Эвелин Энтони - Елизавета I Страница 26

Он много писал ей о её кузине Елизавете, к которой питал искреннее уважение. Он сообщал своей госпоже, что её соперница — умная и изворотливая женщина, фактически абсолютная правительница своего государства, сосредоточившая в своих руках власть, при мысли о которой Марию сжигала зависть. То была превосходная актриса, которая также отлично владела искусством лжи; она торжественно заявляла о своих дружеских чувствах к шотландской королеве и, сентиментально вздыхая, говорила о том, что мечтает встретиться с ней, хотя на самом деле предприняла всё от неё зависящее, чтобы эта встреча не состоялась. Далее Летингтон сообщал, что Елизавета совершенно лишена какого-либо религиозного чувства; поскольку она любит музыку и танцы, ей, должно быть, больше по вкусу католические обряды, и тем не менее на тех своих подданных-католиков, которые отказываются посещать официальные богослужения, она накладывает разорительные пени. Из-за этого многим пришлось капитулировать, чтобы не впасть в нужду. Нравственные соображения ей чужды, но она как огня боится войны. Марию это обрадовало; она сочла эту черту признаком слабости, на фоне которого её мужество и романтические мечты о походах и битвах смотрелись очень выигрышно. Позиция Елизаветы в этом вопросе попахивала счётными книгами и мещанской осмотрительностью, которую Мария от всей души презирала. По мнению Летингтона, английская королева вряд ли когда-нибудь выйдет замуж; по слухам, она бесплодна и поэтому остаётся любовницей лорда Роберта Дадли. Если Мария подождёт и не будет раздражать свою кузину браком с иностранцем, та в конце концов назовёт её своей наследницей. После этого уже можно будет действовать смелее. Но в каждом письме, приходившем из Англии, он подчёркивал, что Елизавета — серьёзный противник, некоторые из её сторонников принадлежат к числу умнейших людей в Европе, а возглавляет их сэр Вильям Сесил.

«Серьёзный противник», — повторяла про себя Мария, пытаясь на основе всего, что она слышала об этой женщине, составить себе ясное представление о сестре как о человеке. Беспощадная, лживая, способная навязать свою волю тем самым людям, которых Летингтон считает необычайно мудрыми и сильными. Одарённая музыкантша, непревзойдённая танцовщица, страстно любит наряжаться и питает слабость к драгоценностям (считается, что один из надёжнейших способов завоевать расположение Елизаветы — преподнести ей ценный подарок, в том числе предметы одежды). Она свободно говорит на трёх языках и переводит классиков как университетский профессор, а пожалуй, и лучше многих из них. И всё же она незаконнорождённая, дочь вульгарной авантюристки, обезглавленной за прелюбодеяние и кровосмесительство. У неё нет ни красоты Марии, ни подлинно королевского происхождения, в её жидах не течёт кровь Стюартов и Гизов. Она еретичка и самозванка, и весь её ум не сможет перевесить эти недостатки, когда дело дойдёт до выбора между ней и королевой Шотландии.

Несмотря на предостережения и сомнения Летингтона, Джеймса и всех остальных, вера Марии Стюарт в свою звезду была сильнее, чем когда-либо. Она оглядывалась на два года, проведённые в Шотландии, и говорила, что после такой практики управления непокорным народом править Англией будет сущим пустяком.

Она взяла последнюю депешу Летингтона и стала перечитывать в ней то, что касалось Генри Дарнли.

В конце того же года английские войска оккупировали Гавр. Решившись вступить в войну, Елизавета действовала жёстко. Сесилу, впавшему было в немилость, удалось вернуть себе её благосклонность (это была одна из тех внезапных перемен в её отношении к людям, которые всех так удивляли), она послала за ним, провела наедине с ним три часа, а на следующий день вышла к придворным, демонстративно опираясь на его руку. Если временами она к нему слегка охладевала, это лишь заставляло его сильнее изощрять свой ум; благодаря этому он не впадал в самоуспокоенность и работал лучше. Елизавета подчиняла его себе постепенно, но это ей удалось целиком и полностью точно так же, как и с Дадли. Сэр Вильям любил свою жену и многочисленных детей, которых становилось всё больше, но ему было не под силу объяснить, что привязывает его к Елизавете — то была странная смесь восхищения и страха перед её непредсказуемостью.

