Еремей Парнов - Собрание сочинений: В 10 т. Т. 4: Под ливнем багряным Страница 25

— Дикий лес — наша крыша, звериная нора — наш дом. — Лондонец с треском переломил о колено сухую ветку и зашвырнул обломки в кусты. — Всю Англию разворошили, как муравейник. Даже нищим не стало житья. Без бумаги с печатью шагу не смей ступить.

— Вам, безземельным, легче, — вздохнул шропширец с желтым, изрытым оспой лицом. — Никаких тебе забот, летай божьей пташкой.

— А у нас какое-никакое хозяйство, — поддакнул другой, тонкоголосый и тучный. — В уборку или в сенокос разве кого докличешься? Все ловчите, чтобы побольше урвать. Прошлый год совсем без рабочих остались. Эрл Уорик переманил…

— Послушать вас, так все зло от работяг. От жадности их и коварства, как вещает повсюду «разбойник Хоб». — Уолтер подтянул упленд и подсел к костру. — Налоги и всякие поборы магнатов нипочем, а лишний пенс косарю заплатить — чистое разорение. Белый свет застит. Не так, что ли?

— Так или не так, а только каждый норовит отнять последнее, — недовольно фыркнул толстяк. — Чего не хватает, спрашивается? И кормим, и поим, и даем по справедливости. Как деды, как отцы наши — по два пенса с акра. Больше даже, чем по закону положено.

— Ах, по закону! Зачем же вы сюда пожаловали, если на закон молитесь? Тогда вам, ребята, к королевскому судье надо. Он будет премного доволен. Заодно и недоимки проверит. Если чего не так, не миновать вам тюрьмы.

— Все вы одним миром мазаны, которые без земли, — огрызнулся рябой. — Где бедному хлебопашцу с вами тягаться?.. Нету ее нигде, правды этой. Так и скажем своим.

— Это кому же — своим?

— Общине, — рябой пожал плечами. — Известно…

— Их община послала? — Уолтер покосился на Уильяма Хоукера. — Сам-то ты знаешь этих людей?

— Пол Кузнец поручился.

— Враль он первостатейный, Пол этот. Обещал, что сам Джон Правдивый будет, — пожаловался толстяк. — Душу свою раскрыть шел, а вышло вон как… Одно вранье.

— Не торопись судить, — предостерег Уолтер. — Давай сперва разберемся, зачем вам понадобился Джон Правдивый. Чего вы хотите от жизни, шропширские хлебопашцы? На что жалуетесь?

— Мы как все, — переглянувшись с напарником, сказал рябой.

— Значит, перво-наперво — налог, — понимающе кивнул Уолтер. — Или все-таки сезонные рабочие? За полпенни сердце щемит?

— Полпенни здесь, полпенни там — глядишь, и шиллинг набегает, — глубокомысленно заметил толстяк.

— Справедливо, — уступчиво кивнул Уолтер. — Только все же?

— Налог, конечно, на первом месте, — признал старый шропширец. — Поденщики уж потом…

— И на том спасибо!.. Это все ваши беды?

— Как же! — запротестовал тонкоголосый толстяк, подперев кулачком румяную щеку. — Про лорда забыл? — он сердито подтолкнул товарища. — Общинный выгон у нас запахал прошлой весной. Деревьями огородил и запахал, никого не спросясь.

— Вот ловкач! И главное, умудрился найти работников.

— У самой королевы-матери отбил, — не без гордости пояснил рябой. — Ни с кем не посчитался. Всю общину оставил без выпаса… Такой у нас лорд.

— Да знаю я Уорика, довелось повстречаться. У него чуть ли не в каждом графстве манор… К судье вы, конечно, не обращались?

— Это с лордом судиться? — Толстяк изумленно раскрыл глаза. — Ты в своем уме, Черепичник?

— Разве закон не один для всех? Или, может, дело неправое?

— Правое, неправое, — рябой досадливо поморщился. — Годы ведь на тяжбу уйдут… А денег сколько?

— И где их взять? — поддакнул толстяк.

— Пусть будет по-вашему, — кивнул Уолтер. — Судиться с лордом и вправду пустая затея. Скажите лучше, что вы вообще намерены делать? Как собираетесь жить дальше? С лордом-грабителем вам не совладать, с парламентом, готовым спустить последнюю шкуру, тем паче. Что же остается? Воевать с бедняками поденщиками?

— Воевать мы ни с кем не желаем, — твердо заявил рябой. — Джек Возчик наказал стойко держаться во имя божье. Нас послали узнать, когда ударит колокол.

— Тогда вы плохо поняли проповедь Джека Возчика, братцы! Стойко держаться — это одно, а терпеливо сносить несправедливые притеснения и смиренно ждать, что кто-то за вас заступится, — совсем другое. Ты как понимаешь, Джон Каменщик?

— Это значит стойко держаться друг за дружку, значит быть заодно со всеми, — важно прокашлявшись в кулак, пояснил клейменый.

