплю. Хоть экая невидаль: дом архистратега!»

На следующий день они в самом деле туда отправились. По дороге как раз встретили Байрона: он ехал по каналу в моноксиле. – «К городским воротам едет, там садится верхом и катается», – объяснила маркитантка. – «Отчего же он садится не у своего дома?» – «Да тут себе шею сломишь, такая дорога. Иногда, впрочем, ездит и по городу». Маркитантка смело вошла в дом по черной лестнице. Мастер-месяц нерешительно последовал за ней. Внизу, в большой комнате, дверь в которую была открыта настежь, на полу сидели сулиоты из личной гвардии архистратега и играли в карты. Стоял сильный смешанный запах крепкого табаку, кожи, спирта. – «Когда он тут, они стоят на часах. А как только он со двора, часовые садятся играть. Здесь я их не боюсь, здесь они не посмеют напасть» – сказала маркитантка, поднимаясь по лестнице. – «Что ты, милая, ведь я с тобой», – неуверенно-галантно отозвался вполголоса мастер-месяц и ускорил шаги. Они поднялись по лестнице, никого не встретив. – «И тут хорош контроль, в доме главнокомандующего!» – подумал мастер-месяц, пожимая плечами. – «Ты куда же? К сестре? А он где живет!» – «Вот тут», – прошептала она, остановившись на площадке второго этажа, приотворила дверь и, увидев, что в комнате никого нет, поманила своего друга. – «Войди. Не бойся».

Мастер-месяц, волнуясь, заглянул в комнату и обвел ее быстрым опытным взглядом полицейского: сразу все запомнил. Мебели и вещей в кабинете было немного: стол, два стула, низенький диван, вроде матраца на коротких ножках, и по стенам всевозможное оружие: карабины, пистолеты, сабли, кинжалы, ятаганы. На столе, рядом с чернильницей, тоже лежал пистолет. Ничего другого не было. Если бы были бумаги, мастер-месяц пошел бы на риск, постарался бы заглянуть или незаметно стащить: присылка рыжему подполковнику документа, собственноручно написанного лордом Байроном, была бы, конечно, большим служебным успехом. Еще были полки с книгами, шедшие чуть не до потолка. «Вот он что привез сюда, архистратег», – подумал мастер-месяц. – «Так где же твоя сестра? Что нам тут болтаться», – небрежно сказал он, – «она красивая, твоя сестра?» Маркитантка погрозила ему пальцем.

В воскресенье они поехали за город: была хорошая погода. Далеко ехать было невозможно: милях в десяти от Миссолонги шалили разбойники атамана Карайскаха. Но в соседней деревушке маркитантка знала избу, где хозяин удивительно жарил рыбу и к ней подавал отличное мускатное вино. – «Очень ты, миленькая, любишь поесть и выпить», – говорил мастер-месяц без укора: сам это любил. – «А ты меня пьяной видел?» – «Нет, пьяной пока не видал». – «И не увидишь». – «А глазки у тебя, когда ты выпьешь, делаются маленькие и веселенькие, это я видел». – Она засмеялась. – «Чему ты, дура?» – «Чему? Паша мне говорил то же самое. Сам не пил, а нам позволял, если не мусульманка. Иногда, впрочем, и сам пил. Потом каялся и ругался так, как только турки умеют… Знаешь, ты похож на пашу. Ты барин, даром, что конторщик»… – Он был очень польщен. Не без огорчения спросил себя: что, если бы она знала, каково его настоящее ремесло? Верно, просто не поняла бы, и было бы чрезвычайно трудно ей объяснить.

К собственному своему удивлению, он искренне к ней привязался. Мастер-месяц знал на своем веку много женщин, но такая попалась ему в первый раз. Понимал, что он нравится ей, как легкий, веселый человек (это в нем еще оставалось, хоть шло на убыль). Однако себя не обманывал: попался случайно, а был бы кто другой, тоже легко добился бы успеха: она из тех женщин, что и месяца не могут прожить без хозяина, – удивительно, как не воспользовался ни один из офицеров. «Вероятно, им было неловко: освобождают Грецию!»