Илья Бражнин - Друзья встречаются Страница 26

В самый напряженный момент боя орудие правого борта вышло из строя. У Виноградова осталась только одна носовая пушка, но маневр уже кончался. «Могучий» выправился и пошел своим прежним курсом. Виноградов, отстреливаясь кормовыми пулеметами, отвел «Мурман» назад, некоторое время шел следом за «Могучим», потом снова вышел вперед. Но тут «Могучий» опять начал отваливаться. Было видно, что он выходил из строя и мог попасть в лапы врагу. Надо было спасать пароход.

Виноградов снова повернул назад и, чтобы дать время уйти «Могучему», произвел отчаянную атаку. Он поставил «Мурман» носом к вражеским кораблям и, непрерывно стреляя из носового единственного теперь орудия, пошел полным ходом на противника.

Расстояние быстро сокращалось. Виноградов уже перешел рубеж первой атаки и приблизился к судам белых на пятьдесят саженей. Нос «Мурмана» был направлен прямо в середину борта самого крупного из вражеских пароходов. Виноградов повернулся к капитану и прокричал ему на ухо:

- Таранить будем!

Капитан не ответил. Он знал, что Виноградов в самом деле способен с полного ходу врезаться носом в борт вражеского парохода. Но сам капитан был ранен и едва держался на ногах. Виноградов заметил это и вздохнул с сожалением. Потом оглянулся на выходящий из боя «Могучий» и скомандовал полный задний ход, думая таким образом оторваться от противника и избежать опасного разворота перед самым его носом. Но сильное течение не позволило произвести этот маневр. Приходилось медленно разворачиваться под огнем всей вражеской флотилии. Виноградов повернулся к капитану и, поддерживая его за плечо, крикнул:

- Давай, старик, разворачивайся, и пошли домой чай пить!

Капитан, теряя последние силы, стал разворачивать «Мурман». Сил хватило ровно настолько, чтобы благополучно развернуться, стать кормой к противнику и, пустив в ход последние две ленты кормовых пулеметов, выйти вслед за уходящим «Могучим» из боя.

Бой длился два часа десять минут, но за это короткое время Виноградов успел выбить из строя почти треть березниковского отряда полковника Андронова. Маленький «Мурман», кренясь на бок от полученных в левый борт пробоин, удалялся от Березника. Впереди него медленно шли «Могучий» и «Любимец».

В восьмом часу утра маленькая флотилия Виноградова в полном составе вернулась в Конецгорье.

В донесении штабу фронта Виноградов писал скромно: «Считаю, что я не проиграл сражения у Березника». В действительности в сражении у Березника была одержана победа, и довольно значительная, так как враг впервые почувствовал силу сопротивления красных и движение его по реке резко затормозилось. Это был крупный выигрыш, потому что, вынужденный двигаться теперь по реке медленно и осмотрительно, противник давал красным возможность собраться с силами и организовать защиту Котласа.

Глава пятнадцатая. СВИНЕЦ И РОЗЫ

Оба были вспыльчивы, и в последние дни между ними происходили жестокие перебранки. Первой причиной раздора был Ситников, постоянно докучавший Виноградову неотвязными приставаниями отпустить его из штаба в часть. Второй причиной был сам Виноградов. Дело в том, что в последние дни был серьезно поставлен вопрос о временном отчислении Виноградова на лечение. Надо сказать, что не только один Ситников бранился по этому поводу и не только штабные. Энергично наседал на Виноградова и командующий районом. Виноградов свирепо огрызался на своих товарищей и слал угрожающие телеграммы начальству. Но в конце концов ему пришлось сдаться. Вышел приказ по округу, из Вологды на Двину прислали временного заместителя. Но тут Виноградов выговорил себе отсрочку, желая лично провести ещё одну операцию в устье Ваги.

- Последний раз схожу завтра в бой - и ладно будет, - говорил он, сидя в штабной каюте.

- Дался тебе этот бой, - ворчал Ситников. - Ехал бы так, честное слово!

- Не зуди над ухом! - добродушно отмахивался Виноградов. - Получил свое и отходи!

Он был благодушен и задумчив. Все резкие грани его характера словно сгладились в этот вечер. Ещё утром он кричал и бесился у телефона, грозя арестом осторожному Лисенко, состоящему при штабе для особых поручений, а сейчас мирно сидел с этим Лисенко за очередной сводкой.

Ситников хорошо помнил утреннюю сцену. Лисенко был послан на берег в один из вновь сформировавшихся отрядов, с тем чтобы выяснить состояние его, нужды, боевую обстановку на участке и немедленно донести об этом в штаб. Всё это обстоятельный Лисенко как нельзя лучше выполнил и, сообразуясь с положением отряда, просил выслать подкрепление.

