Иван Стаднюк - Москва, 41 Страница 26

Вот еще один из случаев, которые меняют русла человеческих судеб. Через минуту-две капитан вытирал платком испарину со лба, осторожно расспрашивал, откуда товарищ Чумакова знает полковника Микофина – начальника одного из управлений Главного управления кадров Красной Армии, извинялся за «недоразумение» с повестками о призыве «не по роду войск» и обещал в ближайшие дни исправить ошибку и призвать мать и дочь для прохождения службы в один из походно-полевых госпиталей Западного фронта, хотя столь конкретное назначение зависело уже не от него, капитана… Но раз сам полковник Микофин!..

Мать и дочь вышли во двор школы счастливые, довольные собой, военкоматовским капитаном и пораженные тем, что так удачно «встретились» со старым другом и однокашником по академии их отца Семеном Филоновичем Микофиным.

И всё-таки что-то беспокоило Ольгу Васильевну. Не улетучивалась из памяти фраза мужа, которую он произносил нередко: «В армии должностей не выбирают. В армии служат там, куда зовут интересы дела…» Воспоминание это раздражало, как муха, назойливо вившаяся у лица.

«В конечном счете, я не военнообязанная, – успокоила себя Ольга Васильевна. – Прошусь куда хочу!.. А куда я хочу?.. – И почувствовала, как изнутри легкий жар обдал ее лицо. – Хочу быть вместе с дочерью и поближе к мужу – человеку, которого люблю больше себя самой… И больше дочери?.. Да!.. Да, возможно, и больше дочери! Федя – рыцарь, защищающий Родину. Погибнет он – погибну и я. Зачем мне жизнь без него, без его вразумительного слова, без успокаивающей улыбки, без сдерживающего упрека?.. А Ирина уже взрослая, выстоит и найдет свое счастье, хотя ой как трудно будет ей, такой красавице…»

Так, переметываясь от мысли к мысли, не замечая их отрывочности и подчас нелогичности, шла она рядом с Ириной через школьный двор в сторону 2-й Извозной улицы, как вдруг их окликнул чей-то знакомый, с хрипотцой голос:

– Эй, соседушки!.. С фронтовым приветом!.. Какие заботы позвали вас сюда?!

Перед ними стоял их домоуправ Бачурин; он был почти неузнаваем – в кирзовых сапогах, военной хлопчатобумажной форме, подпоясанный зеленым брезентовым ремнем. Помолодевший, без привычной сутулости, Бачурин всем своим видом излучал энергию и деловитость. Присмотревшись к нему, Ольга Васильевна поняла, что домоуправа особенно молодила красноармейская пилотка, из-под которой серебрились виски коротко подстриженных волос.

– Дядя Бачурин! – Ольга еще в юности так звала домоуправа. – Неужели и вы на фронт?!

– Я уже с фронта и опять туда же.

– И мы на фронт! – восторженно похвасталась Ирина. – В военный госпиталь!

– Вам что, в Москве госпиталей не хватает? – Темные глаза Бачурина подернулись грустью, а лицо похмурнело и постарело.

– В Москве и без нас полно добровольцев, – с некоторым гонором ответила Ирина.

Бачурин посмотрел в ее красивое и взволнованное лицо с печальной снисходительностью и начал закуривать папиросу. При этом будто с неохотой сказал:

– Федор Ксенофонтович не одобрил бы…

– Это почему же?! – В голосе Ольги Васильевны просквозила озабоченность.

– Ему на фронте сейчас ой как не сладко. А узнает, что и вы под бомбами, – еще горше будет.

– Мы полагали – наоборот. – Голос Ольги Васильевны потускнел. – Воевать будем рядом.

Бачурин затянулся табачным дымом, выдохнул его и тут же удушливо закашлялся. Потом заговорил будто о другом:

– Из Смоленска не успели эвакуировать госпиталь. Тысячи раненых и медперсонал захвачены немцами… Вы же семья генерала… Вам первым петлю на шею…

– Дядя Бачурин, зачем вы нас пугаете? – с искренней укоризной спросила Ольга Васильевна. – Сейчас все должны забыть о страхе и думать об общей пользе…

– Вот именно! – перебил ее Бачурин. – О пользе там, где ее действительно можно принести.

– Что же вы советуете?

– Ехать, допустим, на строительство оборонительных рубежей.! Там санитары тоже нужны – даже на нашем участке… Могу взять вас с собой.

Вряд ли бы согласились Ольга Васильевна и Ирина на предложение Бачурина, если бы не он – случай: когда они стояли посреди школьного двора и вели этот разговор, на крыльцо вышел начальник призывного пункта и громко крикнул:

– Бачурин еще не уехал?!

– Здесь я! – настороженно откликнулся Бачурин. – Жду грузовик со склада военного округа!

– Только один грузовик? – огорчился капитан. – Там мне звонит комендант Большого театра товарищ Рыбин. Просит забрать у него на окопные работы группу добровольцев – артистов и музыкантов.

