Елена Данько - Деревянные актёры Страница 26

– Как, ещё один? – спросил стражник.

– Ну да, тот самый. Я поймал его, когда он кур воровал у старого Штрумпфа, – ответил незнакомый голос.

– А это кто? Сущий чертёнок!

– Обезьяна. Видишь, он её за деньги показывает. Ну и народ! Вчера одного с куклой поймали, сегодня другого с обезьянкой… оба черномазые…

– Такое уж их дело…

Дверь отворилась, и стражник втолкнул в чулан оборванного мальчишку. Он с размаху упал на солому рядом со мной и захныкал, размазывая грязь по лицу. На его плече, крепко уцепившись за рваный ворот, сидела серая обезьянка. Матросы привозили таких из дальних стран и разгуливали с ними по докам Венеции. Обезьяна смотрела на меня блестящими, как пуговички, глазами, хлопала красноватыми веками и маленькой тёмной ручкой поправляла свой ошейник. Потом она тоже захныкала и полезла к мальчишке под куртку. Он оттолкнул её и сказал по-итальянски:

– Пошла прочь, Бианка!

Я взглянул в измазанное лицо мальчишки и ахнул: Пьетро! Да, это был Пьетро из театра Мариано, лукавый Пьетро, наш вечный обидчик, – но как же я обрадовался ему на чужой стороне!

– Пьетро, миленький, откуда ты? Куда идешь?

У меня даже голос оборвался от радости. Пьетро взглянул на меня и усмехнулся. Он, казалось, ничуть не удивился нашей встрече. Потом он отвернулся и заворчал:

– Черти… Привязались ко мне с какой-то брошкой… Дурак я, что ли, брошки воровать, – за это и повесить могут…

– Да как ты сюда попал? Мариано тоже здесь? Почему вы не подождали нас в Падуе? Знаешь, мы хотели вас догнать по дороге в Тироль, мы везде про вас расспрашивали… Куда вы пошли из Виченцы? – засыпал я Пьетро вопросами.

Пьетро презрительно подёрнул губами.

– Мы вовсе не заходили в Виченцу. Мариано нарочно соврал на постоялом дворе, будто мы идём в Виченцу, чтобы след запутать.

– Чтобы след запутать? – ахнул я.

– Ну да. Ты думаешь, нам больно хотелось с вами связываться? Мариано то и дело говорил: «Как бы мне избавиться от этих щенят!» Денежки вашего синьора Гоцци он ещё в «Белом олене» прокутил! – с удовольствием рассказывал Пьетро, насмешливо поглядывая на меня.

– Куда вы пошли потом?

– Мы жили в одной деревне у брата Мариано, поджидали, пока из Венеции придёт старый Якопо со своей скрипкой. Ведь без музыки нельзя давать представление. Ну, когда Якопо пришёл, мы тронулись в путь. Были в Швейцарии – хорошо заработали.

– Значит, театр Мариано здесь теперь?

Пьетро сразу помрачнел и выругался.

– Почем я знаю, где его черти носят! Мариано бросил меня, как собаку. Хорошо ещё, что обезьяну мне оставил!

Тут Пьетро рассказал, как он заболел горячкой я Мариано оставил его у одной старухи, а сам уехал. Пьетро выздоровел и пошёл по деревням, показывая свою обезьянку. Ему хочется вернуться на родину. Ему надоела до смерти чужая сторона. Обезьянка пляшет, кувыркается, представляется пьяной и умеет притворяться, что умерла. Но им мало подают. Живут они впроголодь.

– Вчера одна важная барыня с маленьким барчуком смотрела-смотрела на обезьянку, заставляла её кувыркаться целый час, а знаешь, что подала? Медный грош! А Бианка любит сахар… – Обезьянка глухо закашляла, поглаживая себя по мохнатой груди.

– Я про вас обоих слыхал. Знатно живёте, у немца работаете… – прибавил Пьетро и с недоброй усмешкой оскалил зубы. – А уж твоя сестра… – он махнул рукой.

– Моя сестра? – удивился я. – Ты слышал про мою сестру?

Передо мной встали бледное лицо и чёрное платье Урсулы, какой я видел её в последний раз. Это был праздничный день. Урсула пришла навестить меня. Я плакал, побитый тёткой Теренцией. «Не плачь, Пеппо, потерпи ещё, – сказала Урсула, – а потом я возьму тебя к себе, и мы будем жить вместе». Тётка Теренция крикнула ей, чтобы она замолчала. Она – сама нищая, и пусть лучше не ходит сюда и не говорит глупостей! Урсула ушла, и с тех пор я её не видел.

– Что? Что ты знаешь про мою сестру? – уцепился я за Пьетро.

– Якопо рассказывал… – нехотя сказал Пьетро.

– Ну, ну, что рассказывал?

Пьетро вдруг обозлился.

– Да что ты пристал? Ничего я не знаю… Тут дверь распахнулась, и вошёл молодой стражник, а за ним другой, бородатый и угрюмый, со шрамом на щеке. Они связали нам руки за спиной и вывели нас на улицу. Там уже суетился толстый сельский сторож.

– Ведите их, не спуская глаз. Вы мне ответите, если они убегут. Да не забудьте сказать господину судье, что одного преступника я сам поймал своей рукой, я – отставной капрал Вурцель! – кричал он, прыгая вокруг нас.