- А сколько там у вас человек? - спросил из штаба вызванный к полевому телефону Виноградов. - И сколько ещё людей надо?

- Число людей назвать не могу, товарищ командующий, - глухо гудел Лисенко.

- То есть как это не можешь? - рассердился Виноградов.

- Так, не могу, нельзя называть количество людей!

Виноградова взорвало.

- А я тебе приказываю! - закричал он, потрясая трубкой и таща за собой аппарат. - Алло! Алло! А, черт! Слышишь, я тебе приказываю сказать, сколько у тебя людей!

Стойкий Лисенко отказался сообщить по телефону численность отряда. Вечером он пришел на катере к пароходу «Желябов», на котором стоял штаб. Он ждал грома, и молний и потому заготовил длинные объяснения.

- Ну, как же так можно? - говорил он, переминаясь перед Виноградовым с ноги на ногу. - Я вам докладывал, что отряд стоит прямо в лоб против белых и на левом фланге белые части. Тут пара пустяков прицепиться к проводу, да и шпионов кругом что комаров на болоте. В деревнях всякий народ толкается. Обстановка не проверена. Буду я говорить, сколько у нас людей, а они перехватят! Выдам я отряд белогадам! Как же я могу при таких обстоятельствах действовать? Вот и получилось, что я не назвал количества людей!

- Ладно, - сказал Виноградов, внимательно оглядывая коротенького Лисенко. - Правильно сделал, что не назвал!

Это неожиданное окончание утренней перепалки не слишком удивило Ситникова. Он привык к резким углам виноградовского характера, видел, в каком постоянном перенапряжении живет он, понимал отсутствие у него военных навыков, охотно прощал его вспышки и был рад сегодняшнему благодушному настроению Виноградова. Он и сам был в отличном расположении духа: приказ об откомандировании в часть был наконец Виноградовым подписан.

Штаб надоел Ситникову. Он не мог сидеть долго на одном месте, а писал так небрежно и с таким обилием клякс, что у машинистки голова начинала болеть, когда она перепечатывала написанные им бумаги.

- Как вам не стыдно! - говорила она, размахивая перед глазами Ситникова его неряшливым рукоделием. - Неужели вы не можете писать разборчивей и без клякс?

- Не могу! - вздыхал Ситников. - Не умудрил господь, ни черта не получается.

- Не получается! - шипела машинистка. - Знаю я, почему не получается. Это вы мне назло делаете!

- Чепуху несете!

- То есть как это чепуху?

- Ну так, обыкновенно, как чепуху носят!

- Не носят, а несут.

- Ну, несут. Оговорился.

- И не «ну, несут», а просто «несут». Вы разучились говорить по-человечески.

- Есть тут когда разбираться! - отмахнулся Ситников. - Всё это придирки одни!

- Ничего не придирки. Вы окончили гимназий и обязаны говорить и писать как следует.

- Во-первых, я не окончил гимназию.

- Как не окончили?

- Так! Выгнали из седьмого класса!

- По вашим каракулям можно подумать, что из второго.

- Но, но, из второго… - обижался Ситников. - У меня, если хотите знать, по всем предметам пятерки были - и по алгебре, и по тригонометрии, и по физике.

- И по чистописанию?

Ситников оставлял перечисление и растерянно признавался:

- По чистописанию как раз двойка.

Машинистка поворачивалась к нему спиной и уходила. Ситников смотрел ей вслед, качая головой. Эта рыжеволосая, дерзкая девушка одновременно и отталкивала и притягивала его.

Ревностно исполняя штабные обязанности, она успевала между делом обойти за день весь пароход, где-то что-то прибрать, кому-то зашить гимнастерку, написать письмо, кого-то свирепо разбранить, с кем-то повздыхать о домашних неурядицах. Каждый, кто приходил в штаб, обязательно здоровался с нею особо и, случалось, приносил маленькие подарки: катушку ниток, зеркальце, тетрадку, деревенскую шанежку. Все её любили, но знали о ней самой, в сущности, очень мало. Говорили, что она дочь профессора-кадета, с отцом поссорилась и ушла из дому; что после учительствовала в деревне, а в дни саботажа, когда буржуазия пыталась расшатать налаживаемый большевиками общественный и государственный аппарат, она пришла к большевикам на работу и стала машинисткой. Где её нашел Виноградов - этого Ситников не знал и расспрашивать стеснялся. Всё в ней поражало Ситникова: и яркие волосы, и нежно-розовый румянец, и тонкие жилки на матово-белых висках, и большой насмешливый рот, и удивительная подвижность, и способность работать по тридцать часов кряду, не теряя при этом ни румянца, ни оживленности.