– У Большого театра есть свои автобусы. Пусть сами и везут! – Бачурин заговорщицки подмигнул Ольге Васильевне, однако глаза его не утратили печального выражения. – Вчера ведь один их автобус приходил под Можайск!

– Возьмите хоть двух народных артистов!

– Нет места в машине!.. А артистов, писателей, разных там сочинителей музыки у нас на каждую сотню метров противотанкового рва по десятку! Лопат и кирок не хватает!

Если строительством поясов Можайской линии обороны занимаются даже народные артисты из Большого театра, так почему же не поехать и им – Ольге Васильевне и Ирине?!

«К дьяволу колебания!..» – подумала Ольга и, взглянув на дочь, поняла, что и она близка к такому решению. – Едем, Иришенька?

– Едем, мамонька!

15

Ольга Васильевна, как жена кадрового военнослужащего, казалось, ничему не привыкла удивляться, что относилось к делам военным. Видела она полигоны и стрельбища, военно-инженерные городки и искусственные препятствия на танкодромах. Но вот так, чтоб, сколько охватит глаз, земля была распорота глубокой раной, именуемой противотанковым рвом, и в этой ране, в ее незаметно нарастающей глубине и на пологой крутизне выброшенной на одну сторону рва земли, пока высившейся как нескончаемо длинный надгробный холм, копошились с лопатами и кирками в руках тысячи и тысячи людей, – такого она и вообразить не могла. Ее поразило даже само пестрое разноцветье платков, косынок, беретов, блузок и кофточек на женщинах и девушках. Белые, голубые, красные, зеленые, оранжевые, они, будто цветы на порывистом ветру, колыхались, наклонялись и выпрямлялись, от чего рябило в глазах. Ров и копошащийся в нем и над ним людской муравейник тянулись от Минского шоссе, через чуть сгорбившееся жнивье, до далекого леса, подернутого сизой дымкой.

В этом муравейнике, если присмотреться, было немало подростков, юношей и пожилых мужчин. Но они как-то не замечались на фоне женского трудового войска, может быть, потому, что брали на себя самую тяжкую часть работы, копали на самом дне рва, выбрасывая оттуда грунт, который женщины отбрасывали лопатами еще выше, отгребали дальше, а затем разравнивали и маскировали.

А если б взглянуть на земную бескрайность из глубин поднебесья, стало бы отчетливо видно, что вокруг Москвы постепенно образовывалось гигантское кольцо, состоявшее из канав, из что-то скрывавших под собой бугров, из наклоненных в сторону от города густых линий столбиков и замысловато разбросанных железных крестовин, из нагромождений сваленных деревьев. Эта почти полумиллионная армия мирных жителей советской столицы, главным образом женщин, готовила для своих отступающих под напором врага и для формировавшихся в тылу новых дивизий опорные места битвы: копала противотанковые рвы и эскарпы, строила доты и дзоты, устанавливала всякого рода препятствия – надолбы, ежи, делала лесные завалы… Работы на одних участках уже заканчивались, на других были в полном разгаре, на третьих только начинались. Все делалось под строгим контролем военных специалистов – так, чтобы огневые сооружения, строящиеся сзади препятствий, были менее заметны со стороны противника и имели перед собой простор для обзора и обстрела. Расчищались опушки и оборудовались огневые точки. Продуманно использовались для создания рубежей обороны складки местности, речки и речушки, заболоченные места, населенные пункты и отдельные строения.

В составе руководства всех участков были партийные работники, в большинстве – секретари райкомов партии… А итог работ мог только изумлять: вокруг Москвы к концу лета был вырыт 361 километр противотанковых рвов, 331 километр эскарпов, построено 4026 пушечных и 3755 пулеметных дотов и дзотов, устроено 1528 километров лесных завалов…

Да, случится же такое!.. Воздушная трасса лейтенанта Виктора Рублева сошлась с наземной дорожкой Ирины Чумаковой. Сошлась, да и разошлась…

Уже с неделю были на земляных работах Ольга Васильевна и Ирина. Жили в одной из многочисленных брезентовых палаток, стадом разбредшихся в молодом сосняке. Но чаще спали на воздухе, у палатки, на толстой подстилке из душистого сена. Ирина вместе с матерью рыла ямы для надолб; работа не хитрая: копаешь продолговатую яму, а потом в ней, сбоку, еще яму, чтобы общая глубина достигла трех метров и опущенное туда бревно само по себе устанавливалось под нужным углом, затем яма засыпалась землей и плотно трамбовалась. Вот и получалась надолба – одна за другой, ряд в ряд… Попутно Ирина выполняла и роль санитарки, имея при себе сумку с медикаментами. Врачевала волдыри, царапины, ушибы и, случалось, раны. Первые дни показались им с непривычки невыносимой каторгой и мучительной вечностью, но потом втянулись в работу и как бы слились силами со всеми остальными женщинами и девушками и стали такими же неузнаваемо загорелыми, с облупившимися носами. и с огрубелыми, мозолистыми ладонями рук.