– Да замолчи ты, старый хрен! – сказал бородатый, и сторож замолчал. – Ну, ребята, шагом марш! Между собой не разговаривать!

Мы пошли по дороге. Я раздумывал: знает ли Пьетро что-нибудь про мою сестру или он соврал? Мне вспомнилось, как мы с ней сидели на пороге и ели варёные бобы, когда ещё отец был жив. Урсула пела и смеялась. От домов падали густые, прохладные тени. Я любил мою сестру, Я был на чужой стороне, вокруг меня всё были чужие люди. Как бы мне допытаться, что знает Пьетро?

Я не очень беепокоился о нашей участи. Геновеву у меня не отобрали, а это было самое главное, всё остальное – пустяки. Я придерживал подбородком её деревянную головку, торчавшую из-за борта моей куртки, и думал о моей сестре.

Озябшая Бианка, спрятавшись на груди у Пьетро, выглядывала из-за его плеча и смотрела на меня жалобными глазами.

Мы прошли мимо постоялого двора с резным крыльцом. На его вывеске было написано: «Альтдорфская гостиница». Значит, я ночью забрёл в Альтдорф вместо Нейдорфа.

ЗА РЕШЁТКОЙ

– Батюшки, никак это мальчишку мейстера Вальтера ведут! – воскликнул весёлый пекарь, месивший тесто у окна пекарни. Оглянувшись, я увидел, что он тихонько пошёл за нами следом по пустынным улицам Тольца.

– Не оглядываться! – гаркнул бородатый стражник.

Нас привели в арестный дом и посадили в узкую мрачную камеру. Её решётчатое окно выходило на площадь. Ярмарка кончилась. Только полинявшие мачты для лазанья уныло торчали вверх да на месте нашего балаганчика виднелись четыре колышка.

– К окну не подходить! – сказал бородатый стражник и развязал нам руки.

Мы сели на гнилую солому в углу. Стражник принёс два куска хлеба и две кружки с водой.

Мы хотели накормить Бианку. Но она не стала есть хлеба, только жадно попила воды и, вся дрожа, уселась в углу на соломе. Тогда я снял с Геновевы бархатный плащ, который и так держался на одной ниточке, и надел на бедное, дрожавшее тельце обезьянки, завязав вокруг её шеи серебряные тесемочки. Обезьянка, нахохлившись, спрятала под плащ свои озябшие чёрные ручки.

– Откуда у тебя эта кукла? – спросил Пьетро, хищно сверкнув глазами.

– Это не моя кукла. Это кукла… мейстера Вальтера.

– Отдай её мне. Я подвяжу её на нитки и буду показывать вместе с Бианкой! – сказал Пьетро.

– Это не моя кукла!

Но Пьетро уже взял Геновеву, и Бианка, протянув лапку, уже обнюхивала её паричок.

– Отдай куклу, я расскажу тебе всё про твою сестру. Я всё знаю, – заговорил Пьетро.

Сердце у меня встрепенулось.

– Ох, расскажи, Пьетро! – Но тут я вспомнил отчаянные глаза Марты, когда она, сжав руки, говорила: «Кто это позволил?» – и выхватил Геновеву из рук Пьетро. – Это не моя кукла! – сказал я.

– Ну, тогда ничего не узнаешь…

– Пьетро, у меня есть другая кукла, хорошая – Пульчинелла, который раскрывает рот, – я отдам его тебе, только расскажи.

– Хороший? И рот раскрывает?

– Да, да. Самый хороший. Самый чудесный в Баварии… – повторил я слова мейстера Вальтера. – Я отдам его тебе, когда нас выпустят.

– Ладно. Когда отдашь, тогда расскажу. – Пьетро улегся на соломе, подложив руки под голову. Бианка равнодушно спряталась под его куртку. Больше я ничего не мог от него добиться.

Часы тянулись медленно. Я следил, как тень от колокольни переползла площадь. Солнце шло к закату, когда безусый стражник принёс нам горшок с похлебкой.

– Ну, а ты, зверь заморский, сахару небось хочешь? – спросил он и дал Бианке кусочек сахару. Она отправила его за щеку и радостно зачмокала.

– За что нас посадили сюда? – спросил я у стражника.

– Вот вечером приедет судья, тогда узнаете, – ответил он и, пощекотав на прощанье ушко Бианки, ушёл.

На площади послышался какой-то шум. Выглянув в окно, я увидел кучку смеющихся людей, а посреди них верхом на Гекторе возвышался – кто бы вы думали? – мейстер Вальтер!

Зелёный лопух залихватски торчал на его шляпе. Венок из одуванчиков покачивался над покорными ушами Гектора. Взяв свистульку в рот, мейстер верещал голосом Кашперле. Пекарь, громко хохоча, вёл Гектора под уздцы. Со всех сторон бежали ребята и подходили взрослые.

Пьетро вылавливал из горшка с похлебкой вкусные косточки для Бианки, а я, забыв голод, прилип к окну.

Что дальше будет? Неспроста мейстер валяет дурака, – наверное, пришёл ко мне на выручку!

– Здравствуйте, голубчики, толстые купчики, худые слесаря, весёлые пекаря, девушки красивые и тётушки сварливые! – верещал мейстер Вальтер. – Вчера прощались, сегодня увидались. Пособите моему горю!