Однако в марте 1563 года война во Франции закончилась пленением протестантского принца Конде и убийством главы католической партии герцога де Гиза. Внезапно возникшая из политической безвестности фигура регентши Екатерины Медичи поначалу казалась смешной, но вскоре выяснился её подлинный масштаб. Нелюбимая жена, чужеземка, за которой не было ничего, кроме состояния семьи флорентийских банкиров, из которой происходила, она сумела положить конец войне во Франции и обнаружила политический талант весьма зловещего свойства. Первое, что она предприняла, было объединение войск гугенотов и католиков против англичан в Гавре. Это был умный ход; религиозные различия ушли на второй план в сравнении с патриотической ненавистью к старинному врагу, который воспользовался раздорами между французами, чтобы предъявить свои претензии на их землю, сделав своей целью захват Кале. Не успев повоевать на стороне Конде, солдаты Елизаветы оказались осаждены сторонниками Конде, которые действовали заодно с католическими войсками, началась затяжная и ожесточённая схватка, в которой англичане сражались мужественно и стойко. Раздражённая неудачами и обеспокоенная исходом дела, Елизавета теперь поддерживала свою армию с той же яростью, с какой ранее противилась её отправке во Францию, а Сесил теперь был её самым доверенным лицом. Однако все её старания и боевые качества гаврского гарнизона оказались бессильны перед врагом ещё более страшным, чем французы. В порту началась чума, и вскоре там умирало по сто человек в день, а заболевало в два раза больше. Оставалось только согласиться на предложенный Екатериной Медичи мир и окончательно отказаться от всех претензий на Кале.

Вернувшиеся из Гавра остатки войска занесли чуму в Англию, и она принялась свирепствовать и здесь, опустошив Лондон. За эпидемией последовал голод, сопровождавшийся, как всегда, грабежами и насилием; это продолжалось и в городах, и в деревнях всё лето до самых холодов, с наступлением которых мор прекратился.

Война не принесла ничего, кроме смертей англичан и финансовых затруднений — именно так и предсказывала Елизавета, когда её принуждали объявить эту войну. И всё же она не стала упрекать в этом Сесила и его друзей и пытаться свалить в глазах народа на них ответственность за неудачу. Она промолчала, но её советники достаточно хорошо её знали, чтобы понять: тот, кто ещё раз предложит начать войну, поплатится за это своим местом в государственном совете, а то и головой.

Парламент, который был созван, чтобы утвердить военные ассигнования, воспользовался представившейся возможностью, чтобы напомнить королеве о недавней болезни и подать ей петицию с просьбой назвать своего преемника или выйти замуж и родить наследника престола. Эту петицию поддержала и палата лордов. Елизавета ответила уклончиво; она отказалась связывать себя словом до тех пор, пока расходы на войну не будут утверждены, а затем отклонила их просьбу в выражениях, исполненных материнской любви к своему народу. Она отказалась назначить наследника престола на том основании, что может ещё выйти замуж, хотя такой брак будет заключён лишь из чувства долга, а не по личной склонности. Её ответ на этот вопрос, как и на любой другой, вселил в просителей некоторую надежду и в то же время не связал её ничем, кроме самых расплывчатых обещаний.

Возвратившись во дворец на Уайтхолле после окончания сессии парламента, Елизавета послала за Сесилом. Войдя в комнату, он понял, что она в ярости.

   — Ну что, теперь вы удовлетворены?

Он покачал головой:

   — Ваше величество, прошу вас не гневаться. Петиция палаты общин — не моя инициатива. Я знаю, она вас раздражает, но это лишь общее желание всех, кто вас любит.

   — Не меня, а себя, — бросила она в ответ. — Хватит с меня парламента и чрезвычайных расходов! Будь я проклята, если позволю им собраться ещё хоть раз. Садитесь, ради Бога... и что вы меня травите, как свора гончих, тявкающих на одной ноте? «Выходи замуж, выходи замуж...» Или назови преемника и выкопай себе могилу своими руками!

   — Если вы и в самом деле назовёте своего преемника, это может положить конец всем нашим трудностям, — медленно проговорил он. — Если вы вступите в брак, этот манифест можно будет отменить. А сейчас наше будущее совершенно неопределённо; серьёзная болезнь вроде недавней оспы — и вас может не стать, ваше величество. И вы оставите Англию на милость любого проходимца, у которого в жилах есть хоть капля крови Плантагенетов или Тюдоров.

   — Из Плантагенетов не осталось в живых никого[10], — напомнила ему Елизавета. — Мой отец их всех истребил... Что же касается моего преемника, неужели шотландская королева вас так пугает? Она и есть моя наследница!