Мор Йокаи - Сыновья человека с каменным сердцем Страница 26

– Вот бы видел это покойный хозяин!

Подчеркнутые строки

С тех пор не проходило дня, чтобы тетушка Салмаш спозаранку не слетала бы в замок – разузнать последние новости.

Был у нее там добрый знакомый – старик дворецкий, который рассказывал ей обычно обо всем, что творилось в господском доме.

Почтенный Мартон Бако и в самом деле никогда не оставлял без ответа ни один вопрос тетушки Салмаш; но вместе с тем он присвоил себе исключительное право говорить нечто прямо противоположное тому, что происходило в действительности. Его сведения весьма существенно отклонялись от истины, больше того, – они зачастую были далеки даже от сколько-нибудь правдоподобного поэтического вымысла; однако почтенный Мартон Бако втолковывал их тетушке Салмаш с такой невозмутимой, серьезностью, что ей даже в голову не приходило усомниться в услышанном.

– Как поживает наша душенька барышня Арапка? – спрашивала, к примеру, жена нотариуса.

– Не знаю. Ночью ее увезли в Вену, – отвечал почтенный Бако.

– В Вену? Зачем же это повезли ее туда?

– На ней женится важный барин.

– Какой такой барин?

– Какой-то секретарь, агент или референт!

– Ах, боже правый! Молодой?

– Лет шестидесяти шести, что ли.

– Да, ничего не скажешь – в годах. И зачем только выходит бедняжка за этакого старика?

– А затем, чтобы освободить с помощью этого барина своего отца.

– Стало быть, его преподобие и в самом деле осужден?

– На галеры!

– Святая Мария! Что ж там с ним будет?

– А вот начнут переправлять галеры из Европы в Америку, так он станет канат тянуть.

– Вот уж впрямь страшное наказание!

– Что и говорить!

Почтенный Мартон Бако, как мы уже заметили, преподносил все эти новости с серьезным выражением лица, и тетушка Салмаш готова была поклясться, что каждое его слово – святая правда.

Однажды утром она нагрянула к доброму кастеляну с вопросом:

– Правда, что вы гостей ждете?

– Ждем. Вам-то откуда известно?

– Сегодня утром я по привычке гляжу на замок и вдруг вижу – в правом крыле все трубы дымят: топят, значит, в тех комнатах, где прежде не топили. Видать, ждут кого-то. Кого же, а?

На сей раз дворецкий сказал чистую правду:

– Молодой барин сегодня приезжает.

– Какой же? Ведь их у вас трое.

У дворецкого и на это был готов ответ:

– Гвардеец.

– Гвардеец? Нешто ему позволено оставлять короля?

– Король на это время другого к себе берет.

– Стало быть, это гвардеец приедет? Интересно, каким образом он сюда явится?

– Натурально, верхом.

– Верхом? А какая у него лошадь?

– Белая, как снег.

– А одет он во что?

– Мундир сплошь кармазиновый, с золотыми позументами, соболья шапка с пером и плащ из леопардовой шкуры.

– Из леопардовой? Господи боже! В жизни не видала еще леопарда.

Выслушав эту новость, тетушка Салмаш пустилась бегом по деревне.

В тот день в замке действительно ждали гостя.

От Эдена прибыло письмо, написанное им теперь уже собственноручно и отправленное из Лемберга.[30] В письме, доставленном посланным вперед гонцом, он уведомлял мать о дне своего приезда.

После обеда госпожа Барадлаи велела запрячь дорожную карету и поехала встречать сына на последнем перегоне.

Она отправилась одна, не взяв с собой никого из домашних.

В Суньогоше, на станции, она дождалась сына. Эден прибыл точно в назначенный час, когда едва начало смеркаться.

Встреча была нежной и трогательной.

– Если бы ты только знал, как меня напугали твои дорожные злоключения!

– Все уже позади, мама. Наконец-то мы свиделись, – ответил юноша, целуя мать.

Они не стали терять времени; Эден пересел в карету матери, и лошади быстро помчали их в Немешдомб.

Еще засветло они достигли деревни.

Над садами возвышался крутой холм, с которого была видна вся алфельдская равнина; у подножья холма росли сосны, сквозь их темную зелень проглядывало серое здание из мрамора, построенное в египетском стиле? в лучах заходящего солнца стены его отливали золотом.

Эден остановил карету.

– Мама, давайте сойдем.

Госпожа Барадлаи поняла сына. Они вышли из кареты.

Эден подал матери руку и молча повел ее к сосняку на холме.

У подножья его, в стороне от мраморного портала, приютилась маленькая хижина. То было жилище сторожа, охранявшего семейный склеп Барадлаи. Эден позвал старика.