— И мы всей общиной точно так порешили, — одобрительно закивал рябой.

— Всей общиной? — Словно прислушиваясь к чему-то, Уолтер склонил голову к плечу. — Это хорошо, коли всей общиной… А как обстоят дела у ваших ближайших соседей, знаете? Во всем вашем графстве? Еще дальше: в Стаффорде, Вустере?.. Джек Возчик не к вам одним обращался, ко всем. И за всех страдает сейчас в монастырской тюрьме. «Большое общество» потому и называется так, что стоит за всех тружеников. Для честного человека нет ничего дороже справедливости. Без нее трудно дышать, нельзя смеяться. Кусок и тот застревает в горле. Подумайте об этом, вилланы Шропшира. Всем найдется место в нашей свободной стране. И вам, и вашим безземельным сезонникам, в которых вы должны видеть братьев, а не врагов, законнику-капеллану, ловкачу лондонцу и тебе, Джон Каменщик, оскверненный клеймом палача… Стоит только постараться и зажить по справедливости.

— Разве возможно такое? — грустно вздохнул отлученный от церкви капеллан. — Когда прародитель Адам пахал землю, а Ева пряла, не было ни рыцарей, ни священников, ни ремесленников, ни судейских крючков — никого. Нынче, невзирая на «Черную смерть», вон сколько всякого люда расплодилось. И каждый норовит ухватить другого за горло, и никому дела нет до чужого горя… Скажешь, я не прав, Черепичник?

— Ты прав, потому что так есть, но это не значит, что так будет вечно. Или мы не равны перед богом?.. А коли равны, то нужно помнить не только о себе. Пусть забота соседа станет вашей заботой, и ваши соседи пусть помогут вам в свой черед. Вы сразу поймете друг друга, когда осознаете, что хотите одного и того же. Погрузитесь в море житейское, в страдания и мечты народа. Главная наша беда в том, что мы привыкли сидеть в своих норах. Глаза закрыты, уши заткнуты, рот запечатан. Все заняты только собой. — Уолтер поманил Джона Каменщика. — Ты сейчас поведал нам, доблестный брат, о жестоких гонениях, которые обрушились на твой славный цех. Но разве ты не знаешь про то, как расправились с плотниками? С какой жестокостью покарали каждого, кто принадлежал к их союзу? Такова природа человека, что своя боль заставляет забыть чужую. Я это вполне понимаю, Джон. Я сам был таким, пока мне не раскрыли глаза. Но не будет для нас чужого горя, ежели проникнемся братской любовью друг к другу. Все станет общим: и боль, и радость. — Он обнял Каменщика и вновь обратился к шропширским вилланам: — Теперь о вас, мои возлюбленные, мои упрямые братья… Вы по-прежнему сетуете на коварство поденщиков, которые, бросив вас, пошли в манор Уорика?

— А то как же? — не слишком уверенно встрепенулся толстяк. — Во-первых, сено перестоялось, во-вторых…

— Да знаю я ваши горести! — Уолтер устало махнул рукой. — Ведь и у меня был свой клочок, политый потом дедов, да не о том речь… Вы когда-нибудь задумывались о тех, кто живет без земли, одним только заработком от случая к случаю? Три пенса, не спорю, большие деньги. Но страдные деньки пролетают быстро, а есть нужно круглый год, и детей кормить, и налоги платить… С каких доходов, спрашивается? По закону косцу лугового сена нельзя платить свыше пенни за акр. Столько же полагается на день за выполку сорных трав и уборку. Ну-ка, попробуй обернись!

— Но почему за мой счет? — с мрачным ожесточением упорствовал рябой. — У меня тоже дети. На всех не хватит. Каждому свое.

— Если покорно склониться под ярмом, то твоя правда: каждому свое. Но не лучше ли забрать назад все то, что отняли у тебя грабители? Тогда и себе останется, и найдется чем справедливо расплатиться с братом.

— Легко сказать. Можно подумать, что я выбирал свою долю. Может, я тоже хотел в город податься? Но меня принудили остаться. Заставили взять землю против воли. Покойный лорд так удивился моему упрямству, что даже вступительной платы не потребовал. Только черного быка в качестве гернета…[61] Я его после назад откупил за одиннадцать шиллингов и пять пенсов.

— Вижу, ты человек с достатком.

— Потрудись с мое, вот и будешь с достатком… Все-таки девятнадцать акров пахотной земли, — ухмыльнулся рябой. — Свиньи опять же… За право выпаса в лесу лорд раньше брал одну из семи, теперь одну из шести.

— Хуже, значит, стало?

— Еще бы не хуже!

— Вот и батрак так же считает! Как думаешь, почему цена на рабочие руки растет? Да потому, что хлеб дорожает чуть ли не ежегодно. Все связано в этом неправедном мире, где мертвый хватает живого.

— Я как продавал откупщику по гроту за четверть, так и продаю! — вконец разъярился рябой виллан. — Закон запрещает повышать цены на съестные припасы!