Сторож появился со связкой ключей, отпер одну за другой две двери, одна из которых была из массивного железа, а другая – из чугунного ажурного литья; он зажег фонарь и проводил мать и сына по ступенькам внутрь склепа.

В полутьме подземелья сторож показал им недавно замурованную нишу, возле которой на мраморной доске сияли выгравированные золотом ордена, расположенные в ряд под дворянским гербом. Тут почивал человек с каменным сердцем, набальзамированное тело которого даже после его смерти не превратилось в прах.

Мать и сын, держась за руки, стояли в склепе, испытывая одни и те же чувства: можно было подумать, что каждая капля крови сына, прежде чем совершить свой круговорот, невидимо проходит через сердце матери. Оба они думали об усопшем и мысленно обращали к нему одни и те же слова. Затем они обняли друг друга и возвратились в мир живых.

В замке Эдена встретили знакомые лица. Старые слуги, старый дворецкий, как всегда, отвешивали поклоны, только, пожалуй, еще более низкие. Ведь отныне молодой барин уже вступал в права главы семьи.

В лице матери Эден не нашел никаких изменений Она казалась такой же холодной и печальной, как тогда, когда он видел ее в последний раз. Для нее траур начался уже давным-давно, лишь черное платье она надела недавно.

Госпожа Барадлаи и теперь разговаривала с сыном все тем же холодным, бесстрастным тоном, казалось, за стеной все еще находился безжалостный судья, взвешивавший каждое ее слово и выносивший строгий приговор за проявление малейшей чувствительности.

Когда Эден, сменив дорожное платье, снова спустился в зал, мать повела его на отцовскую половину дома.

– Отныне эти комнаты – в твоем распоряжении. Ты должен принимать людей, которые будут приезжать с визитами. Ведь тебе известно, что наш дом посещает много гостей. Узнав о твоем прибытии, они непременно поспешат сюда. Теперь ты здесь хозяин.

– Как тебе угодно, мама.

– Мы богаты, и наши дела должен вести мужчина. Хозяйство у нас большое и разнообразное; тебе надо будет привести его в порядок.

– Постараюсь, мама.

– Как старший сын и законный наследник, ты, разумеется, станешь опекуном своих братьев. Тебе следует умерять свои страсти и выказывать мудрое благоразумие. Твои братья – разные люди, они не похожи друг на друга, и ни один из них не походит на тебя: тебе следует изучить каждого из них.

– С вниманием и любовью примусь за это.

– Наш род пользуется немалой славой в комитате. Надо решить, какую должность ты займешь. Кого привлечешь к себе в помощники. Какую партию возглавишь.

– Я буду просить у тебя совета, мама.

– Ты здесь новый человек, все станут заискивать перед тобой, все будут пытаться проникнуть к тебе в душу. Ты должен думать, прежде чем говорить. Говорить, что чувствуешь, а если нельзя, то и промолчать. И ты должен решить, до каких пор молчать. И всегда ли молчать. Искать ли ответа на вопросы, которые возникнут в твоей душе, или не искать их. Возглавить людей или следовать за ними.

– Время научит меня этому, мама.

– Но времени у тебя мало. Через несколько дней сюда съедутся гости. Твой отец назначил собрание. Ни ты, ни я не знаем, какова его цель.

– Ты, верно, знаешь, мама.

– Почему ты так думаешь?

– Догадываюсь по тому, что ты спешно вызвала меня домой.

– А тебе самому не хотелось вернуться сюда?

– Получив твое письмо, я в тот же час стал готовиться к отъезду.

– А ты не подумал о том, что как старший в роду Барадлаи, ты вправе занять наследственное кресло губернатора?

– Мне известно, что в этом кресле сидит сейчас господин администратор.

– Он занимает этот пост лишь потому, что старый губернатор был болен и не мог председательствовать. Но ты здоров, и стоит только захотеть, как этот пост перейдет к тебе.

Эден пристально взглянул в глаза матери.

– Мама, ты вызвала меня не ради этого.

– Да, сын мой. Была и другая причина. Ты сейчас узнаешь ее. В завещании твой отец пожелал, чтобы через шесть недель после его смерти я отдала свою руку господину администратору. На празднике, когда соберутся многочисленные гости, должно быть объявлено о помолвке.

– Преклоняюсь перед волей отца, – проговорил Эден, низко опустив голову.

– Твой отец хотел, чтобы у нашего дома была надежная опора – человек, способный выдержать то бремя, которое некогда нес он сам. Тебе известно, что бремя это – забота о стране.

– Да, матушка, это тяжелое бремя.

– И ты допустишь, чтобы мои рамена сломились под этой тяжестью, когда я возьму на себя это бремя?